Александр Бирюков - Длинные дни в середине лета

Померкли плафоны, и зажужжало магнето (или как там у них эта штука называется?), раскручивая турбину. Мотор зачихал и завелся, и в салоне опять стало светло. Плафоны гасли еще раз, еще и еще, пока не заработали все четыре движка. Самолет качнулся и двинулся на полосу.

«Что я наделал!» — подумал Евдокимов, и в памяти его промелькнули события минувшей ночи, все его движения-перемещения, вспомнилось неизвестно откуда взявшееся настроение победителя и дурацкие рожденные им мысли и выводы. Да, тот человек мог все так просто решать, но ведь Евдокимов не тот, самозванец он в лучшем случае, а в худшем — беззастенчивый хвастун и болтун, вот что он такое, и права она тысячу раз, если наставляет ему рога с этим своим профессором и доктором наук, хорошо еще, что не с ассистентом или лаборантом — так хоть честь какая-то.

— Извините меня, — сказал он все той же даме, которая и здесь оказалась рядом. — Я, кажется, не очень правильно вел себя вчера вечером. Глупости какие-то говорил.

— Ничего, — откликнулась она охотно. — Я сразу поняла, что вы немножко навеселе. Конечно, ожидание, безделье — как тут не выпить? Все вы, мужчины, одинаковые.

ДЛИННЫЕ ДНИ В СЕРЕДИНЕ ЛЕТА 

Вина и заслуга детей в огромной степени

ложится на головы и совесть их родителей

Первый день 

— Нин! Нинка!

Было около пяти, жара спадала, но ветер утих и было еще душно. Окна, выходившие во двор, были закрыты занавесками, простынями, газетами, и двор казался вымершим.

Наташка рослая, кажущаяся старше своих шестнадцати лет, но еще по-детски круглолицая и нескладная, в выцветшем коротком сарафане — стояла одна посредине пустого двора и со злостью смотрела на окно в третьем этаже.

— Нинка! — опять крикнула она и погрозила окну кулаком.

Наконец занавеска в окне дрогнула, и мелькнуло чье-то лицо.

— Открой! — крикнула Наташка и побежала в парадное.

Нина встретила Наташку на лестнице перед дверью.

— Оглохла? — спросила Наташка. — Уши ватой заткнула?

— Мать дома. Я ждала, когда она на кухню уйдет. Она в магазин собирается.

Нина говорила почти шепотом и все время оглядывалась на неплотно прикрытую дверь.

— Некогда, — сказала Наташка. — Ну ка повернись!

— А зачем?

— Ну повернись. Жалко тебе?

— Жалко знаешь где? — спросила Нина, но все-таки повернулась.

— Все хорошо, только спереди нужно будет подложить.

— Что подложить?

— Платье синенькое дашь?

— Меня мать убьет!

— Нин, очень нужно.

— Она знаешь что сказала? С лестницы тебя спустит.

— Такое раз в жизни бывает. К родителям его иду. Помолвка называется.

— Не знаю, — неуверенно сказала Нина, — она меня убьет. А можно, я спрошу? Может, она сама разрешит.

Не дожидаясь ответа, Нина юркнула в дверь. Через минуту она выглянула и позвала Наташку. Мать стояла в передней и вытирала руки о фартук.

— Ну что у тебя случилось?

— Здрасте, Вера Сергеевна.

— Здравствуй. Что ты ей наплела?

— Это правда. Я выхожу замуж.

— Какая правда! Лет тебе сколько? Что молчишь? Не знаешь, что соврать?

— Нам исполком разрешил.

Вера Сергеевна махнула рукой — мол, хватит врать, но вид у нее был испуганный.

— А ты что слушаешь? — накинулась она на дочь. — Иди на кухню.

— Допрыгалась? — шепотом спросила она, когда Нина ушла. — Конечно, к этому все и шло. Господи, да разве не видно было! Поэтому и боялась я тебя, как змею. А может, и моя Нинка уже гуляет? Ты и ее втянула? Говори, а то я сейчас тебе башку расшибу!

Наташка покачала головой.

— Ух! — выдохнула Вера Сергеевна. — Что же мы тут стоим? Пойдем в комнату.

В комнате она потопталась у окна, потом подошла к шкафу, распахнула дверцу.

— Ладно, выбирай. Раз такой случай — ничего не жалко.

Наташка крутилась перед зеркалом, прикидывала, то одно платье, то другое.

— А может, это и хорошо? — спросила Вера Сергеевна. — Будет у тебя дом, семья. А сейчас ты кому нужна? Может, у тебя все хорошо получится.

Он у тебя кто?

— Инженер.

— Ну да?

— Не совсем инженер, учится.

Вот и хорошо. Жизнь для тебя и начнется.

— Можно? — спросила за дверью Нина.

— Заходи. Что же ты стоишь? Поздравь подругу. У нее сегодня праздник.

Нина кинулась к Наташке, стиснула ей шею.

— Пусти! — Наташка отодвинулась! — Платье изомнешь. Итак, видишь, морщит! Очень у тебя тут много.

— А как же! — сказала Вера Сергеевна. — Она ведь тоже невеста. Как время бежит! Давно ли в куклы играли, а теперь — невесты. Ну иди, а то к жениху своему опоздаешь.

— Спасибо, Вера Сергеевна. Я платье завтра утром принесу. И поглажу обязательно.

— Дай я тебя перекрещу. Мать-то идет?

— Ей некогда.

— Вот ведь прости меня господи!

— Я вас в крестные возьму, ладно?

— Счастливо! — сказала Вера Сергеевна. — Очень я за тебя рада.

Нина вышла с Наташкой на лестницу.

— Боишься? — спросила Нина.

— А чего? Кусок не откусят.

— Вату забыли! — вспомнила Нина.

— Тащи побольше. И карандашик захвати.

Ваты Наташка запихала за пазуху столько, что Нина пришла в ужас.

— Молчи! — сказала Наташка и поглядела в зеркальце. Теперь грудь была что надо. — У, воровка! Покрась мне глаза.

Нина очень старалась, даже язык высунула.

— У, воровка! — ворчала Наташка, следя за работой в зеркальце. — Умеешь! Дальше, дальше крась!

— На меня смотри. И молчи. А то брошу, — Нина была довольна, что может покомандовать.

— У, воровка!

— Все шепчетесь? — спросила Вера Сергеевна, выглядывая. Нина сразу отскочила и карандаш бросила. — Иди, Наташ, а то упустишь жениха-то. После наговоритесь. Подожди, это что же ты с собой сделала? Сотри немедленно.

— Это не я! — сказала Нина. — Это она сама.

Наташка встала со ступенек и, не обращая внимания на эти крики, пошла вниз.

— А может, ты все врешь? — крикнула Вера Сергеевна. — Придумала все про свадьбу? Ну, конечно, придумала. Как же я, старая дура, не догадалась?

— Ну и ладно. Вам-то что? У вас вон своя невеста, за ней следите.

— Паразитка! Снимай платье.

— Сейчас!

Наташка вихрем пронеслась по лестнице, выскочила во двор, закружилась. Платье надулось и поднялось, как у какой-нибудь балерины. Во дворе было по-прежнему душно и сонно, и никто не смотрел на это представление.

...В подворотне улица гремела как ненормальная. Как гигантские жуки, гудели троллейбусы, лязгали прицепы грузовиков, визжали тормоза, и казалось, что все машины мчатся сюда, в этот двор, но в последнюю секунду сворачивают и проносятся мимо.

Наташка стояла в глубине подворотни, приглаживая растрепавшиеся волосы, и никак не решалась выйти. Народу на улице уже было много. Кончился рабочий день. Шли распаренные тетки с толстыми сумками, ребята в пестрых рубашках. Девицы стучали босоножками, как гвозди забивали.

В подворотню зашел пьяный. Он постоял, шатаясь, потом пошел вдоль стены, касаясь ее рукой. Волосы упали ему на глаза, и он ничего не видел. Наташка пятилась от его растопыренных рук. Оказавшись во дворе, парень опять постоял, словно старался что-то вспомнить, и снова пошел подворотней, держась за стену. Наташка опять отступала, пока не вышла на тротуар. Парень вышел вслед за ней и повернул обратно. Он что-то бурчал под нос, но слов разобрать было нельзя.

На улице Наташка растерялась еще больше. Она шла, не поднимая глаз, но все равно ей казалось, что вся улица смотрит на нее и каждый знает, зачем она идет, и что сейчас кто-нибудь подойдет. Этого Наташка боялась больше всего.

Впереди, у милиции, остановилась машина, из нее вышли три милиционера, два остались на тротуаре, а третий зашел в отделение.

«Это за мной!» — подумала Наташка. Она понимала, что думать так глупо, но все-таки перешла на другую сторону.

«Конечно, за мной! — думала она, стоя перед киноафишей и напряженно прислушиваясь. — Нинкина мать позвонила и сказала приметы. И теперь они ищут. Может, уже увидели!»

Она чуть не обернулась, но кто-то сказал у нее за спиной:

— Девушка, пойдемте вместе? Леонов такое вытворяет, что повеситься можно.

«Клеит! — подумала Наташка, замерев от страха. — Вот идиот, а! Сейчас меня заберут, а он клеит!»

— А я не хочу вешаться! — сказала девушка, стоявшая рядом.

«Он на меня сзади смотрел, — подумала Наташка и поправила подложенную на грудь вату. — А у нее кофточка стильная».

Она еще постояла у афиши, но никто не обращал на нее внимания. Какая-то девка читала всю афишу сверху вниз, а ее парень говорил про каждый фильм: ерунда. Подошел пенсионер, он, наклоняясь, толкнул Наташку и спросил: