Наталья Нестерова - За стеклом (сборник)
Володя, пока Канарейкин начинал сначала, ушмыгнул на кухню, где был телефон, и позвонил Егору Иванову.
— Слушай! — возбужденно заговорил Володя. — Тут такая петрушка! Ворованные идеи — чепуха, мелочь, дорожки ведут далеко и высоко!
Он пересказал Егору информацию Канарейкина. Следователь не только не обрадовался новым данным, не только не попытался ввернуть какую-нибудь байку или анекдот, но даже разозлился и повысил голос:
— Я же вас просил! Кто вас просил? Хотите под программу защиты свидетелей? Обеспечу! Тебе тут не Америка! Знаешь, где я тебе программу устрою? В тюрьме! Эх, рано тебя выпустили! Кстати, вы с Леной будете сидеть в разных изоляторах и даже перестукиваться не сможете. Куда вы лезете?! Пироги должен точать сапожник, то есть пирожник. Вовка! Я тебя как человека прошу!
— Значит, ты все это знал? — сделал вывод Володя.
— Вопрос, откуда ты знаешь?
— От верблюда! Верблюд, он же Канарейкин, сидит у меня дома и исповедуется. — Володя прислушался. — Вот уже закончил про детские годы и перешел к отрочеству.
— Почему у тебя? — удивился Егор. — В общем, так! Пусть Канарейкин завтра придет ко мне в одиннадцать, нет, в двенадцать. И принесет подробное чистосердечное признание. Лучше — в трех экземплярах. У нас опять в ксероксе чернила кончились. Вот жизнь! Чернила раньше квартала заканчиваются. Володя! Дай мне крепкое мужское слово, что самодеятельности разводить не будешь!
— Может, мне Лену с детьми к родителям в Сибирь отправить? — разволновался Володя.
— В Сибирь мы всегда успеем. Пока! Ты слово дал! — напомнил Егор и отключился.
Володя вернулся в гостиную. Канарейкин рассказывал о своих первых изобретениях, сделанных тридцать лет назад. В качестве референтного лица, к которому обращал пламенную речь, Канарейкин выбрал Милу, юриста-нотариуса. И очень нервировал Гену, провоцировал на ядовитые вопросы и уточнения. Алла прилежно стенографировала и просила по буквам медленно диктовать технические термины.
Иван Лобов крутился вокруг изобретателя и делал снимки. Канарейкин вздрагивал от вспышек фотокамеры.
— Вот, возьмите. — Володя протянул Канарейкину листок. — Здесь фамилия, имя, отчество, рабочий телефон и адрес следователя. Он ждет вас завтра в двенадцать с чистосердечным признанием в трех экземплярах.
— В трех разных? — опешил изобретатель.
— Просто копии, — успокоил Володя и не стал говорить, какие материальные трудности испытывают органы правопорядка.
Володин жест настолько походил на блатное протежирование — мол, следователь у нас свой, карманный, что все опешили. Только Канарейкин возликовал:
— Я скажу, что от вас, да? Огромное спасибо! Елена Викторовна! По гроб жизни!
Он до выхода рассыпался в благодарностях, и Лена с Володей испытывали неловкость людей, которые только сказали, где анализы сдают, а вовсе не обещали хороший результат.
— Дядя Родион! — Насте хотелось поучаствовать в творческом процессе писателя. — Ведь это прекрасная идея: человека убивают из-за шпунделя!
— Шпинделя, — автоматически поправил Гена.
И склонился к уху жены. Он весь вечер ей что-то шептал. Красное ухо Милы с дорогой сережкой напоминало приплюснутую креветку с бриллиантовой висюлькой.
— Если вокруг тебя будут виться такие шпиндели, даже если они шпундели, то я за себя не отвечаю!
— Родик! — нахмуренно проговорила Алла, рассматривая свои записи. — Многие технические детали, термины… не гарантирую. Но мы всегда можем проконсультироваться у Лены.
— Я репетитора по английскому прогулял, — сообщил Ваня. — И не жалею.
— «По английскому прогулял»! — передразнил Петя. — По английскому не прогуливают, а только уходят невоспитанные личности.
Петя добился того, чего желал весь вечер.
Папа, мама, Настя посмотрели на него с уважением.
— Строго говоря, — сказал Родион, — не по английскому, а по-английски. Но это стилистические мелочи и придирки. Друзья, у нас еще осталось выпить? Гена, разливай дамам ром с текилой. Дети, налейте себе воды. Я хочу предложить тост за семью Соболевых, за Лену и Володю. На первый взгляд они совершенно обыкновенные простые люди…
— Но я готов им все органы отдать! — перебил Гена.
— Ничего другого. — Мила кокетливо прихлопнула его рот ладошкой. — Ничего другого мой… — она запнулась и решилась, — мой муж предложить не может. И тем он прекрасен!
У Гены не было слов, знамя подхватила Алла:
— Если бы вы знали Лену! Если бы вы знали их так, как знаю их я!
— А мамина работа и «Олимп» накрылись медным тазом! — встрял Петя.
Его ставки рухнули, сестра привычно врезала ему в бок.
— И пусть! — оптимистично воскликнула Лена, у которой глаза заволокло слезами умиления. — И пусть! Зато…
Она так выразительно посмотрела на мужа, что мысль ее стала всем понятна. Баланс счастий и несчастий в семье Соболевых пришел в норму.
— За ТО! — проговорили все разом.
И сдвинули фужеры.
РАССКАЗЫ
ПАРИ
Степан Пряхин и Коля Новиков поспорили. Говоря красиво, заключили пари. Предметом их спора была не женщина. Это только в кино для закручивания сюжета герои спорят, что один из них охмурит женщину. Потом сам в нее влюбляется, потом она узнает о споре. Героиня взлетает, оскорбленная, на недоступную нравственную высоту, а он, униженный, внизу барахтается, но к финалу все-таки покоряет вершину. Никто не задумывается, что, не будь возмутительного спора, красавец Рыбников не обратил бы внимания на мелкую Румянцеву в «Девчатах». А мымра Фрейндлих в «Служебном романе» не удостоила бы взглядом рохлю Мягкова.
Но, повторяю, не о женщинах спорили Степан и Коля. Они давно и прочно женаты, дети — школьники, жены проверены в семейных баталиях, тещи по старости присмирели. Степан и Коля работают в типографии: один — технолог-печатник, другой — мастер по оборудованию. Сегодня запускали тираж нового иллюстрированного журнала. Был аврал как в полевом госпитале, когда хирургов и медсестер не хватает, а раненые все поступают и поступают, кровью истекают. Только с хирургов за умерших из зарплаты не вычитают, а Коля и Степа материальную ответственность за брак несут. Словом, денек выдался! В туалет не сбегать, не то что пообедать.
Степан везет Колю на своем «жигуленке» домой, они живут по соседству. По радио диктор рассказывает о конкурсе по скоростному поеданию пельменей. Победитель за шесть минут умял двести штук.
— Слабак! — Коля сглатывает набежавшую голодную слюну. — Я триста штук в один прием легко съедаю. Причем пельмени производства моей жены Гали в три раза крупнее стандарта.
На разговоры о еде желудок Степана отвечает длинным и тоскливым подвыванием. Ни Коля, ни Степа никогда пельмени не пересчитывали и поштучно не ели. Но сейчас им кажутся единственно достойными порции, состоящие из сотен и сотен пельменей.
— Полтыщи штук — моя средняя норма, — говорит Степа. — Под рюмочку! Пельмени без водки — ноль пять десятых удовольствия.
— Точно! — соглашается Степа. — Я тут по телевизору видел: едят пельмени и пьют коньяк!
— Извращенцы. Они бы еще шампанским запивали. К пельменям только водка! — решительно заявляет Степан.
— Она, родимая, — подтверждает Коля.
Несколько минут они молчат. Воображение рисует картины: парок над тарелкой с горячими пельменями, кусочек масла на поверхности скользит и тает, рюмка запотевшая, потому что водка из холодильника, тягучая, как жидкое стекло… От этих видений слюна литрами вырабатывается, желудки тоскливо урчат, перекликаются. До дома еще минут двадцать ехать. И не факт, что там ожидает ужин в виде пельменей. Но хочется именно пельменей.
— Про полтыщи ты загнул, — качает головой Коля. — Если в охотку, то и четыре сотни можно принять. А пять — вранье! Ты же рыбак, верно? По-рыбацки и сочиняешь. Поймал рыбу с… — Коля насмешливо округляет пальцы рук, — с во каким глазом!
— Не веришь?
— Как профессионал? Не верю!
— Ты, значит, в пельменях профессионал, а я — любитель?
— Вроде того.
Степан тормозит на красный свет светофора, поворачивается к Коле и протягивает руку:
— Спорим?
— Спорим! — соглашается Коля.
Не разнимая рукопожатия, они уточняют детали:
— Кто больше съест?
— Точно. Но не на скорость, чтобы не давиться, а в удовольствие?
— Под водку?
— Ясен пень!
Зажегся зеленый свет, Степан вернулся к управлению автомобилем.
В магазине, куда они завернули, чтобы сделать покупки, продавщица возмутилась:
— Вы что, мужики? Как это взвесить два раза по пять сотен пельменей? По штукам? По штукам не отпускаем, только на килограммы.
— Сколько штук в килограмме? — спросил Коля.
