Дэвид Бэддиэл - Сука-любовь

— Я сожалею, что не успел сказать ей, что я по-прежнему очень люблю ее, и попросить у нее прощения, за все, тоже не успел. Я думал, у меня еще будет для этого время. Это совет… — сказал Джо, и слезы навернулись в уголках его глаз. — Банальный совет рождественского клоуна. Будьте добры с теми, кого вы любите. Потому что… потому что они могут умереть. Они могут, черт возьми, умереть. И то, что смерть не в силах у вас отобрать, — ваши воспоминания, да… — он фыркнул, как если бы рассказывал анекдот, — воспоминания о лучших днях, их у вас отберет время. — Джо оборвал свою речь и уставился на пол. — Я… я прошу прощения…

Вик бросил взгляд на Сильвию. Она безучастно смотрела на кулисы сцены.

— И когда дело касается твоих собственных родителей, проходит всего небольшой срок, и ты понимаешь, что что-то нужно делать. Приготовиться к действию. — Он прервал на секунду свою речь; его рука оторвалась от кафедры и провела местом между большим и указательным пальцами по глазам. — Она была моей женой, — продолжил он, с усилием открыв глаза, как это делают чудовищно уставшие люди, — и мы позволим этой ситуации длиться, потому что, вы знаете, всегда есть время. Разве не так? Всегда есть время.

— Джо, — мягко сказал Вик. Он поднялся на сцену и положил свою ладонь ему на плечо. Джо поднял к нему заплаканное лицо. Какое-то время они смотрели друг на друга: четкое изображение Джо в глазах Вика и нерезкое расплывающееся лицо Вика в глазах Джо; а затем голова Джо резко, словно у него сломалась шея, упала на плечо друга. В установившейся тишине Вик увел его со сцены.

В кладовке позади зала, заваленной всяким школьным хламом, Вик ждал, когда Джо начнет говорить. Тот уже десять минут сидел за старой школьной партой, оборудованной откидной крышкой и чернильницей: Джо был похож на выпускника одиннадцатого класса, который так долго думал над экзаменационным вопросом, что успел повзрослеть. В кладовке было душно и тесно; Вик почувствовал, как начало зудеть его левое плечо.

— Вик? — наконец произнес Джо, не глядя на него; его немигающий взгляд застыл на коробке цветных мелков, лежавшей на полу.

— Да? — ответил Вик невозмутимо.

— Я могу тебя спросить кое о чем?

Джо поднял взгляд на Вика, тот кивнул.

— Насколько хорошо ты знал Эмму?

— Гм… ну, я не знаю, — осторожно ответил Вик. — Она была немного загадочной, с моей точки зрения. По сравнению с остальными твоими подружками. Например, с Деборой, которая была тем, что ты видел на витрине.

На лице Джо появилась слабая улыбка.

— Я имею в виду, — продолжал Вик, — Дебора не производила впечатление человека, в котором есть что-то, о чем ты не знаешь. Эм производила.

Он сделал паузу, опасаясь зайти слишком далеко; было не время наверстывать упущенную возможность выступить на панихиде.

— А почему ты спросил?

Джо кашлянул, поднеся кулак ко рту, — получилось что-то вроде сценического «гм!».

— Ты бы сказал, что она была человеком, который мог совершить самоубийство?

Вик удивленно поднял брови, но тут же почувствовал, что получилось фальшиво, что его удивленный вид был взят напрокат у эстрадного клоуна в шляпе с помпонами.

— Почему ты спросил об этом?

Джо вздохнул.

— Это все сложно объяснить. Возможно, что все не так. Странная вещь случилась, когда я отправился к Сильвии, чтобы сообщить ей о несчастье. Она заставила меня думать, что Эмма виделась с ней перед смертью. Зная, что скоро произойдет.

— Какая странная вещь?

— Это не важно. Объясню как-нибудь потом. Я просто хочу знать твое мнение, была ли она способна на такой шаг.

Вик ощущал себя преступником, которого застигли возле места преступления и допрашивают пока — пока! — в качестве потенциального свидетеля.

— Люди не совершают самоубийств, направляя машину в стену парка. Не так ли?

— Не все убивают себя так, как Сильвия Плат, — сказал Джо. Вик непонимающе развел руками. — Не все самоубийства являются запланированными и подготовленными. Как ты однажды сказал, иногда, стоя на вершине скалы, чувствуешь тягу броситься вниз. Или, как вариант, когда ты ведешь автомобиль, тебе неожиданно приходит в голову: почему бы не повернуть руль вот в эту сторону… — и Джо показал, как бы он повернул этот руль.

— Но, если это был внезапный порыв, как она могла знать, что умрет, во время разговора со своей матерью?

Руки Джо, застывшие на воображаемом руле, опустились.

— Я не знаю. Может быть, она приняла решение к тому времени, но не знала, как именно это произойдет. Может быть, когда она говорила с матерью, она собиралась сделать это другим… — он резко выдохнул в нервном смешке, — более безопасным способом, а затем, когда села в машину, подумала: «К черту все!» — Он замолчал, его голос снова стал вялым, волнение от внезапной догадки быстро улеглось. — Я не знаю.

Вик задумчиво сложил руки на груди.

— Не могу в это поверить, — сказал он. — Хотя я действительно плохо ее знал, чтобы судить об этом.

Лицо Джо сморщилось, и Вик подумал, что он вновь собирается разрыдаться; но вместо этого он отвернулся и чихнул.

— Ты в порядке? — спросил Вик.

— Да, — ответил Джо и полез в карман за носовым платком. — Здесь просто немного пыльно. — Джо вытащил комок смятой материи; к вывернутому наизнанку карману прилипли белые ворсинки, потому что он постирал брюки вместе с платком, не проверив карманы. Эмма, он знал, проверила бы. — Я подумал, что это у тебя могут быть проблемы…

Вик посмотрел непонимающе.

— Аллергия, — пояснил Джо, слегка дотронувшись до своего носа.

— A-а. Похоже, у меня нет ее этим летом.

— Пока только апрель.

— К этому времени у меня уже начинается сенная лихорадка, но этот год, видно, станет исключением. Я ее совсем не ощущал на кладбище.

Джо рассеянно кивал и царапал ногтем указательного пальца крышку парты, назад и вперед.

— Я никогда не говорил тебе, так ведь, что наши отношения катились под горку? По-моему, я никогда никому не говорил этого, — он натянуто улыбнулся. — Теперь я рассказал это всем.

— Не волнуйся по поводу…

— Дело в том, что последние несколько недель происходило что-то ужасное. Она вела себя очень странно. Ее все раздражало, даже Джексон. Тони рассказала мне, что однажды она вернулась домой на два часа позже обычного и сказала, что она потерялась. Потерялась!

Вик оглянулся на дверь. Он почувствовал непреодолимое желание сделать признание. И не только ради себя; какая-то часть его души отчаянно желала помочь другу, вывести его из этого жуткого лабиринта.

— Слушай, нам надо выбираться отсюда. Люди начнут беспокоиться, — сказал он.

— Меня волнует это, Вик. Меня это действительно волнует. Потому что если она сделала это, то почему? И как мне не думать, что она сделала это не из-за меня?

— Джо, это был несчастный случай.

— Правда?

— Конечно.

— Она не пристегнулась ремнем безопасности.

— Да, ты уже говорил это. Послушай… — сказал Вик, — она любила тебя, и она любила Джексона. Она не решилась бы на самоубийство только из-за того, что ваша семейная жизнь дала небольшую трещину.

Джо внимательно посмотрел на Вика: он еще никогда не видел того таким серьезным.

— Возможно, ты и прав.

— Я знаю, что я прав, — сказал Вик.

Он мотнул головой в направлении двери. Джо встал, и Вик, ободряюще улыбаясь, повел его к выходу, как медсестра ведет пациента, выздоравливающего после тяжелой операции. Вик чувствовал себя в ловушке: он не мог сказать Джо то, что он знал о последних днях его жены.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Лето 1998

Интервьюер: Вы счастливы?

Принц Чарльз: Очень счастливы.

Интервьюер: И, конечно… влюблены?

Леди Диана Спенсер: Конечно.

Принц Чарльз: Что бы любовь ни значила…

ФРЭНСИС

Фрэнсис иногда удивлялся: зачем ему все это нужно. Конечно, ему нравилось иметь собственный музыкальный магазин. Но, с другой стороны, он предпочел бы сам быть музыкантом. Тем не менее Фрэнсис имел очень неплохой доход, поскольку «Рок-стоп» был единственным серьезным магазином музыкальных инструментов в Камбервелле. «Единственным, которым пользуются профессионалы», — часто повторял он своим покупателям. Но иногда ему казалось, что это не стоило того, чтобы мириться с «дрочилами».

«Дрочилами», в собственной классификации Фрэнсиса, были прежде всего ребятишки, игравшие хеви-метал. Затем шли «капюшоны», как ему нравилось их называть, которые заходили к нему и спрашивали что-нибудь вроде (голос Фрэнсиса становился гундосым, когда он изображал их перед друзьями): «У вас не будет случайно „Гретч пре-И-Эм-Ай 1963 Фендеркастер“, двенадцатиструнной с двумя грифами?» Правда, он стал реже изображать «капюшонов», после того как Перри, бармен из «Джорджа», однажды сказал: «Я думал, она называется „Стратокастер?“» И Фрэнсису пришлось оправдываться, что это была шутка, а Перри продолжал смотреть на него лукавым взглядом, как будто Фрэнсис выдал секрет, что ни черта не смыслит в своем бизнесе. После «капюшонов» шли «психи», которым была нужна, мать их за ногу, лютня или цитра или которые были вроде того «дятла», принесшего в ремонт губную гармонику, в которую, как выяснилось, он вдул сливовую косточку. И, наконец, были «дрочилы», которые не входили ни в одну из подгрупп, которые были просто… «дрочилами», вроде этого прибабахнутого журналиста.