Филиппа Грегори - Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса
Однако собравшимся пришлось ждать еще довольно долго. Меня это, впрочем, ничуть не тревожило, я ведь в любом случае должна была оставаться в постели. Согласно традиции, мать не присутствует на крещении своего ребенка, и моя свекровь, разумеется, не имела намерения нарушать обычай. Поэтому меня в церковь не пустили, да я, честно говоря, была и не в силах; меня терзали одновременно и безумная радость, и отчаянная усталость. Малышом занимались няньки, они кормили его, переодевали, меняли пеленки и укладывали в мои объятия, но спали мы с ним вместе, и я нежно обнимала его крохотное тельце, уткнувшись носом в его мягкую макушку.
Граф Оксфорд, за которым второпях послали, тут же примчался в Винчестер, но все же опоздал: миледи королева-мать решила, что всем и без того пришлось ждать достаточно долго, и велела начинать церемонию без него. Мальчика переодели и унесли из моих покоев. Несла его моя сестра Сесили; моя мать должна была стать его крестной, а моя кузина Маргарет возглавляла придворных дам. Впереди всех шел лорд Невилл с горящей свечой в руках; за ним следовали лорд Томас Стэнли с сыном и братом, сэром Уильямом Стэнли, — все это были герои Босуорта, именно те, кто, стоя на холме, выжидали, когда их король Ричард ринется в кавалерийскую атаку, но на помощь ему так и не пришли; мало того, погубили его, в решающий момент перейдя на сторону неприятеля. И теперь они все вместе сопровождали моего маленького сына к алтарю, всем своим видом показывая, что отныне он всегда может рассчитывать на их поддержку, словно их слова и клятвы хоть что-нибудь значат!
Пока шел обряд крещения, мне помогли вымыться и переодеться в красивое новое платье из золотистой материи, отделанное алыми кружевами; затем служанки перестелили мое ложе, застлав его самыми лучшими простынями, и помогли мне снова улечься, удобно подложив мне под спину подушки, чтобы я выглядела как счастливая и спокойная мадонна, когда гости начнут меня поздравлять. Вскоре за дверями моей комнаты послышались победоносные звуки труб и топот множества ног. Двойные створки распахнулись настежь, и в родильные покои вошла Сесили, прямо-таки лучившаяся от счастья, и положила мне на руки моего сына Артура. Моя мать подарила мне для него чудесную золотую чашу; граф Оксфорд прислал пару золоченых ванночек для купания малыша; граф Дерби — золотой ларец для соли. Подарки складывали в кучу возле моей постели, и каждый, передавая свой дар, опускался предо мной, матерью будущего короля, на колени, а затем, коленопреклоненный, выражал моему сыну свою верность и преданность. Я держала Артура на руках и улыбалась каждому, и каждого благодарила за доброту, но невольно высматривала в этой толпе тех, кто говорил, что любит Ричарда, кто обещал быть верным ему. И теперь, целуя мне руку, как бы заключал со мной некое безмолвное соглашение, обещая никогда не вспоминать тех долгих счастливых летних месяцев и делать вид, будто их и не было вовсе, хотя это были самые лучшие месяцы в моей жизни и, возможно, в их жизни тоже.
Теперь все эти люди клялись в преданности Тюдорам и осыпали нас комплиментами, пока моя мать тихо, но твердо не положила этому конец, сказав:
— А теперь ее милости королеве пора отдохнуть. — Разумеется, и свекровь моя тут же встрепенулась — не дай бог кто-нибудь подумает, что не она тут всем распоряжается, — и велела:
— Отнесите принца Артура в детскую! Я уже все там для него приготовила.
Итак, мой сын вступал в новую жизнь — в качестве принца Тюдора. Хотя ему от роду было всего несколько недель, у него уже имелся свой детский «дворец», и вскоре мне не разрешат даже спать с ним под одной крышей. Я должна была пройти церковный обряд очищения и вновь вернуться к светской жизни, и Генрих должен был снова приходить ко мне по ночам, чтобы сделать для династии Тюдоров еще одного принца. Я смотрела на своего, совсем еще крошечного, сынишку, уснувшего на руках у няньки, и понимала, что его у меня уже отнимают; что он — принц, а я — королева, и мы, мать и дитя, больше никогда не должны жить вместе.
* * *Я еще не успела пройти обряд очищения и покинуть родильные покои, а Генрих уже наградил нас, Йорков, тем, что выдал замуж мою сестру. То, что это значительное событие последовало так скоро, я, видимо, должна была воспринимать как награду за то, что родила королю сына. Впрочем, мне было совершенно ясно: Генрих и его мать так долго тянули с этим, выжидая, не умру ли я в родах; ведь тогда ему, чтобы удержаться на троне, пришлось бы жениться на второй принцессе Йоркской. Попросту говоря, Сесили служила для них «запасной невестой» — например, на случай моей внезапной кончины, — вот они и не спешили выдавать ее замуж. Я, правда, вот-вот должна была родить, но роды — дело опасное, а моя сестра уже была намечена мне на замену, если мой муж вдруг овдовел бы. Следовало признать, что миледи и впрямь старалась предусмотреть все на свете.
Сесили примчалась ко мне, запыхавшись от волнения; она так разрумянилась, словно сгорала от любви. Я же чувствовала себя больной и усталой: груди ныли от распиравшего их молока; между ногами жгло, как огнем; болело все мое измученное тело. Но я видела, что моя сестра счастлива; пританцовывая, она объявила мне:
— Наш король оказал мне великую милость! И миледи сказала мне, что моя свадьба наконец состоится! Я, конечно, ее крестница, но теперь наверняка стану ей еще ближе!
— Неужели и день свадьбы уже назначен?
— Да! И мой жених, сэр Джон, сам прибыл, чтобы сообщить мне это. Теперь я стану леди Уэллес. А как он хорош собой! И очень богат!
Я смотрела на восторженную Сесили, и сотня резких слов уже готова была сорваться у меня с языка. Ведь ее жениха воспитывали в ненависти к нашей семье; его отец погиб под градом наших стрел во время битвы при Таутоне, когда его артиллерия была лишена возможности стрелять под густым снегопадом;[36] а сводного брата сэра Джона, сэра Ричарда Уэллеса и его сына Роберта по приказу нашего отца прямо на поле боя казнили за предательство. Мою сестру Сесили собирались выдать замуж за сводного брата леди Маргарет, истинного ланкастерца по рождению, по призванию и по той ненависти, которую он всегда питал ко всем Йоркам. Ему было тридцать шесть лет, а моей сестре — всего семнадцать, и он всю жизнь был нашим врагом. Да ведь он наверняка и ее ненавидит, подумала я и спросила:
— Именно поэтому ты так счастлива?
Но Сесили не услышала в моем голосе горькой насмешки.
— Леди Маргарет обещала сама все устроить, — продолжала щебетать она. — А сэру Джону она говорила, что хоть я и принцесса Йоркская, но поистине очаровательна — она так и сказала: поистине очаровательна! — и полностью подхожу на роль жены благородного представителя семейства Тюдоров. А еще она ему сказала, что я, скорее всего, весьма плодовита, и всячески расхваливала тебя за то, что ты так быстро родила своему мужу сына. И прибавила, что я никогда не задираю нос от необоснованной гордости.
— А она не сказала, что это вполне законная гордость? — сухо спросила я. — Иной раз я уже начинаю забывать, кто мы все-таки: принцессы Йоркские или нет?
Сесили наконец все-таки что-то почувствовала и перестала скакать вокруг меня; ухватившись за столбик балдахина, она в последний раз крутанулась вокруг него и внимательно на меня посмотрела.
— Ты что, завидуешь мне? Завидуешь, что я выхожу замуж по любви и за благородного человека, настоящего аристократа? Что я достаюсь ему нетронутой? Да еще и расположением миледи пользуюсь? — Ядовитые вопросы так и сыпались у нее изо рта. — Завидуешь, что репутация у меня ничуть не хуже, чем у любой другой девственницы? Что у меня в прошлом нет никаких позорных тайн? Никаких скандалов, которые могут выплыть на поверхность? Что против меня никто ни одного дурного слова сказать не может?
— Нет, — устало отмахнулась я, — я ничуть тебе не завидую. — Я чуть не плакала от боли во всем теле и от непрекращавшегося кровотечения, и моему состоянию вполне соответствовало то, что глаза у меня постоянно были на мокром месте. Я страшно скучала по своему ребенку, и я все еще оплакивала моего любимого Ричарда. — Я очень за тебя рада, Сесили, правда, рада. Просто я очень устала.
— Хочешь, я пошлю за твоей матушкой? — тихо предложила мне Мэгги, моя милая кузина, и, хмуро глянув на Сесили, она с упреком прибавила: — Ее милость еще нездорова! Не надо было ее беспокоить!
— Я же всего на минутку забежала, хотела лишь сообщить, что выхожу замуж! Я думала, ты за меня порадуешься, — стала оправдываться Сесили, огорченно на меня глядя. — Но ты с такой неприязнью восприняла…
— Да, я все понимаю, — сказала я, заставив себя переменить тон, — и зря я, конечно, на тебя напустилась. Я действительно за тебя рада, Сесили. Твой сэр Джон — просто счастливец. Ведь ему достанется в жены такая обворожительная принцесса!
