Кэти Гласс - Будь моей мамой. Искалеченное детство

— Кэти, — проговорила она сквозь рыдания, — когда я была в той школе, у меня была подруга, но теперь она больше не будет моей подругой.

Я дала ей салфетку, чтобы она высморкалась.

— Не расстраивайся, солнышко. Теперь у тебя будет много новых друзей.

— Но она же была лучшей, самой лучшей подругой! И приходила ко мне домой. А потом ей запретили приходить, потому что я рассказала.

Мой сонный мозг начал медленно пробуждаться.

— Что ты рассказала? Я уверена, что ничего плохого. Друзья то и дело ссорятся, Джоди, даже самые лучшие.

Она помотала головой:

— Все рассказала — про маму, папу, дядю Майка. А она рассказала про это своим маме и папе, и тогда они запретили ей дружить со мной. Ее мама сказала, что у нас плохой дом. Но я не плохая, нет, Кэти?

Я придвинулась к ней ближе:

— Нет, радость моя, конечно, ты не плохая. Она имела в виду, что плохо было то, что с тобой делали.

Но это ни в коем случае не твоя вина. Никогда так не думай.

Я утешала ее, а шестеренки в голове бешено крутились. Она говорила кому-то. Другие взрослые знали о растлении. Могло ли это сойти за свидетельство третьих лиц, необходимое для возбуждения дела? Сон исчез как не бывало.

— Очень хорошо, что ты рассказала, Джоди. Ее мама и папа должны были сообщить об этом в полицию, а не запрещать ей дружить с тобой. Как ее звали? Помнишь? Это очень важно.

— Луиза Смит, — всхлипнула она. — Она жила в соседнем доме. Я не буду рассказывать своим новым друзьям, да, Кэти?

— Нет, не нужно. Но ты можешь рассказать мне все, что захочешь, и знай, я всегда что-нибудь придумаю.

Она снова всхлипнула и слабо улыбнулась.

— Умница. Ты очень хорошо сделала. Теперь ложись и поспи. Мы же не хотим, чтобы завтра ты была уставшая.

Я гладила ее по голове, пока она не заснула. Я была вся в напряжении, сосредоточившись на новой информации. У Джоди хватило смелости рассказать кому-то, но ее смелость не только осталась невознагражденной, она принесла вред: подруге запретили общаться с Джоди. Я могла понять, почему родители Луизы не стали поднимать шума: хотели защитить своего ребенка и не хотели быть замешанными сами. Но молчанием они способствовав надругательству над девочкой, ни в чем не повинной. А всего-то и нужно было — сделать анонимный звонок в социальную службу или полицию, и началось бы расследование. Какое бы ни было заявление, соцслужбы проверили бы его.

Я вернулась в спальню, но заснуть никак не могла. В итоге я бросила эти попытки, спустилась и приготовила себе какао. Я стояла в кухне и грела руки о горячую чашку, обдумывая все, что вытекало из признания Джоди. Живя по соседству, Смиты могли видеть посетителей дома Джоди и, возможно, знали (если не по имени, то хотя бы в лицо) этих «дядюшек, тетушек и дедушек». Если полиция опросит Смитов сейчас, когда дело уже начато, почему бы им не сказать правду? Я хорошо знала район, где росла Джоди, — мне уже попадались дети оттуда. Это было тесное, сплоченное соседство, где все семьи знали друг друга. Сколько же еще соседей знали о происходящем, но продолжали молчать, боясь возможных последствий? И как им спится по ночам?

ГЛАВА 25

Отрицание

— Но они должны что-то знать! — доказывала я Джилл, когда она позвонила несколько дней спустя. — Они наверняка не раз бывали в их доме. Их дочери были лучшими подругами.

— Да, но Смиты утверждают, что они все еще дружат. Сказали, что они поражены такими обвинениями, и даже предложили предоставить характеристику родителей Джоди. Мне жаль, Кэти, но не думаю, что они будут нам полезны.

Я не могла вымолвить ни слова. Я чувствовала, что заговор молчания снова окружает Джоди, и это пугало меня.

— Так почему они запретили своей дочери общаться с Джоди, если у нее такие замечательно хорошие родители?

— Они сказали, что ничего такого не говорили. Слушай, Кэти, я не сомневаюсь ни в твоих словах, ни в словах Джоди. Но Эйлин действительно поговорила с ними, и, судя по всему, они ничего не расскажут, и полиция того же мнения. Если бы эти так называемые дедушки имели привод, было бы совсем другое дело, но — увы! На самом деле все, что мы имеем, — это слова запутавшейся восьмилетней умственно отсталой девочки, которая к тому же отказывается говорить с полицией. Этого недостаточно.

— Не такая уж она и запутавшаяся, — процедила я. — Нет, когда речь заходит об этом, она предельно сосредоточенна и собранна… — Я перевела дух. Не стоило срываться на Джилл. — Прости. Я просто ничего не понимаю. Получается, что они выйдут сухими из воды, а Джоди должна пострадать от последствий того, что ей хватило духа рассказать все как есть.

— Понимаю, это очень досадно, но Джоди не обязательно знать о ходе уголовного дела. В любом случае, это хорошо, что она нашла силы открыться, но мы должны принимать все так, как оно складывается на данный момент. В полиции сказали, что они оставят заявление открытым на случай, если всплывет что-то новое.

— Мне нужно держаться подальше от этого, — сказала я устало. — Я стала слишком заинтересованной.

— Иначе ты не была бы таким хорошим попечителем, Кэти. И я еще не забыла про твой отдых. Я работаю.

Мне хотелось самой явиться к Смитам и, если понадобится, умолять их пойти навстречу. Я курила во дворике и раздумывала на тем, что им скажу. Если я посмотрю им в глаза, станет ли им стыдно, захотят ли они сознаться во всем, что им известно? Если расскажу о кошмарах Джоди, о том, во что превратилась ее жизнь, они передумают? Я глубоко затянулась, но, отбросив сигарету, поняла, что не смогу так поступить. Это было бы совершенно неуместно, не в компетенции попечителя и, возможно, лишило бы меня работы, а вместе с тем и Джоди. Кроме того, я сомневалась, что из такого дела может выйти толк. Если Смиты устояли против напора полиции и соцслужб, мне тем более их не пронять. Я вошла в дом и закрыла кухонную дверь, и мне снова передалась досада Джоди.

Тот факт, что Джоди наконец ходит в школу, немного утешал и давал надежду, что размеренная школьная жизнь поможет ей забыть о произошедшей трагедии. Но повседневность неминуемо должна была напоминать о прошлом. Наступил четверг, и я приехала пораньше забрать Джоди, чтобы пойти на пересмотр ДПО.

К трем часам мы вшестером собрались в моей гостиной, пили кофе и угощались закусками. Эйлин опоздала на целый час и без объяснения причин просто сказала с порога: «Извините, меня задержали». Потом раздала нам копии повестки дня, и мы наконец приступили.

Джоди не понимала, почему вдруг она оказалась в центре всеобщего внимания, и, вполне естественно, устроила представление на публике. Она вставала в позу, то и дело подскакивала и опять садилась, выкрикивая указания, и перебивала всех и каждого, кто бы ни заговорил. Объявила, что играет в школу. Джилл бросила на меня красноречивый взгляд: мы-то с ней представляли, что будет что-то подобное.

Несмотря на помехи со стороны Джоди, Эйлин настояла на том, чтобы проработать ее план, и при необходимости повышала голос, перекрикивая Джоди. Очень скоро это стало походить на цирк. Адам Вест сделал свой отчет очень кратко — буквально несколько слов, — поскольку Джоди проучилась в его школе еще только три с половиной дня. Затем, поскольку ему пора было на очередную встречу, он извинился и оставил нас. Джоди это не понравилось. Почему ему можно вернуться в школу и веселиться, а ей нет? Она была на грани сильной истерики, предотвратить которую мне удалось, только угостив ее печеньем и пообещав, что она пойдет в школу завтра.

Из-за неуемной активности Джоди я то и дело вскакивала с места и с трудом могла уследить за разговором. В придачу мне было еще и неуютно: разговоры о Джоди в ее присутствии могут задеть девочку и даже повредить ее психическому здоровью.

— Не хочешь ли и ты посодействовать, Джоди? — спросила в конечном итоге Эйлин. — Мы здесь все же о тебе говорим.

— Посодействовать — значит сказать что-нибудь, — пояснила я, когда Джоди непонимающе заморгала.

— Нет! — закричала она. — Я же вам говорила, прекратите разговаривать, не то пропустите время игр.

Хорошо, что директор ушел и не видел этой убогой карикатуры на его призовую школу.

Полтора часа спустя встреча наконец подошла к концу, мы заполнили все полагающиеся бланки, но не пришли ни к какому решению. Я хотела бы, чтобы мы отправили Джоди на лечение, но, пока вопрос об опеке не решится окончательно, об этом не могло быть и речи. Судебный представитель и шеф Эйлии ушли первыми, потом засобиралась и сама Эйлин.

— Было приятно повидаться, Джоди. — сказала она, укладывая бумаги в портфель.

— Да? — спросила Джоди. — А почему?

Эйлин натянуто улыбнулась:

— Потому что ты очаровательная девочка.

Снисходительность и неискренность были очевидны даже Джоди. Спустя мгновение черты ее лица приняли так хорошо знакомое мне выражение, а Эйлин даже не подозревала о том, что сейчас произойдет.