Иосиф Гольман - Счастье бывает разным
— Тот сибирский товарищ? — спросила я.
— Он, — вздохнула она.
— Ненадолго, — сказала я.
— Знаю, — спокойно ответила Катюха. — Теперь уже знаю.
После чего в голос разревелась.
Я чуть не умерла от страха. Чтобы Катька ревела? Да она и в детстве не знала, что такое слезы. Я-то сразу пускала сопли, чтобы мальчишки отвязались. Да и сейчас могу прослезиться от книжки или фильма. Но Катюха — человек-кремень!
Я бросилась ее обнимать, жалость переполнила мое сердце, но что я могла еще для нее сделать? Накапать валерьянки — наконец пришла здравая мысль в голову доктора медицинских наук.
Я встала на табуретку, чтобы дотянуться до аптечной полки, к счастью — низенькую. К счастью — потому что эта низенькая сволочь издала гадкий звук и предательски подогнула две ножки сразу.
Я чудом не упала, иначе проблемки враз могли бы стать проблемами — пацан в моем животе нагло изъявил недовольство моими же вынужденными телодвижениями. Думаю — ножками изъявил. И тоже, наверное, двумя сразу.
— Что с тобой? — теперь уже Катька забеспокоилась, даже рыдать перестала.
— Ничего особенного, мальчик зашевелился, — опустив долу глаза, скромно ответила я.
— Какой мальчик? Ты беременна? — не поверила Катюха.
— Ну, власть же призвала к повышению рождаемости.
— Ох, умница ты какая! — завопила Катюха и бросилась мне на шею. — А мне ни слова не сказала, — укорила через секунду, пережив уникальный для данного индивидуума приступ нежности.
— А ты ж не звонишь, — не удержалась я. — Не пишешь. Ведешь себя, как член правительства.
— Не язви, ребенок злой будет, — уже деловито сказала она. — Значит, так. Что у тебя с деньгами, с тряпками, с врачами?
— Да успокойся, неугомонная, — остановила я Катюху. — Все есть, и в достаточном количестве. Это ж не девяностые. (Вот тогда у нас в НИИ точно был пипец. Больные со своими бинтами в клинику госпитализировались.)
Мы еще довольно долго обсуждали тему моего материнства, Катька все никак не могла прийти в себя, но я точно видела, что она счастлива. Счастлива за меня. А это так приятно, когда за тебя кто-то счастлив!
Разумеется, не мог быть обойден вниманием и животрепещущий вопрос об отцовстве.
— Ты сделала ЭКО? — спросила Воскобойникова.
— Думаешь, я такая страшная, что могу заинтересовать только гинеколога? — парировала я.
— Я думаю, что ты, Машка, дура. И умница, конечно.
Высказав эту странную для члена правительства мысль (а может, они там все такие логичные?), Катюха продолжила допрос с пристрастием:
— Так все-таки кто папаша?
— Я его мало знаю, — честно ответила я. — Он две недели чинил мне баню на даче и ни разу не был выпивши. Мне показалось это весомым аргументом.
— Молодец, Машка! — вновь восхитилась моя подруга, и мне снова стало чертовски приятно. Хотя, с другой стороны, когда тебе сорок четыре, лицо похоже на картофелину и анфас не отличим от профиля, особо выбирать не приходится.
Впрочем, наплевать на все и всех. Кроме моего мальчика, разумеется.
И кроме подруги Катьки. Хотя другой у меня просто нет.
— Обожаю тебя, Машка! — наконец успокоилась Катюха и села допивать свой подостывший кофе. — Ты мне такой тюхой казалась в детстве.
— А сейчас — Моникой Беллуччи? — поинтересовалась я.
— А сейчас ты в сто раз круче меня. Я б, наверное, не решилась.
— Ну, видишь, я тоже долго не решалась.
Постепенно вернулись к ее жизни, и Катькина радость стала угасать.
— Может, вернешься к Вовчику? — спросила-намекнула я.
— Не знаю я, Машка, — как-то устало ответила Воскобойникова.
Очень мне не понравилась эта ее усталость.
— Кончай дурить, а? — уже без намеков сказала я.
Для меня было очевидно, что Вовчика она и любила, и любит. Иначе б и поцеловать себя не позволила. А здесь — двадцать лет с ним в одной постели спала. И не только ж спала. А этот крендель сибирский — просто недоразумение женской жизни.
— А не дурить — это как? — спросила она.
— К Вовчику возвращайся.
— А Вовчик примет? — усмехнулась она. — Это ж не гостиница — ушел, вернулся.
— Вовчик? Вовчик, конечно, примет. За счастье сочтет! — заверила я.
— Он очень изменился, — усмехнулась Катюха.
— В каком смысле?
— В смысле самодостаточности. Он теперь сам крутой перец.
— Ну и что? Он всегда был крутым, ты просто не замечала.
— Вот я и не знаю, устроит ли меня его теперешняя крутость. Да и устрою ли его я — тоже не знаю.
Так и не удалось мне ни настроения ей поднять, ни пинками загнать обратно в семейное ложе. Хотя я в Вовкиной реакции ничуть не сомневалась. Да и в Катькиной тоже. Любой, кто знает ее, подтвердит — не стала бы она жить с Вовчиком вообще без чувств.
Короче, надо будет этот процесс проконтролировать, а то как бы мужик от свалившихся возможностей голову не потерял.
Приняла решение — и успокоилась.
Как там говорили в бессмертном фильме? «Не будут брать билеты — отключим газ». Так что если Вовчик по дури или из упрямства будет отказываться от собственного счастья — я его мальчиковыми колготками придушу.
Нет. Скорее пеленками, потому как колготки — еще рано…
19
День на убыль — лету конец.
Поговорка хоть и не отражает астрономического положения дел, но философски исключительно точна, будь то июльская пора или кризис среднего возраста.
Но пока речь шла об июльской поре.
В деревушке с ласковым названием Соловейки — сердце владений Ли Джу, Чистова и Барабаша — собрался весь производственно-экологический бомонд.
Впрочем, деревушки как таковой давно уже не было. Остались лишь развалины коровника и нескольких сараюх, зато отмеченные на планах местного бюро технической инвентаризации. Да, еще имелись выродившиеся яблони и сливы, некогда росшие рядом с крестьянскими домами, теперь — дички. И несколько почти развалившихся, заросших травой и мхом остовов русских печей.
Вот и все Соловейки.
В будущем здесь предполагался модуль Центра обучения, как минимум — два довольно больших четырехэтажных здания со стилобатом, спроектированные со всеми прибамбасами энергосберегающих технологий.
Пока же здесь возвели бело-синие сборные дома, для пионеров нового бизнес-культурного проекта. Впрочем, пока до этого было далеко, и отменно пахнущие шашлыки для честной компании жарились на обычном сборном мангале и привезенных из магазина углях.
А собрались здесь самые разные люди. И по разным причинам.
Владимир Чистов и Марина Ли Джу — как говорится, по факту рождения. Ибо именно они были реальными родителями быстро набирающего силу проекта.
Еще один родитель — можно сказать, гигант здешней экологической мысли — занимал единственный раскладной стул поблизости от горячего мангала.
Это ничего, что женщины стояли и что в июльский зной сидеть рядом с пышущими жаром углями жарко. Зато есть полная гарантия, что самый первый, самый вкусный кусок шашлыка будет его.
Из описания, видимо, ясно, что речь идет о Ефиме Аркадьевиче Береславском, то и дело стиравшем пот с полулысой большой головы в предкушении грядущего гастрономического счастья. Рядом с ним стояла его жена Наталья, еще красивая стройная женщина, и пыталась надеть на голову любимого белую кепку-капитанку с надписью на английском: «Sea Wolf». Он отмахивался от кепки, не отрывая глаз от поспевающего шашлыка.
Наконец Чистов-младший протянул ему первый готовый шампур, и Ефим Аркадьевич, прикрыв от наслаждения глаза, взялся за дело. Наталья воспользовалалсь моментом и натянула-таки ему на лысину белую кепку — после пятидесяти греть мозг на солнце очень вредно. Особенно если этот мозг — единственный источник доходов его обладателя.
Береславский, не желая отвлекаться от счастья, сопротивляться не стал.
Вадик понимающе улыбнулся Наталье, она ответила такой же улыбкой. Как ни странно, дисциплинированный и работящий Чистов-младший, так же, как и его отец, очень хорошо относился к Ефиму Аркадьевичу, легко прощая ему сибаритско-эгоистические замашки. Сам Вадик оказался здесь внезапно, хотя и не случайно.
После бессовестного и стремительного увольнения из ВМФ ему было совершенно без разницы, куда податься. Отец рассказал про большой проект и попросил помощи. Глупо было отказываться, тем более что зарплаты тут платились нормальные: собранные от инвесторов деньги позволяли не экономить на ценных кадрах. Жена Томка тоже была здесь, но пока не работала, просто наслаждаясь летом. В дальнейшем предполагалось, что она будет трудиться экономистом.
