Гертруда Стайн - Кровь на полу в столовой

Засим следует финальная словесная какофония, реприза из слов, имен и фраз, и назойливо повторяется все тот же вопрос, на сей раз с добавлением нового имени:

«Лиззи ты понимаешь. Конечно понимает. Конечно понимаешь. Могла бы если б захотела но только ты все время хочешь чего-нибудь другого только не это только не это так точно… Ты правда понимаешь, Эдит и Лиззи вы правда понимаете».

Если кому и место в компании Лиззи Борден и повествователя, так разве что давнишней приятельнице, конфидентке и сопернице Гертруды Стайн, Эдит Ситуэлл, девичьи годы которой, да по большому счету и всю жизнь, превратил в сплошную пытку, физическую и психологическую, ее же собственный отец, чья жестокость по отношению к дочери была едва ли не патологической.

Детективная повесть подходит к концу, а вместе с ней и лето, полное страха и боли: «Мы успокоились и я начала работать и понятное дело начала писать лекции, как будто мы уже совсем собрались ехать в Америку… А как только я начала их писать, обо всем остальном я думать тут же перестала. Какой смысл думать обо всем остальном и потом наша жизнь вошла в привычную колею».

«Кровь на полу в столовой» была впервые опубликована через два года после смерти Гертруды Стайн. Текст готовил к печати Йейльский библиотекарь и библиограф Дональд Голлап. Изысканный томик в отдельной коробочке выпустило ограниченным тиражом издательство «Баньян Пресс». Элис Б. Токлас написала Клод Фредерикс и Милтону Солу (которых называла «Баньяновыми малышами») о том удовольствии, которое эта «идеальная книга» доставила бы автору: «она бы сказала, что текст и способ его подачи равно хороши».

Несколькими годами позже, в одной из глав своей знаменитой кулинарной книги «Убийство на кухне», Элис Токлас вспомнит о том, как они с Гертрудой Стайн впервые заинтересовались детективами как типичным для двадцатого века способом видеть жизнь. Она рассказывает о своих собственных убийствах: первым был карп (кровавое деяние, свершенное при помощи ножа), за ним последовали шесть миленьких голубков, которых она задушила голыми руками, как только Гертруда Стайн вышла за дверь, поскольку подруга ее «не любила смотреть, как делается работа». И подводит испытанию сему итог:

«Опыт был неприятный до крайности, но когда я выложила рядком эти милые юные трупики, пришлось смириться с тем, что и к убийству тоже можно привыкнуть».

Кровь на полу в столовой

Повесть была записана в школьных тетрадях, и в двух местах, в левом поле, автор вертикально вписал слово «пианино». Как правило, никаких изменений в написанные ею тексты Гертруда Стайн не вносила, и, поскольку «пианино» фигурирует также и в основном корпусе повести, издатель полагает, что автор хотел включить эти слова в текст: они заключены в скобки и вставлены в наиболее подходящих местах в пятой и шестой главах.

У них был загородный дом. Дом за городом это не то же самое что загородный дом. Это был загородный дом. Потом они решили нанять двоих, мужчину и женщину, то есть мужа и жену.

Первые муж и жена были итальянцы. Походка у них была странная, походка у нее была странная, и еще она делала лапшу со шпинатом и лапша получалась зеленая. Он на ходу сутулился и вместо того, чтобы колоть щепу, ходил и собирал палки, а потом сушил их на печи, и огонь не разгорался.

Следующих взяли со склона горы. У нее походка была странная, у него — нет. Она не в первый раз была замужем, а может даже и не во второй, во всяком случае вскоре выяснилось, что она очень больна и с тех пор лежит в больнице, в шезлонге, и долго не протянет. Он был похож на овцу. Глупым его не назовешь, никак. Он был похож на матроса. Он работал официантом. Он плакал, если у него что-то не получалось, а если злился, никогда не спорил.

Третья пара приехала на поезде издалека, и с ними приехала маленькая дочка, чего никак никто не ожидал. Девочка была просто красавица и по лестнице поднималась очень изящно. Он был бухгалтером и любил поэзию и автомобили. Он очень скоро понял, что произошла ошибка. Ей уже удалили одну почку, и вскоре должны были удалить вторую. Они все трое хотели спать под деревом, но это неприлично и опасно. И начались сплошные страхи, и ахи-вздохи, покуда наконец бояться стало нечего. Да и не было никогда.

Следующие были иммигранты. То есть иммигрантов-то, конечно, больше нет, потому что ни одна страна их больше не принимает. Но эти были иммигрантами много лет назад, когда в любой стране их принимали с распростертыми объятиями. Какая жалость. Не то чтобы принять хотели именно их, но поженились они после того, как их приняли. Как бы то ни было, она прекрасно умела обращаться с лошадьми, а ему нравились машины, вот только он ни за что на свете не стал бы наниматься на работу, где ему пришлось бы лежать под машиной, и ноги наружу. Это ему совсем не нравилось. Но тут-то дело было совсем другое, потому что с машинами возиться ему не приходилось совсем. Не следует забывать, что дом был загородный, и в нем, естественно, бывали гости.

Гостей было двое, немолодых, обе женщины. Никто не видел, что случилось, но каждый знал. То есть каждый знал кроме двух гостей. Они видели только то чем все кончилось, то есть только когда все кончилось они поняли что к чему.

Почему кровь на полу в столовой может вынудить человека взъяриться на машины и телефоны и столы. Почему.

Вот так оно все и случилось. В доме были собаки, но на этот счет беспокоиться нечего. Слушай внимательно.

На следующий день подойдя к столу, чтобы написать письмо, было замечено, что кругом разбросаны волосы и комья пыли. Это была не случайность и сделано было нарочно. Затем некто вышел, чтобы завести автомобиль. Его владелец, естественно. Он не заводился. Потом вышел еще человек, чтобы завести другую машину. Опять-таки, понятное дело, ее владелец. Машина не заводилась. Позвоните в город, в мастерскую, крикнули они еще кому-то, телефон не работает, был ответ. Телефон действительно не работал, это факт. Поблизости был еще один телефон, о чем, как оказалось, не знал никто в доме, кроме того человека, который позвонил в мастерскую. Вскоре приехали два механика на двух машинах. Они обнаружили, что в одной машине бензобак был залит водой, а в другой выведены из строя свечи. Приехал телефонист и выяснил, что от аппарата отсоединили проводок и вместо него засунули кусок хлопковой нити, которой был обмотан провод. Механик по поручению владельца машины поговорил со слугой и сказал, что само по себе такое навряд ли могло произойти, и слуга на это ничего ему не ответил. И тут приехали еще другие гости и среди всей этой кутерьмы в столовой оказался один очень милый молодой человек и очень уж ему хотелось кому-то подарить одну очень милую картину. Как же он тут очутился, впрочем ничего удивительного, каждый был с ним знаком, вот только каждому казалось что каждый с ним поссорился. Ну что ж как бы то ни было каждый поцеловал его и он уехал. Слуга подал обед и никаких к нему претензий, а потом его вместе с женой рассчитали и все. Механик из мастерской сказал, мол, рассчитайте их и забудьте про них, и все, так оно и вышло.

Лиззи ты понимаешь.

После этого все разъехались, то есть не осталось никого кто так или иначе там не жил, в загородном доме, так или иначе.

Эти, те которые остались и жили так или иначе в загородном доме, этим нужно было тут же отправляться на похороны, и никак иначе. Похороны это всегда событие, и на этот раз отправился каждый, то есть на самом деле только один и отправился, потому что событие трагическое и отправился каждый. Вот так они и поехали, вот так они и увидели то, что увидели и ничего больше.

Напротив, голос против, она была против, просто голову себе сломала.

Всех прошу лицом, улыбочку, на случай, если она против.

А она была против. Она упала на пол, цементный во внутреннем дворике, и сломала спину, но не умерла, и почему не поняла. А через пять дней ее не стало.

Понимаешь, что я имею в виду. Загородный дом это не то же самое, что дом за городом, и гостиница в деревне не одно и тоже, что гостиница в городе, если только не в маленьком городке. Все они отправились на похороны. Они подошли к телу, они поцеловали крест, они побрызгали кропилом, и они прошли совсем рядом с тем местом, где их стояло пятеро, может больше. И ничего страшного.

Очень было похоже, что она умерла.

В гостинице один на кухне, а другой по хозяйству. Выходит, муж и жена.

Каждый это знает. И каждому есть, чем заняться, вот никто никуда и не ходит. Он никуда не ходил, потому что мать у него тоже никуда не ходила, хотя отец совсем другое дело. Такой он был человек. Она его жена никуда не ходила, потому что она была одна единственная у него жена. Он говорил, другой ему не надо, даже если она бывала против и не права была. Он не говорил, что ему другой не надо, если бы она вдруг взяла и умерла.