Джон Коллиер - «На полпути в ад»
— А не могли бы вы отправить меня обратно на Землю? — спросила она.
— Еще ни одна женщина не отбывала отсюда в одиночестве! — воскликнул он с отчаянием. — Я в настолько щекотливом положении, что не смею позволить себе никаких нововведений.
— Да не переживайте вы так, — сказала она. — Мне и подумать страшно, чтобы такого доброго джентльмена ввергли в горнило страданий. Я остаюсь добровольно, и тогда, может, все утрясется. Надеюсь, это окажется не столь мучительно.
— О, восхитительное создание! — вскричал Джордж. — За это я просто обязан вас поцеловать. Кажется, вы нашли выход.
Она ответила на его поцелуй со всей чистотой и нежностью, какие можно вообразить.
— О черт! — воскликнул он, терзаясь угрызениями совести. — Мне претит даже мысль о том, что вас ожидают все напасти этого проклятого заведения. Моя милая, добрая девушка…
— Я не против, — возразила она. — Я ведь работала в магазине на Оксфорд-стрит.
Он ободряюще похлопал ее раз — другой, а в личной карточке записал: "Возвращена в камеру по собственной просьбе".
— В конце концов, это только на время, — сказал он. — Иначе я бы на это не пошел.
Итак, она с гордо поднятой головой под конвоем проследовала в гнусную коробку, оборудованную так же безжалостно, что и все остальные. Целую неделю Джордж крепился и, чтобы отогнать неприятные мысли, читал любовную лирику. Но потом понял, что дольше тянуть он не может.
— Следует, — сказал он самому себе, — лично проверить, что там и как.
В Аду должностные лица передвигаются с поразительной быстротой. Джордж в считанные минуты — оставил позади парочку континентов и постучался в убогую парадную дверь невзрачного обиталища бедняжки Рози. Шапку-невидимку он решил не надевать, а может, даже и не вспомнил о ней; во всяком случае, открыв ему, причем три или четыре бесенка путались у нее под ногами, она сразу его узнала. Он отметил, что на ней была предписанная администрацией старомодная затрапезная форма и выглядела она в ней, как роза в консервной банке.
У него свалилось с души тяжкое бремя, когда он убедился, что дикий волос, судя по всему, не сумел приняться на ее живой плоти. Порасспросив Рози, он выяснил, что волос она употребила для подушки, которую подсунула под голову мужу-болванке — тот храпел, нагло развалившись перед камином. Она, впрочем, призналась, что маленький кустик появился на синяке, оставшемся после щипка.
— Они обязательно выпадут, — с ученой миной изрек наш герой — когда кожный покров придет в норму. Волос предназначен только для мертвечины, тогда как вы… — И он выразительно причмокнул.
— Надеюсь, что выпадут, — сказала она, — а то ножницы их не берут. Но с тех пор, как я пообещала старшенькому из малышей склеить из них искусственные усы, волосы вообще перестали поступать.
— А не попробовать ли мне их срезать? — предложил наш герой.
— Нет, что вы, — ответила она, покраснев. — Да малыш теперь и не плачет. Когда я тут поселилась, они все были такие капризные, а теперь их как подменили — до того изменились.
Разговаривая, она не переставала хлопотать по хозяйству.
— Вы, похоже, ужасно заняты, — посетовал Джордж.
— Простите, — ответила она с улыбкой, — но мне ужас сколько надо успеть. Правда, в хлопотах хоть время быстро бежит.
— И вам ни разу не захотелось, — сказал Джордж, — сходить на дневной концерт?
— Об этом нечего и думать, — сказала она, кивнув на мужа-болванку, — вдруг он проснется и потребует чаю? А кроме того, мне и так развлечений хватает — у соседей, как видно, каждый день гости, приятно послушать, как они там поют и веселятся. И даже больше: когда я мою окна, а это приходится делать довольно часто, то всегда вижу на улице людей в роскошнейших туалетах. Люблю смотреть, когда красиво одеваются.
— Сами-то вы одеты не больно привлекательно, — заметил Джордж с грустью в голосе.
— Да, я одеваюсь довольно скромно, — согласилась она, рассмеявшись, — но у меня столько забот, что тут не до туалетов. Вот только одного бы хотелось — чтобы материал был чуточку покрепче. Петли на чулках то и дело спускались, и от них пришлось совсем отказаться. А стоит только выйти за покупками… Но к чему утомлять вас всей этой чепухой.
К этому времени совесть заела Джорджа так основательно, что он не рискнул спросить, про что собирался.
— До свидания, — сказал он, пожимая ей руку.
Она так нежно на него поглядела, что он счел прямым своим долгом предложить ей братский поцелуй. И тут двери захлопали, из камина повалил дым, а бесенята раскрыли рты, изготовившись завопить.
— Нет, нет, — возразила она, смягчая суровость отказа ноткой невыразимого сожаления, и показала на мужа-болванку.
— Да не обращайте вы на него внимания! — вскричал наш герой. — Это всего-навсего болванка. — И с этими словами он пинком отправил манекен прямехонько в камин.
— Ну, раз уж он ненастоящий, — сказала Рози, — думаю, греха в этом не будет.
И она наградила Джорджа поцелуем, который тот нашел в общем и целом сладостным, но поскольку, однако, поцелуй поднял ее в его мнении еще выше, постольку усугубил и раскаянье Джорджа по тому поводу, что именно он стал причиной всех ее бед.
Вернувшись к себе, бедняга утратил сон и аппетит. Он вызвал сослуживцев, чтобы скоротать с ними ночь за покером, и, хотя ему четыре раза кряду выпадал флеш-рояль [24], радости от того не было никакой. Утром зазвонил телефон. У Джорджа стоял единственный аппарат на всю планету, который не отключался, стоило поднять трубку и сказать пару слов; на этот раз он с удовольствием уступил бы свою привилегию кому-нибудь другому. На проводе был сам Дьявол — и вне себя от бешенства. Он без обиняков обвинил нашего героя в откровенной высоконравственности.
— Проклинать и браниться вы мастер, — возразила жертва обиженным голосом. — А только в том, что она к нам попала, не я виноват. Я прекрасно вижу, что, если ее оставить, она может вызвать у нас разложение, но раз ее нельзя отправить назад, что мне прикажете делать?
— Соблазнить ее, кретин несчастный! — ответилДьявол. — Вам что, никогда не доводилось соблазнять женщин?
— Насколько мне известно, не приходилось, — честно признался Джордж.
— Ну так теперь у вас есть возможность этим заняться, — произнес Дьявол шелковым голосом, от которого, однако, из трубки посыпались синие искры. — Заполучив ее душу, с телом уж как-нибудь разберемся. Это дело я целиком и полностью передаю в ваши руки. Но если вы меня подведете, у меня тут найдется парочка древних заведений, которые я не премину восстановить персонально для вас.
Мысль о соблазнении этой исключительно добродетельной и прекрасной девушки была Джорджу глубоко отвратительна, однако такой вариант все же представлялся менее отталкивающим, нежели ванна из кипящей серы. Чтобы утопить остатки раскаяния, он принял стаканчик-другой и распорядился привести Рози в шелковый шатер, который по его приказу разбили под сенью рощ и фонтанов, окружающих твердыню. Он прикинул, что, если какая-нибудь подрывная реплика Рози обрушит потолок им на голову, шелк будет во всех отношениях предпочтительней черных базальтовых глыб.
Ее довольно быстро доставили, хотя нашему герою показалось, что прошло много времени. Одному Небу ведомо, как она сохранила свое ослепительное здоровье в нечистом сером воздухе дальних предместий Ада, но у нее был все тот же свежий и бодрый вид, а тело, казалось, просвечивает сквозь унылые тряпки, как апельсин — сквозь папиросную обертку. Джордж от природы не отличался особой напористостью, теперь же у него и вовсе кошки скребли на душе. Он, разумеется, оказал ей самый теплый прием, но когда б все ученые мира поместили их объятия и поцелуи в возгонную колбу, им бы не удалось выделить в осадок ни единой крохи греха — ибо те и другие были настолько естественны и невинны, что лучшего нельзя и желать.
Я допускаю, что для почина естественность и невинность совсем неплохи. Джордж, однако, не продвинулся дальше того, чтобы предложить ей чашечку чая, а это если и посчитают за грех, так только в университете. Они разговорились; он, не в силах удержаться, поведал ей о своих радостях и горестях по соседству c Тоттнем-Корт-роуд, а все потому, что не хотел иметь от нее тайн. Она ответила такой же откровенностью. Невозможно описать чувства Джорджа, когда он узнал, что она осиротела в четырнадцать лет и жила с тех пор у тетки, пожилой дамы, предрасположенной к строгости. Минуты летели, как облетают лепестки неповторимого эдельвейса, отцветающего на самом краю пропасти.
Начинало смеркаться; дрозды постепенно замолкли, и немного погодя в воцарившейся тишине зазвенели дивные соловьиные трели. Наша юная пара, сидевшая у открытого полога, тоже как-то приумолкла, и на нее снизошла дивная истома, каковая, подобно безмолвию бытия, позволила им уловить в своих сердцах еле слышные нарождающиеся звуки иной гармонии. Обилие плакучих ив, что голубели в призрачном сумраке, сообщало этому уединенному девственному уголку огромного сада нечто китайское.
