Сергей Алексеев - Игры с хищником
– Больной, так что взять?.. Или в Архангельск отпустим. Он все туда рвется, к своему сыну Александру, так и пусть едет. А кроме него, никто не разболтает!
– Подумай, как мы с тобой жить станем? – обреченно спросил он.
– Очень хорошо станем! – засмеялась она, как Рита. – Мне понравилось. Ты такой сильный, страстный!.. Только синяков больше не оставляй, ладно? И запомни: меня зовут Антонина, Тоня, а не Рита. Я ревнивая. А какой ты Ритой меня называл?
Упоминание о Рите вдруг всколыхнуло в нем старое чувство и вместе с ним – решимость.
– Ты же меня не любишь? А хочешь замуж!
– А ты меня любил, когда делал предложение? – вновь взъярилась она. – Тебе надо было жениться, вот и предложил. И мне надо. Вырваться из этой грязи! С этих Выселок! Ты вон живешь как барин – на машинах возят, на самолетах. А мы?.. Ничего, любовь у нас будет!
– У нас ничего не будет! – отрезал он, хотя при этом вспомнил слова Героя, как следует расставаться с женщинами. – Все, вставай и уходи.
– Не будет? – переспросила она.
– Это кровосмешение, понимаешь? Нельзя этого делать. Твой отец прав!
– Ага, понимаю. – Она встала и пошла в переднюю. – Мне теперь жизни нет. Пойду и повешусь. Или утоплюсь...
Она говорила это так хладнокровно и трезво, что будто и не плакала несколько минут назад. Видимо, учеба в театре не прошла даром. Сергей Борисович стоял, смотрел, как она торопливо одевается, и молчал, поскольку это ее перевоплощение обезоруживало.
В тот момент он вспоминал Риту Жулину, которая тоже обещала утопиться, если Сыч не вернется к ней. И не утопилась.
Антонина заглянула в зеркало, вытерла платочком глаза и, горделиво вскинув голову, ушла, оставив дверь открытой...
8
С момента, как он сел писать предсмертную записку, прошло больше трех часов, однако за это время никто не побеспокоил его, не позвонил по внутренней связи, не постучал в дверь и вообще никак не проявился. Обычно в поздний час, тем более когда задерживался в кабинете, его так надолго не оставляли: чаще всего заходил дежурный доктор – приносил таблетки и измерял давление, повар, чтоб уточнить меню на завтра, и реже охранник. Они имели особые инструкции на этот счет, по которым обязаны были постоянно и незаметно контролировать экс-президента до его отхода ко сну и под самыми разными предлогами не позволять ему слишком долго работать по вечерам. С этой же целью ровно в десять отключалась телефонная связь, но бывший начальник охраны Горчаков предусмотрел все: перед тем как уйти, купил на разные подставные имена десяток трубок и спрятал их в условленных местах в квартире и на даче. Подобное он и раньше делал, когда Сергей Борисович был еще при власти, но для почетного пенсионера эти меры показались излишними. Однако после того, как закон о Госсовете не приняли, он несколько раз пользовался этими телефонами, в том числе и для разговора с женой. И в то же время подумал, что предусмотрительность Горчакова возникла не на пустом месте; он что-то знал, но, видимо, уверен не был в правдивости информации о будущем, поэтому и не поделился.
В этот вечер его не только не тревожили стуками в дверь и ненавязчивыми намеками о позднем часе, но еще и не отключили телефоны. Внезапный звонок прямой правительственной связи заставил его вздрогнуть и оторваться от воспоминаний. В первый момент Сергей Борисович смотрел на урчащий аппарат как на чудо, ибо знал, что такого не может быть. Однако, увлеченный прошлым, лишь на минуту вырвался из него, огляделся и, когда телефон замолк, вновь погрузился в прошлое.
Тогда казалось, положение безвыходное, но боженька любил его.
Все разрешилось на следующий же день и практически без вмешательства. Оказалось, Никита долгое время состоял в колхозе, но на работу не выходил, а гнал самогонку. Его сестры, Антонина и Наталья, развозили ее по всей округе и продавали, в том числе и на ельнинском базаре. А вдохновителем и организатором в этой преступной семейке была их мать, Евдокия Махоркина, более известная просто как Махорка. Но никто из них за руку схвачен не был – делали все очень хитро и осторожно, даже сам председатель колхоза и парторг их покрывали, хотя оперативной информации у милиции накопилось достаточно. Много раз органы делали внезапные налеты, выливали аж до полутонны готового продукта, передавали дело в суд, но посадить не удавалось, поскольку никогда не находили сырья, то есть барды, самогонного аппарата и не могли поймать с поличным, когда идет процесс перегонки. К тому же этот крепкий спиртной напиток в округе даже самогоном не называли, а считали белым вином. Поэтому Махоркины отбрехивались на суде и всякий раз выходили сухими из воды.
Любопытным было то, что сами они никогда не прикладывались к своему продукту, вели трезвый образ жизни и только спаивали население. Никиту с сестрами и их мать строго предупреждали, грозили сослать за тунеядство, и они все вроде бы снова начинали работать в колхозе. Но там никаких трудодней не получали, а продолжали вести паразитический образ жизни. Дело в том, что вино у Махоркиных отличалось высочайшим качеством, дешевизной, и поэтому пьющий народ со всей Ельни, да и не только, покупал чуть ли не в драку, поэтому не хотел давать показаний против них.
Сегодня ночью милиция произвела обыск на Выселках и конфисковала около двухсот литров спиртного продукта высочайшей очистки, но самое главное – наконец-то захватила Махоркиных в момент изготовления самогона. Оказалось, они получают его не способом перегонки барды или браги, как обычно, а неизвестным химическим путем, без всяких аппаратов. Этим фактом заинтересовался КГБ, поскольку предстоит выяснить, кем и где похищены секретные технологии и вещества. Никиту, Наталью и их мать, Евдокию Махоркину, арестовали, но из их показаний известно, что и Антонина принимала участие в изготовлении и сбыте самогона, поэтому ее сейчас ищут.
Обо всем этом ни с того ни с сего ему доложил начальник УВД, и Сергей Борисович понял, что рвение милиции связано со вчерашним обещанием Героя поправить положение, и это оценил. Но в то же время до физического отвращения ощутил, будто сидит голым: теперь знали не только об их связи с Антониной, но и о кровном родстве и недавнем шантаже.
Ему было известно, что существует секретная директива о личной безопасности руководителей областной и партийной власти, но никогда не думал, что такая охрана имеет обратную сторону и все детали его личной жизни тщательно фиксируются и передаются по команде наверх.
И вот теперь от него ждали решения. Одним своим словом он мог спасти Антонину или погубить, сказать, например, чтоб ее не искали и оставили в покое – и оставили бы. Но, слушая этот доклад, он неожиданно поверил, что Антонина может и в самом деле повеситься или утопиться, оставив записку...
– Что вы от меня-то хотите? – спросил Сергей Борисович, испытывая тошноту. – Действуйте согласно закону.
Потом, спустя час, растравленный собственным воображением, он пожалел, что не остановил вчера Антонину, не переступил через себя и, по сути, отправил ее на гибель. Что-то еще осталось в душе, может быть, сиюминутно испытанное счастье, точнее, память об этом счастье, и вот теперь это не давало покоя. Он сидел как приговоренный и ждал скорой развязки, например доклада, что техничка облисполкома покончил с собой.
В том же состоянии он пришел на обед домой и обнаружил в квартире разгром, который пыталась ликвидировать обкомовская уборщица. Было разбито стекло в двери, рассыпавшийся пакет каменной соли валялся в коридоре, на пороге кухни лежала сковородка, и все, даже стены, залито подсолнечным маслом.
Тут же, в передней, валялся раскрытый старый чемодан с какими-то женскими тряпками.
– Что здесь произошло? – тупо спросил он.
– Милиция была, – смущаясь, сказала уборщица. – У вас кого-то здесь арестовали.
Он взглянул на чемодан и сразу же понял кого: Антонина вернулась к нему, уже с вещами...
Через несколько дней Евдокию Махоркину выпустили под подписку о невыезде, ибо престарелый и немощный ее муж и родной дед Сергея Борисовича остался без всяческого надзора. Вышел из дома, пошел по Выселкам и начал кричать всякий вздор, но был остановлен участковым и посажен в своей избе под надзор. А выпущенная на волю Махорка, эта бывшая комсомольская вожачка, вместо того, чтобы ухаживать за престарелым мужем, явилась в обком и стала требовать встречи с первым секретарем. Угомонить коммунарку Викторию Маркс не удалось даже с помощью милиции, куда ее опять забрали, но скоро выпустили.
Она скараулила Сергея Борисовича там, где он когда-то встретился с Антониной, – в дендрарии Совнархоза, через который он иногда ходил, чтобы спрямить путь от одного рабочего кабинета до другого, в облисполкоме.
Он никогда не видел жену своего деда, и когда на пути выросла дородная и совсем не старая женщина, в первый миг о ней не подумал.
