Дэвид Бэддиэл - Сука-любовь
Вообще-то, это не совсем так. Он не был просто «дрочилой», он был самым настоящим «дрочилой», из тех, которые приходят в магазин и играют на каждом проклятом инструменте, но никогда ничего не покупают.
— Э-э… я думаю, что она немного высоко берет, Фрэнсис, — сказал Крис Мур, передавая обратно «Лес Полс». Это была солнечно-золотистая гитара шестьдесят седьмого года выпуска, и было какое-то, правда малодостоверное, свидетельство того, что когда-то она принадлежала Джерри Гарсиа.
— А что насчет… — начал Крис Мур, сидя на усилителе «Вокс АС-30» и осматривая, словно лорд свои владения, развешанные шести- и двенадцатиструнные гитары, — о-о, я не знаю… вот этой вот. — Он указал на темно-вишневую полуакустическую «Гретч»: две тысячи триста фунтов. Фрэнсис с трудом заставил себя потянуться, чтобы снять ее; он знал, что Крис Мур коряво сбацает «Тинэйдж Кикс» и потом скажет, что звукосниматель немного гудит. Почему бы ему не сэкономить время и не всучить этому лысому хрену одну из дешевых японских подделок?
— Разве, — начал Крис Мур, пристраивая прекрасный инструмент на своем туго обтянутом брючиной колене, — Джеф Бакли играл не на одной из таких?
Фрэнсис выпятил нижнюю губу и покачал головой, что значило: «А хрен его знает!»
— Он был нормальный мужик, этот Джеф, — не унимался Крис Мур.
Трень-брень, трень-брень. Крис начал наигрывать «Каждый раз, когда она идет по улице…».
— Я помню, как мы гуляли с ним и Мо как-то раз, когда они заезжали сюда…
— Мо?
— Мо Таккер. Из «Велвет Андерграунд».
Фрэнсис кивнул, у него и в мыслях не было выяснять, откуда взялся этот Мо Таккер.
— И они оба, ну, ты понимаешь, рок-н-ролльщики, и так это здорово, понимаешь, что я… — тут Крис Мур продемонстрировал смех «ты себе представляешь?», — я оказался самым отвязным парнем на вечеринке. Из нас троих.
Фрэнсис подавил зевоту. Снаружи прошла группа мальчишек и даже не взглянула на витрину. «Надо выложить побольше клавишных, — подумал Фрэнсис, — и синтезаторов».
— На что же мы ходили тогда? О! Точно. Вспомнил: на «Патологию»!
Фрэнсис оглянулся на него.
— «Патология»? Старая группа Вика Муллана?
— Ага, помнишь их? В «Гарадж», — он погладил себя по подбородку, — мне помнится, они выступали на разогреве у «Журавлей».
— Вик снимает квартиру наверху, — не без гордости сказал Фрэнсис.
— Правда? Ах, точно. Да, помнится, я выпивал с ним пару месяцев назад. — Тут Крис нахмурился, заподозрив, что Фрэнсис просто водит его за нос. — Что… он живет наверху?
— Нет, он просто снимает квартиру. Для редкого использования, — Фрэнсис немного покраснел, произнося эту неловкую фразу из лексикона агентов по недвижимости. — Для очень редкого использования. Я его уже лет сто не видел.
Крис Мур, почувствовав, что чаша весов «кто знает рок-звезд лучше» склоняется в его сторону, кивнул и взял еще несколько аккордов.
— Слушай, если ты знаешь, где он находится, то смог бы оказать мне услугу? — спросил Фрэнсис.
— Нет проблем, — легко согласился Крис Мур, хотя у него не было ни малейшей догадки, где мог быть Вик.
— Там письма продолжают приходить для его девушки. Пять или шесть уже валяется у меня в прихожей. Мне кажется, они могут быть важными: все из какой-то больницы…
«Его девушка? Минутку… У меня сохранилась где-то ее визитка», — подумал Крис Мур.
— А, да. Триш! Она великолепна.
— Тэсс, я думаю, ее так зовут… или Тэсса.
— Точно, точно. Просто дай их мне, и я передам.
— Оʼкей, — Фрэнсис прошел в глубь магазина; тщательно просматривая гору почты в боковом коридоре, он слышал, как Крис наигрывает «Роковую женщину», полностью перевирая мелодию. Через пару минут Фрэнсис вернулся, держа в руках пять официальных коричневых конвертов с обратным адресом в нижнем левом углу. Крис Мур отдал ему гитару.
— Звукосниматель. Гудит немного, — сказал он.
ДЖО
Первые месяцы после смерти Эммы Джо заваливал себя работой. В лаборатории «Фрайднера» он проводил большую часть суток. Джо стал нелюдимым и несговорчивым; легко и быстро выходил из себя из-за того, что считал ленью и некомпетентностью своих подчиненных; что касалось отношений с начальством, то Джо избегал встреч с Джерри Блумом, постоянно находя поводы, чтобы не принимать его звонков лично. Все свои силы Джо сфокусировал на разработке лекарства против СПИДа.
Это означало, что его коллеги начали делать часть его работы, ту, что не была связана с исследованиями ВИЧ, и делали ее едва ли не за спиной самого Джо.
Мэриэн Фостер была очень удивлена, увидев его однажды утром склонившимся над «Серой Леди», когда она пришла на работу особенно рано, чтобы успеть закончить серию спектрометрических тестов нового смягчающего крема до его прихода.
— Дома есть кто-нибудь? — сказала Мэриэн, вешая свое пальто.
Он поднял голову и Мэриэн успела заметить, что у него красные, воспаленные глаза.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Джо, опустив руки.
Она рассмеялась.
— Что ты имеешь в виду? Я здесь работаю. Это означает, что я прихожу сюда каждый день. К сожалению.
Джо моргнул и огляделся, словно не понимая, где он находится.
— Который час? — спросил он наконец.
Она посмотрела на свои часы, что было абсолютно ненужным, поскольку она уже смотрела на них, как только увидела Джо.
— Семь тридцать.
Он отодвинул микроскоп в сторону.
— Гм. Не могла бы ты сделать мне кофе? Пожалуйста… Лучше черный… — сказал он вдогонку, когда она направилась к кофеварке в углу лаборатории.
— Небось, допоздна вчера гулял? — попыталась пошутить Мэриэн, что в последнее время в лаборатории случалось не часто.
Как и многие люди, знавшие Джо, она ждала, когда закончится требуемый правилами приличия период, после которого можно будет познакомить его с кем-нибудь из своих одиноких подруг. Разбитое сердце, молодой вдовец; а факт наличия малютки сына делал его просто идеальным кандидатом.
— Можно сказать и так…
Мэриэн насыпала кофе в воронку и включила аппарат, после чего сняла свой белый халат с крючка на двери. Когда она застегивала пуговицы, Джо почувствовал благодарность к своему халату за сокрытие улик, которое тот обеспечивал; Джо не хотелось, чтобы Мэриэн заметила, что он в той же одежде, что и вчера.
С наступлением лета он начал, по совету своего доктора, к которому до этого он обращался только с жалобами на постоянный кашель, посещать консультанта по стрессоустойчивости. До смерти Эммы Джо весьма скептически относился к психотерапии. Даже когда их с Эммой семейная жизнь совсем разладилась, ему и в голову не пришло консультироваться у психотерапевта. И было неудивительно, что, впервые придя на встречу с Шарлин — женщиной из Бостона, с копной черных вьющихся волос и чудовищным американским акцентом, — он не очень-то верил в эффективность такого лечения.
— Я хотел бы просто контролировать свое поведение… — говорил он, лежа на зеленой кушетке в уставленном книжными шкафами кабинете Шарлин. — Лечить душевные раны, я так полагаю, вне вашей компетенции.
— Угу… — голос Шарлин, несмотря на акцент, был очень мягким, она абсолютно не реагировала на агрессивные выпады Джо.
Раньше Джо начал бы словами «Я не хочу показаться грубым, но…», но теперь, теперь ему казалось, что такие слова не стоят затраченных усилий, а главное — времени.
— Я хотел сказать, — произнес он на полтона ниже, — что психотерапия базируется на том, что все проблемы решаемы. Потому что все они находятся, — он постучал себя по голове, его шея покоилась на зеленом буфере подушки, — вот здесь.
Джо остановился.
— Продолжайте…
— Тяжелая утрата… смерть… здесь ничем нельзя помочь. Это ужасная вещь. Худшая вещь. И все ваши термины, методики — полная чушь. Потому что смерть нельзя умерить. Ничем.
В тишине, последовавшей за этой маленькой речью, он слышал дыхание Шарлин. Его взгляд блуждал по рядам книг «Интерпретации Фрейда», «Теория бессознательного», «Смерть и Эго», «Выражение себя».
— Я не думаю, что психотерапия исходит из того, что внешних проблем не существует. Каждый из нас ежедневно сталкивается с такими проблемами. Но вы не можете не согласиться, что решать их можно по-разному? И моя работа, главным образом, состоит в том, чтобы помочь вам выбрать лучшее решение.
— Но…
— Когда кто-то умирает, — продолжила она, — мы не желаем делать ничего, что могло бы облегчить наше горе. Возможно, потому, что это выглядело бы как предательство по отношению к умершему. Мы набрасываемся на себя — мы чувствуем, что предаем их, если только не остаемся каждую минуту день за днем убитыми горем.
— Послушайте, — сказал Джо, свешивая ноги с кушетки, — это в точности то, чего я не хотел. Чтобы кто-то объяснял мне то, что я чувствую.
