Хьюго Клаус - Пересуды
— Ты бы его напугала.
Она стала еще бледнее.
— Мой капитан, ничтожество экстра-класса. Показывал мне Африку. Возил меня на джипе. Фламинго. Тысячи розовых фламинго. И солнце над ними. Вертопрах.
— Камилла, — перебил я ее, — я случайно узнал что-то, чужие секреты. И никому не могу об этом рассказать. Надо бы в полицию сообщить, но я боюсь.
— Ты никогда не был смелым. Может, это не так уж и плохо. Твой брат, тот был храбрец.
— Или обратиться к адвокату. Но как знать, во сколько это мне обойдется? Дело касается детей, маленьких девочек.
Она сразу напряглась. Заерзала, полезла под подушку за сигаретой, прикурила, захлебнулась кашлем.
— С детьми никогда. Все, что угодно, ты мог найти в «Tricky». Развлечения на любой вкус. Все, что захочешь, любые, самые дикие извращения, кроме детей. Если кто-то заводил разговор о детях, даже лучшие из моих клиентов, я говорила: «Перестань, ничего не хочу об этом слышать». — «Да, но в Японии это разрешено с двенадцати лет». И я говорила: «Дверь вон там, отправляйся в Завентем, садись на самолет и лети в Японию, а у меня тебе делать нечего, грязная свинья».
Она поскреблась в своей идеальной прическе, словно у нее вдруг зачесалась голова.
— Мельничный жернов им на шею, — сказала.
Вошел доктор во всем зеленом и зеленой прозрачной пластиковой шапочке.
— Ну, Камилла, мы счастливы?
Она засмеялась призывным, соблазнительным смехом, словно доктор был ее новым клиентом. Повернулась ко мне:
— Оставь меня теперь, дружочек. Я должна приготовиться.
Я сказал, мне надо вернуться в магазин, отработать дополнительные часы.
— Иди, дружочек. — Она взяла мою руку и погладила ею себя по щеке.
Потом я проходил мимо ее палаты, дверь была распахнута настежь, и ее уже не было в постели. И на другой кровати, где уже не лежала одежда для медсестер, ее не было. А на ее кровати остались только клеенка, детский матрасик и всякие штуки для уборки. В углу магометанин мыл пол.
Это было позже.
Через неделю.
Камилла готовилась целую неделю. Таблетки поддерживали в ней жизнь. Когда ее не стало, медсестры нашли коробку, содержимым которой можно было обеспечить целую дискотеку. В последнюю ночь она пыталась танцевать, лежа в постели, едва ли не подпрыгивала, вскрикивая от наслаждения, не давала спать всему отделению. Говорят, звала моего брата. Я не хочу больше об этом.
Как хочешь.
На чем мы остановились?
Ты отправил письмо Патрику Декерпелу.
Несколько дней я наблюдал за поведением Декерпела. Но не заметил никаких признаков беспокойства. Это было непереносимо. Еще противнее выглядели ухмылки Декерпела и Ваннесте, они разговаривали, склонившись друг к другу, пока я, взобравшись на стремянку, прикреплял к потолку украшения. Стремянка качалась оттого, что я был в ярости и жутко боялся высоты, Рита придерживала ее.
Тогда я написал еще одно письмо, на другой пишущей машинке, на бумаге без содержания древесины, вес 60 грамм.
«Глубокоуважаемая госпожа Феликс. Я желаю остаться неизвестным, поэтому под моим письмом нет подписи. Под вашей крышей и при вашем попустительстве происходят дела, выставляющие ваш магазин в подозрительном свете. Положение в котором я нахожусь заставляет меня обратиться к компетентным властям. Постыдное происшествие не должно оставаться безнаказанным. У меня есть доказательства, которые могут быть в свое время предоставлены. Я не хочу настаивать, но это крайне необходимо.
Человек, которому не безразлично положение в вашем магазине и вы».
Это письмо я сам бросил в почтовый ящик огромного дома семьи Феликс на улице Фангавере. И таким образом, как говорят ученые мужи, запустил машину.
Да, кстати, ты ведь больше не заходил в больницу.
Я же сказал вам, я не мог вынести, что против этого охотника на детей никто ничего не предпринимал. Мне некогда было заниматься Камиллой. У меня была задача: передать этих преступников, Декерпела и Джона, в руки правосудия. Моим способом.
Не нужно так волноваться.
Нет.
Ну-ка, вдохни поглубже, теперь выдохни.
Без четверти двенадцать появилась мамаша Феликс вместе с минеером Эмилем, бухгалтером. В магазине были покупатели и студенты, просматривавшие комиксы. Мамаша Феликс попросила всех выйти из магазина.
— Ноги моей здесь больше не будет, — сказал один из студентов.
Она заперла входную дверь. И уселась на трон своего сына, а мы собрались вокруг. На ней была блузка с узором: бледные подсолнухи. Она говорила грубо, громким голосом, какого нельзя было ожидать от сухонькой старушонки с мышиным личиком, она сказала, что каждый может рассчитывать на справедливое отношение, а она считает, что в это дело замешан каждый, минеер Эмиль, сказала она, был до смерти напуган тем, что нашел в отчетах, и думает, что обнаружил только вершину айсберга.
Я ничего не понял. Как всегда.
Мамаша Феликс старалась не смотреть на своего жирного сына.
— И никакой благодарности! — крикнула она. — Так оно всегда и бывает, если допускаешь посторонних в дело, которое десятки лет успешно развивалось без чьего-либо участия! Я ли вам не платила за переработку по двойному тарифу? Воровство и мошенничество.
И ни слова о девочке Флоре Демоор.
Минеер Феликс уставился в пол. Он переминался с ноги на ногу, словно спортсмен перед прыжком в высоту. Ему было неуютно вне привычного трона, на котором восседала охрипшая от крика мать.
Карлуша сказал, что хотел бы, чтоб ему все объяснили. Что не в порядке в бухгалтерских книгах? И какое он — рабочий склада — имеет к этому отношение?
— Зерна должны быть отделены от плевел, — сказал Ваннесте.
Рита крикнула, что ничего не знает, и в чем все-таки дело?
— Именно для этого мы и собрались, — торжественно произнес минеер Эмиль. — Мошенничества имели место в течение года. Но, как справедливо заметила мефрау Феликс, нам видна только вершина айсберга, большая часть его скрывается в темных глубинах.
Стало ясно, что судебное разбирательство, в котором мефрау Феликс играла роли председателя, общественного обвинителя и истца, ничего общего не имеет с девочкой на поляроидной фотографии. Я даже рта не раскрыл, и они могли подумать, что я виноват, но даже это было лучше, чем наступать на пятна крови.
Какие пятна?
Фигурально выражаясь.
Почему пятна крови?
Это другая история. Я после расскажу.
— Начинайте сначала, — приказала мамаша Феликс.
Минеер Эмиль разинул рот. Ваннесте тихонько пропел Begin the beguine. Минеер Эмиль попытался скроить физиономию обвинителя, но ничего не вышло, лицо оказалось неподходящим. Лицо раба, а не ученого мужа. Он заглянул в бумаги и сказал:
— «Фламандская энциклопедия» в шести томах.
— Если это касается отдела продажи книг, — сказал Ваннесте, — я, пожалуй, пойду домой, жена ждет меня к обеду.
— Мы вот-вот закончим, — сказала мамаша Феликс.
— «Фламандская энциклопедия» в шести томах, переплетена в желтую с черным кожу. Исчезла бесследно, остался только чек заказа. Шесть томов.
— Ты их распаковывал, Братец — сказал Декерпел. Недели три назад.
— Помню. Я их поставил туда.
Я хотел указать, куда, и замер в изумлении. На той полке, где стоят дорогие книги об итальянских палаццо, в углу, куда я никогда не захожу, не стояло ни одного тома энциклопедии. Я подошел к полкам. Там, куда я ставил книги, лежала светло-серая пыль.
— Они проданы, — сказал я.
— Кому? Где чек? — спросил минеер Эмиль.
— Конечно нет, — сказал Декерпел.
— «Собрание сочинений Карела ван де Вустайне», — читал минеер Эмиль по своей записной книжке. Он выглядел смертельно усталым. Оно и понятно, небось мамаша Феликс подняла его с постели среди ночи, после того как прочитала мое письмо, и ему пришлось до рассвета искать следы обманов и краж.
Он хорошо справился со своей задачей — в результате обнаружился целый список пропаж, касавшихся в основном отдела продажи книг. Я вдруг почувствовал жуткий голод и чуть не упал в обморок.
— «Гельдерлин» — продолжал читать минеер Эмиль. — Тома первый, второй, третий и четвертый, старинное факсимильное издание, кожаный переплет, золотой обрез.
— Эти на месте, — сказал я с облегчением.
— Ну-ка покажи, — сказала мамаша Феликс и задрала свой остренький носик.
Стремянка стояла тут же, по-видимому забытая здесь ночью минеером Эмилем. Я полез. При моей-то боязни высоты. И протянул мамаше Феликс тома один и два. Она сняла с каждого довоенную серую суперобложку, осторожно отложила в сторону и триумфально подняла книги вверх. Я узнал их немедленно. Декерпел посылал меня в магазин уцененных книг, дал мне двенадцать банкнот по сто франков, и я купил четыре экземпляра Собрания Антона Коолена.
