Патриция Хайсмит - Незнакомцы в поезде
— Ну уж! — рассмеялся Гай.
— Это началось ночью с понедельника на вторник после той стычки с отцом. И становится все хуже. Наверняка шрам останется.
— Не останется.
— Да-да, останется. И вот с такой штукой — ехать в Санта-Фе!
Он сидел, сцепив пальцы, и весь вид его был трагичным. Гай подошел и открыл одну из книг, лежавших у окна. Это был детективный роман. Он попытался прочесть несколько строк, но буквы сливались, и он закрыл книгу. Видно, сегодня он много выпил. Впрочем, сегодня можно.
— В Санта-Фе, — сказал Бруно, — я хочу всего — вина, женщин, песен. Да!
— Чего вы хотите?
— Кое-чего. — Губы Бруно изогнулись в уродливой гримасе. — Всего. У меня есть теория, что человек должен сделать всё возможное, прежде чем умереть, и, может быть, умереть, пытаясь сделать невозможное.
В Гае что-то непроизвольно откликнулось на слова Бруно, но осторожность победила.
— Например? — поинтересовался он.
— Ну, слетать на Луну в ракете. Установить рекорд скорости на автомобиле — с завязанными глазами. Я раз делал. Рекорда не установил, но до ста шестидесяти дошел.
— С завязанными глазами?
— И один раз совершил кражу, квартирную. — Бруно вызывающе посмотрел на Гая.
Улыбка сомнения появилась на лице Гая, хотя в душе он поверил Бруно. Бруно вполне может пойти на насилие. Тем более что он умственно нездоров. Не то чтобы нездоров, подумал Гай, но безрассуден. Безрассудство богатых, порожденное скукой. Он часто говорил об этом Энн. Оно больше разрушительно, чем созидательно. Оно доводит до преступления с тем же успехом, что и бедность.
— Я не греб все подряд, — продолжал Бруно. — То, что я взял, мне было и не нужно. Я специально брал, что мне не нужно.
— И что же вы взяли?
Бруно пожал плечами.
— Зажигалку… Модель автомобильчика… Статуэтку с камина… Цветное стеклышко… Что-то еще. — Он снова пожал плечами. — Вы единственный человек, который знает об этом. Я не болтун. Думаю, у вас создалось иное впечатление, — с улыбкой добавил он.
Гай сделал затяжку.
— И как же вы это совершили?
— Наблюдал за многоквартирным домом в Астории, пока не настал подходящий момент, а потом просто вошел в окно. Спустился по пожарной лестнице. Проще простого. Так что этот пункт я, благодаренье Богу, вычеркнул из своего списка.
— А при чем тут «благодаренье Богу»?
Бруно застенчиво улыбнулся.
— Не знаю при чем. Просто я так сказал себе.
Он налил себе, потом Гаю. Гай взглянул на дрожащие руки, которые уже воровали, на совершенно обкусанные ногти. Руки неуклюже, словно принадлежащие малышу, играли спичечным коробком, пока не уронили его на посыпанный пеплом бифштекс. Как же противно преступление, думал Гай. Как часто оно не мотивировано. Кто бы мог подумать по рукам Бруно, по его купе, по его страшному тоскливому лицу, что он воровал? Гай снова опустился в кресло.
— Расскажите о себе, — приятным тоном попросил Бруно.
— И рассказывать нечего.
Гай достал трубку из кармана пиджака, постучал ею по каблуку, обратил внимание на пепел на полу и тут же забыл о нем. В его крови было уже достаточно алкоголя. Мысли его перекинулись на Палм-Бич. Если контракт выгорит, две недели до начала работы пройдут быстро. Развод не займет много времени. Детали низкого белого дома на зеленой лужайке из его законченного проекта в подробностях всплыли в его голове, привычно, без особых усилий с его стороны. Он внезапно почувствовал гордость за себя, уверенность и благословение небес.
— Какого рода дома вы строите? — сказал Бруно.
— Что называется модерн. Я сделал пару магазинов, потом небольшое здание под офис.
Гай улыбнулся: на этот раз он не испытывал чувства неловкости или нервозности, что с ним бывало, когда речь заходила о его работе.
— Вы женаты?
— Нет. Вернее, женат, но мы разошлись.
— Да-а? И почему?
— Несовместимость, — коротко ответил Гай.
— Давно разошлись?
— Три года назад.
— А развестись не хотите?
Гай нахмурился и задержался с ответом.
— Она тоже в Техасе? — спросил Бруно.
— Да.
— И вы едете на встречу с ней?
— Я с ней встречусь. Мы сейчас собираемся оформить развод, — сказал Гай и прикусил язык: зачем он это сболтнул?
Бруно усмехнулся.
— Что же это вы там за невест себе находите?
— Там очень интересные девушки есть, некоторые.
— В большинстве дуры небось?
— И такие есть. — При этом Гай улыбнулся: Мириам была, пожалуй, как раз из таких южанок, про которых говорил Бруно.
— А что за тип женщины ваша жена?
— Довольно интересная, — сдержанно сказал Гай. — Рыжие волосы, слегка полненькая.
— А как ее зовут?
— Мириам. Мириам Джойс.
— М-м. Умная, глупая?
— Не интеллектуалка. Да мне и не нужна была бы такая!
— И вы были без памяти влюблены в нее, да?
Что такое? Он чем-нибудь выдал себя? Немигающий взгляд Бруно был прикован к нему, не упускал ничего. Похоже, их усталость прошла тот барьер, после которого спать уже не обязательно. У Гая было ощущение, будто эти серые глаза исследуют его уже многие часы.
— А почему вы так сказали?
— Вы хороший парень. Вы все принимаете всерьез. Вы и женщин принимаете по большому счету, да?
— Что значит «по большому счету»? — сказал Гай, но почувствовал прилив признательности к Бруно за то, что Бруно думает о нем. Большинство людей, по мнению Гая, не говорили о нем то, что думали.
Бруно взмахнул руками и вздохнул.
— Так что же значит «по большому счету»? — повторил свой вопрос Гай.
— Весь наружу, всякие там высокие надежды, а потом вдруг раз — и ногой по зубам, да?
— Ну не совсем.
На Гая вдруг нахлынул прилив жалости к себе. Он встал, прихватив стакан. Но ходить было негде, а качка мешала и стоять нормально. Бруно продолжал пристально наблюдать за ним. Старомодный ботинок медленно покачивался на ноге, положенной на ногу, палец то и дело стряхивал пепел на недоеденный бифштекс, все больше покрывавшийся пеплом. Гаю показалось, что Бруно теперь, после того как узнал, что Гай женат, относится к нему менее дружелюбно. И с бОльшим любопытством.
— А что случилось с вашей женой? Она начала спать со всеми подряд?
Гай почувствовал раздражение от этого вопроса.
— Нет. Впрочем, всё в прошлом.
— Но вы же пока ей муж. А до этого не могли развестись?
Гаю вдруг стало стыдно.
— Я не очень беспокоился насчет развода.
— А теперь что же случилось?
— Она решила, что пора. Я думаю, она ждет ребенка.
— Отличное время для принятия решений, а? Значит, спала с другими три года и наконец прибилась к определенному берегу?
Так оно и было, конечно, и все решил ребенок. Как Бруно узнал об этом? Гаю показалось, что Бруно переносит на Мириам знания о каком-то человеке и ненависть к нему. Гай повернулся к окну. Там он не увидел ничего, кроме собственного отражения. Он чувствовал, как удары сердца сотрясают его тело, и сотрясают больше, чем вибрация вагона. У него, видно, потому так бьется сердце, что он никогда и никому не говорил так много о Мириам. Он и Энн не говорил столько, сколько знает Бруно. Он не знает только того, что когда-то Мириам была другой — ласковой, преданной, одинокой, жутко скучавшей по нему и жаждавшей освободиться от своего семейства. Завтра он увидит Мириам, сможет коснуться ее рукой. Он не допускал и мысли о том, что может коснуться ее мягкого тела, которое когда-то так любил. Внезапно он почувствовал себя очень несчастным.
— А что случилось с вашим браком? — вкрадчиво сказал его голос Бруно, донесшийся сзади. — Мне это действительно интересно. Дружеский интерес. Сколько ей было лет?
— Восемнадцать.
— И она сразу же загуляла?
Гай непроизвольно обернулся, словно желая своей грудью защитить честь Мириам.
— Знаете ли, женщина может отличиться не только этим.
— Но с ней-то это было или нет?
Гай отвел глаза, раздраженный и изумленный одновременно.
— Да.
Как страшно прозвучало это короткое слово, почти прогремело.
— Знаю я этот рыжий южный типаж, — сказал Бруно, лениво тыкая в свой яблочный пирог.
Гай опять почувствовал прилив стыда, абсолютно никчемный в данном случае, поскольку что бы ни сделала или сказала Мириам — ничто не удивило бы Бруно. Его, казалось, ничто не могло бы поставить в тупик, а только разжигало его интерес.
Бруно опустил глаза в тарелку, ему было чуть ли не весело. Глаза его расширились и засверкали, если так можно сказать о красных глазах, спрятавшихся в синеватых впадинах.
— Это брак, — выдохнул он.
Слово «брак» эхом отдалось в ушах Гая. Для него это слово звучало торжественно. Оно стояло в одном ряду с такими основополагающими понятиями, как «святое», «любовь», «грех»… Тут и круглые терракотовые губки Мириам, которые говорили ему: «А чего это я из-за тебя должна зарывать себя в четырех стенах?» Тут и глаза Энн, когда она откидывала назад свои черные волосы и смотрела на него снизу на лужайке своего дома, где она разводила крокусы. Тут и Мириам, которая, поворачиваясь спиной к высокому узкому окну в чикагской комнате, поднимала на него свое веснушчатое лицо в форме щита и приближала его к лицу Гая, что она делала всякий раз, когда собиралась говорить ему очередную ложь, и вытянутое лицо и черные волосы Стива с его наглой улыбкой. Навалилась цепь воспоминаний, и ему захотелось любыми средствами отогнать их. Та комната в Чикаго, где всё это случилось… Он живо вспомнил запахи той комнаты, духов Мириам и краски от горячего радиатора отопления…
