Бернар Клавель - Плоды зимы
— Все в точности! С ним было двое из петеновской милиции в полной форме. И он продавал фотографии. Предлагал всем в очереди. А поравнявшись со мной, посмел сказать: «А вы, мать, не возьмете? Послали бы своему коммунисту». Вот что он посмел сказать. А мне… Мне хотелось плюнуть ему в физиономию!
Она вся дрожала. Кровь отлила от ее лица, и, когда она умолкла, две крупные слезы скатились по впалым щекам. Отец почувствовал, что лоб у него пылает. Он с трудом проглотил слюну, и только после долгой паузы ему удалось выдавить:
— Разве мы толком знаем, что это такое — петеновская милиция?
— Если кто и не знает, так, должно быть, только ты. Потому что ты изо всех сил стараешься отгородиться от войны. От людей.
— Хоть ты и твердишь целый день, что я живу, как медведь в берлоге, это неверно. Но в политику мешаться я не хочу. Я знаю одно: милицию эту… назначило правительство, а я за свои семьдесят лет ни разу не нарушал законов. — Теперь она попыталась прервать его, но отец повысил голос, чтобы докончить свою мысль: — То, что делает мой сын, меня не касается. Ему за сорок, и он волен в своих поступках. А вот ты, ты никогда не упустишь случая сказать, что это не твой сын.
— Сегодня я этому особенно радуюсь.
Она метнула в отца эту фразу, которая задела его за живое. На мгновение оба замолчали, затем одновременно выкрикнули:
Он. Ты бы лучше постаралась узнать, что сталось с Жюльеном с тех пор, как его разыскивают жандармы.
Она. Я предпочитаю умереть с горя, не зная, в живых ли еще Жюльен, чем умереть со стыда…
Отец замолчал первый, потому что она кричала громче, вскочив и наклонившись к нему. Она задыхалась, руки у нее дрожали. Но она оборвала фразу на полуслове. Входная дверь была приоткрыта, и снизу кто-то звал их. Отец встал, а мать уже переступила порог. Когда она выходила, отец по голосу узнал Пико-сына.
— Так как же, нужны вам дрова или прикажете везти их обратно на лесосеку?
Отец почувствовал, что ссора отняла у него последние силы. Он видел, как жена вышла на крыльцо, но не сразу последовал за ней. С минуту он вынужден был постоять, опершись рукой о косяк двери, у него опять кружилась голова, как утром, когда он подымался на чердак.
4
Пико-сын был здоровый красномордый малый с коротко остриженными, начинавшими седеть волосами. От него несло вином, табаком, потом и специфическим запахом, присущим тем, кто большую часть жизни проводит на вырубках и лесопилках. Отец пожал протянутую ему заскорузлую лапищу.
— Старики все одно как влюбленные — вечно бранятся, — сказал Пико.
Отец постарался улыбнуться.
— Где ты поставил грузовик? — спросил он.
— На улице.
— Чего ж ты не въехал во двор? Дорогу ведь знаешь.
— На этот раз не получится. Я на большом грузовике, только-только впритирку проедешь. Побоялся застрять.
Отец с трудом понимал — он все еще был под впечатлением ссоры. Он никак не отозвался на слова Пико, и тот пояснил своим хриплым голосом:
— Бензин весь вышел. А большой грузовик у меня с газогенератором.
Отец снял каскетку и провел рукой по лбу.
— Покорно благодарю… Выходит, придется перевозить восемь кубометров на тележке!
Выражение лица у Пико было какое-то неопределенное — не то он сейчас рассмеется, не то его губы кривятся от чего-то другого. Но, вероятно, взял верх добродушный нрав. Пико положил свою лапищу на плечо старика, выше которого был на целую голову, и, рассмеявшись, сказал:
— Значит, ваше счастье, что я привез не все! Вам же легче!
— Не все? Да что вы? — вмешалась мать.
— Ничего не попишешь, мамаша, с дровами сейчас, как и со всем вообще, делаешь что можешь. Я привез вам шесть кубометров, да и то по знакомству.
— Ты надо мной смеешься! — выкрикнул отец.
— Ладно, — сказал лесоторговец. — Пора сгружать, меня другие покупатели дожидаются.
Он быстро зашагал по центральной дорожке. Старики поспешили за ним. Отец вслух сокрушался. Но Пико со спокойным упорством твердил свое:
— Ничего не поделаешь. Больше дать не могу. Вы ведь еще уголь получите, так что должно хватить.
— Углем мы не можем топить, — объяснил отец, — у нас плита не приспособлена, а переделывать ее нельзя, она очень старая… Господи боже мой, вот беда! Чего уж хуже, если придется мерзнуть.
Пока они дошли до улицы, отец, не привыкший так быстро ходить, совсем запыхался и не мог говорить. Прислонясь к забору и вытирая лысину, он глядел на огромный грузовик с дровами. Лесоторговец с приказчиком уже начали сбрасывать кругляки на тротуар. Отец провожал глазами каждый чурбак. Он не знал, что еще сказать. Теперь уже ничего не поделаешь.
Когда сбросили все дрова, отец поднял руку, указал на оставшиеся на грузовике кругляки и спросил:
— Ты никак не можешь дать мне ещё два кубометра?
Лесоторговец достал из кармана кисет и набил толстую короткую трубку.
— Нет, — сказал он. — Никак не могу.
Настаивать было бесполезно. Отец опустил глаза, он следил взглядом за руками Пико, который завязывал кисет. Тот, по-видимому, это заметил. Он протянул отцу табак.
— Хотите скрутить?
Отец взял кисет, вытащил из кармана жестянку, открыл и достал листочек курительной бумаги.
— Сам видишь, отказываться не приходится. Что сказать, паек свой я докуриваю.
— Берите, чтобы на день хватило.
Отец замялся.
— Да берите же, у меня на таможне приятель, он мне достает табак из Швейцарии.
Они вернулись в дом, мать отсчитала деньги за дрова и налила мужчинам по стаканчику вина.
Отец не мог просить Пико подкинуть ему еще дровец, раз тот дал ему табаку. Однако не то чтобы жалобным, но несколько дрожащим голосом он завел разговор о тех временах, когда лесоторговцы приходили к булочникам на поклон и ссорились из-за таких клиентов.
— Я ни одного полена не купил у кого другого, только у твоего отца, — закончил он. — Ни одного!
— Слушайте, — сказал Пико, — у меня есть предложение. На двух вырубках, что над Паннесьером, у меня еще не собран хворост. Не какие-нибудь там жалкие веточки, понимаете? Хороший фашинник. Если это вам подходит, отправляйтесь туда и берите сколько угодно.
Отец повернулся к жене, которая стояла, опершись на медный прут, у плиты. Они переглянулись, потом она спросила:
— А где это в точности?
Пико стал объяснять, рисуя на клеенке толстым корявым пальцем, ноготь которого напоминал плохо обточенный инструмент из рога. Если кратчайшим путем, это не так уж далеко. От силы пять-шесть километров, но подъем, конечно, крутой.
— А вязанки вы нам доставите? — спросила мать.
— Нет, никак не выйдет. У меня грузовики всегда полны доверху… Но грузовики вашего сына, бакалейщика, уж конечно, проезжают иногда неподалеку.
Отец опустил голову. Воцарилось молчание. Пико выпил вино и встал.
— Решайте сами, — закончил он.
Приказчик двинулся к двери. Лесоторговец тоже, но тут мать спросила:
— А с четырехколесной тележкой туда взберешься?
Здоровенный лесоторговец окинул взглядом двух стариков, как бы оценивая их силы.
— Можно, конечно, но если некому вам помочь, то… — Он помолчал и прибавил уже более уверенно: — Обратно я еду порожняком. Если нынче вечером тележка вам не нужна, я могу взять ее в грузовик и по дороге забросить туда.
Они еще поговорили, уточнили место, спросили, не утащат ли их тележку.
Отца немного пугала предстоящая работа и путь, но он еще больше боялся, что Пико и приказчик уйдут. Их присутствие давало ощущение жизни, которое было связано с ними и заполнило все эти утренние часы, и отец чувствовал, что с их уходом оно тоже уйдет и останется ничем не заполненная пустота. Он то и дело взглядывал на жену, в то же время всячески стараясь затянуть разговор. Но лесоторговцу нужно было доставить дрова другим покупателям. Он повторил это несколько раз, уже идя к двери.
— Да и вам надо убрать дрова, — сказал он, — Поторапливайтесь, если хотите, чтобы я захватил вечером вашу тележку.
Он еще раз повторил, что оставит тележку возле барака лесорубов и что за нее можно не беспокоиться. Объяснил также, где взять ключ от барака.
— Современных удобств там, правда, нет, — добавил он, — но если вздумаете заночевать в лесу, барак вас выручит.
Отец следил взглядом за удалявшимися Пико и его приказчиком. Он чувствовал, что жена стоит рядом. Он видел ее краешком глаза, не поворачивая головы: она была справа от него и тоже смотрела вслед лесоторговцам, дошедшим уже до конца длинной дорожки, обсаженной фруктовыми деревьями.
Старики стояли рядом, застыв, словно они вросли в эту утреннюю тишину, которую вскоре нарушило глухое урчание грузовика. Они остались одни, и что-то разъединяло их, и в то же время что-то другое крепко спаивало их воедино.
