Эдуард Тополь - РОССИЯ В ПОСТЕЛИ
И какой– то голос сказал по рации в кабине:
– Борт 24-17. Борт 24-17. Вас понял. Вас вижу. Идете в своем эшелоне. До Москвы видимость отличная. Счастливого полета.
Что ж, для меня это был действительно счастливый полет, я стала в нем женщиной – хоть и не в полной мере, конечно, но я поняла, какое это наслаждение – быть женщиной. И, прилетев в Москву, я ринулась искать это наслаждение, я задалась целью немедленно стать женщиной в полном смысле этого слова.
Глава IV. КАК НЕПРОСТО ПОТЕРЯТЬ ДЕВСТВЕННОСТЬ
(продолжение)
Рано или поздно эта проблема встает перед каждой девушкой – стать женщиной до замужества или ждать первой брачной ночи.
Конечно, все книжки и родительские наставления твердят об одном – хранить девственность до замужества и преподнести эту девственность своему мужу в первую брачную ночь как бесценный дар, как знак честности. А если ты выходишь замуж не целкой – то это позор, бесчестие не только невесте, но и мужу. В старину, если обнаруживалось, что невеста не девственна – ворота дома ее родителей мазали дегтем, а ее, бесчестную, с позором выгоняли из дома жениха.
Этот обычай сохранился и сейчас в наших деревнях, но чаще всего «обманутый» муж предпочитает молчать о своем «позоре», оставляет «бесчестную» жену дома и за это превращает ее жизнь в цепь побоев, унижений и кошмаров. А чтобы скрыть позор первой брачной ночи, наутро из дома жениха, как и положено по обычаю, выносят на крыльцо для всеобщего обозрения простыню с пятнами крови. Только при обмане кровь эта, конечно, не из влагалища, а из разбитого мужниным кулаком носа – кровь, смешанная со слезами избитой «бесчестной» невесты.
Сегодня этот варварский обычай уже не так распространен как раньше, лет пятьдесят назад. В городах его совсем не соблюдают – кому в городских домах будешь показывать простыни первой брачной ночи, когда соседи тут годами живут, не зная друг друга?
Да и молодежь смеется над этим обычаем, презирает его.
И вообще, потеря девственности до замужества уже перестает быть общественным позором, особенно среди городских жителей. Стать женщиной, «вкусить от запретного плода» – эта идея приходит сейчас городским (да и многим сельским) девчонкам в 14-15 лет, и на наших закрытых адвокатских семинарах и совещаниях мы постоянно слышим цифры и данные о медицинских обследованиях в московских, ленинградских, киевских, воронежских и других школах – 90, если не сто, процентов девяти– и десятиклассниц уже не девушки.
Появился даже специальный термин – «школьная беременность», и в сводках годовых отчетов районных отделов народного образования есть новый регулярный показатель, скажем: в Дзержинском районе города Москвы – 17 процентов школьной беременности, по Приморскому району города Владивостока – 29 процентов школьной беременности, по городу Алма-Ате в Казахстане – 22 процента школьной беременности…
Сведения эти просачиваются в газеты – в «Литературную газету», «Комсомольскую правду», там глухо пишут об «единичных явлениях раннего созревания школьниц» и, по мере возможностей, поднимают диспут о необходимости введения в школьные дисциплины предмета под названием «гигиена девушки» или «половое воспитание».
Но Министерство просвещения боится, что эти предметы только помогут «раннему созреванию» и «школьному разврату», научат подростков заниматься сексом.
А пока идет эта многолетняя дискуссия в закрытых педагогических кабинетах, тысячи девчонок самостоятельно делают друг другу чудовищные аборты шпильками и крючками для вязания, при мнимых и не мнимых признаках беременности, парят себя в горячих горчичных ваннах, чтобы прекратить беременность, и, стесняясь зайти в аптеку за противозачаточными средствами, используют вместо них просто уксус, который вливают себе во влагалище немедленно после акта.
Собственно говоря, противозачаточные средства тоже у нас не Бог весть какие: четырехкопеечные презервативы подмосковной Баковской фабрики – сухие и толстые резинки, сквозь которые мужчина уже вообще не чувствует женщину (не так ли, Андрей? Почему ты ничего не написал об этом в своих главах?), и белые толстые таблетки для женщин – эти таблетки нужно вложить во влагалище не позже чем за 20 минут до акта, и тогда, растворившись, они наполняют влагалище белой мыльной пеной, в которой гибнут сперматозоиды. Но при этом мыльная пена во время акта выходит наружу (мужской член как бы взбалтывает ее в коктейль) и портит все удовольствие секса. А кроме того, поди высчитай заранее, что через 20 минут – именно через двадцать, не раньше и не позже! – тебе ложиться в постель и заниматься сексом.
Может быть, это подходит для супружеских пар в их размеренной половой жизни, но когда тебе 20, 18 или всего 16 лет, когда ты начинаешь целоваться, думая, что этим все ограничится, а через полчаса поцелуев взасос теряешь голову так, что забываешь обо всем на свете, и не только об этих пилюлях, и сама не замечаешь, как уже раздета в постели или в лесу под кустом, и, заламывая руки от желания, шепчешь ему «Иди ко мне! Иди ко мне!…» – какие тут к черту противозачаточные средства!…
Конечно, в ту пору, когда я прилетела с юга, со спортивных сборов в Москву, и сошла с трапа самолета, я понятия не имела обо всех этих проблемах, я была ординарной пятнадцатилетней девчонкой, для которой подошло время стать женщиной.
Мамины «не целуйся с мальчишками взасос, не разрешай им трогать себя за грудь и не езди с ними на мотоцикле» были давно забыты и нарушены, я ринулась выбирать мужчину, своего Первого мужчину.
И снова, как раньше в поисках большого мужского члена, я бродила по городу, присматриваясь к молодым и старым мужикам, и прикидывала, кому из них я могла бы отдаться.
Стояло лето, родители уехали в отпуск, дома была одна бабушка, и я могла шляться допоздна по городу и пропадать где угодно без всякого контроля. Но и город был пуст, все подруги разъехались, я болталась по городу одна. Конечно, я находила в толпе мужские лица, которые меня привлекали – обычно это были 28-30-летние хорошо одетые мужчины, но, как правило, с ними всегда были девушки.
Хорошие мужчины всегда заняты, черт побери! (А может быть, все иначе? Может быть, нам просто больше нравятся уже занятые мужчины?)!
Как бы то ни было, мои блуждания по городу ни к чему не привели: то меня кадрили какие-то сопляки, а то уж совсем дряхлые старики.
После трех или четырех дней блуждания по городу я позвонила этому артисту с Таганки, но телефон молчал, я стала звонить ему каждые полчаса, боясь, что он снова улетел куда-нибудь на съемки или на гастроли.
Я застала его за полночь, он обрадовался моему звонку (или сделал вид, что обрадовался). Во всяком случае, после короткого разговора о пустяках он пригласил меня к себе в Черемушки на завтра, в два часа дня.
«Может быть, встретимся в городе?» – спросила я.
«Ерунда! – сказал он. – В городе жуткая жара, а у меня тут рядом плавательный бассейн, искупаемся, пообедаем, а вечером поедем в театр! Давай, подваливай к двум!»
Я прекрасно понимала, что в программе завтрашнего дня кроме плавательного бассейна, обеда и театра будет постель, но ведь я и хотела этого, еще как хотела!
По– моему, я не спала всю ночь. Лежа в постели, я гладила свою грудь, живот, бедра, словно проверяя все ли на месте, касалась пальцами клитора и губ влагалища и даже разговаривала с ними про себя:
«Подождите, подождите, миленькие, завтра все будет замечательно, завтра…»
С улицы сквозь открытое окно нашей квартиры доносились – то шум проезжающей машины, то женские или мужские шаги и голоса – я все слышала, я была как напряженная мембрана, все запахи мира и свет звезд пронизывали меня в ту ночь, я не могла уснуть, ночь казалась мне бесконечной.
Я забылась коротким сном лишь на рассвете и вскочила с постели в полвосьмого. Бабушка не понимала, что со мной происходит. Я выгладила свое лучшее летнее платье, голубое в красный горошек, я приняла душ, тщательно вымыла голову и помчалась в соседнюю парикмахерскую делать завивку. Там я час выстояла в очереди и еще час завивалась, поминутно поглядывая на часы – не опаздываю ли? – и, наконец, красивая, нарядная, в новеньких туфельках и в лучшем платье, с подведенными глазками и завитыми волосами – как принцесса, как кукла, через весь город поехала к Нему.
В метро я ловила на себе пристальные взгляды молодых и пожилых мужчин, и это еще больше напрягало, натягивало мои нервы, и, возбужденная, бледная, я нашла, наконец, его улицу и дом с лифтом, поднялась к нему на одиннадцатый этаж.
О, как колотилось сердце, когда я остановилась перед дверью его квартиры!
Я перехватила ртом воздух, сглотнула какой-то ком в горле и вдруг спросила у себя: «А чего ты боишься, дуреха?»
И все– таки я боялась.
Помню, я, наверно минуты три стояла у его двери, не решаясь нажать кнопку звонка, думая, не сбежать ли, пока не поздно, но в это время раздались шаги на верхней площадке, кто-то спускался к люку мусоропровода, и я, уже не раздумывая, нажала кнопку на двери.
