Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2004)
Мне и четверти часа хватает —
Рассказать приключенья Дантеса.
Терпелив, но и грозен, и пылок
Был моряк, проходивший сквозь стены.
Замок Если глядит нам в затылок
Как любовник, сошедший со сцены.
Заночуем сегодня в предместье.
Нас приморская ночь не простудит.
А на лучшее в мире возмездье —
Зря надеешься, денег не будет.
* *
*
Из далеких пустошей, затерянных графств
Прискакали гонцы накануне,
Восклицая: сударыня, вы кунст! Вы крафт!
А другие все затонули.
Кого-то поющие засосали пески.
Кто-то спит как последний пропойца.
А вы, королева, потрите виски
И хоть что-нибудь нам пропойте.
Да, мы знаем, вы не любите низкорослых пород.
Машину водите — как цунами.
Но мы все же надеемся, что этот год
Вы пробудете вместе с нами.
Если наша просьба вас удивит —
Отошлите нас просто жестом.
Но вы тут дома, сударыня, и не делайте вид,
Что в изгнанье и под арестом!
Королева, вы стали последним звеном
В цепи, что мы тут сплетаем.
Ради вашей вышивки жемчужным зерном
Мы сотрудничаем с Китаем.
Мы разграбили Рим, разгромили Прованс,
Перламутр ввозя, терракоту...
Заклинаем, сударыня, именно вас:
Не бросайте ручную работу!
* *
*
Как Ламолю ноги ломали!
Как ломали ему виски...
В медальоне цветной эмали
Белокурые завитки.
Ах, любовь нетрудно угробить.
Обезглавить, ошеломить.
Уничтожить еще в утробе,
Просто голову проломить.
Ничего твой Ламоль не скажет.
Только всхлипнет: “Прощай, Марго!”
И заснет, соскользнет и ляжет
В темно-красное молоко.
Дворянину, бойцу, атлету —
Жизнь не очень-то дорога.
У реки, впадающей в Лету,
Невысокие берега.
В Лангедоке так желт подсолнух,
Так вино бежит из мехов...
А откроешь глаза спросонок —
И полна тетрадка стихов.
Будто здесь никого не убили
И цветет лаванда опять.
Будто здесь никогда не любили
Кровь пустить, с королевой спать.
* *
*
Безнадежное мое дело.
Так о чем же душа хлопочет?
Все глаза себе проглядела,
Раз он слушать меня не хочет.
Неподдельные мои страсти.
Суп не сварен, роман не вышел.
...Он едва говорит мне “здрасьте”,
Он и песен моих не слышал.
Безнадежное мое дело.
Он смеется, лицо мне гладя.
Все глаза себе проглядела,
Будто он — незнакомый дядя.
Будто вместе не ночевали,
Тело телом не задевали...
Будто он, если я разденусь,
И узнает меня едва ли.
Безнадежное мое дело.
Мои сны — сотни утлых лодок.
Все глаза себе проглядела
В ожиданье иных находок.
Был бы он моих слов ценитель,
Был бы строф моих собиратель,
Стал бы жизни моей хранитель
Да и снов моих толкователь.
...Стал бы снов моих толкователь
И всей жизни моей хранитель.
Вот так и живем
Ларин Олег Игоревич родился в 1938 году. Закончил факультет журналистики МГУ. Автор нескольких книг прозы. Постоянный автор журнала.
“ХОЗЯИН ВЕРНУЛСЯ”
Я едва не столкнулся с ним нос к носу. Шел себе по лесной тропе, ни о чем не думал, согнувшись под рюкзаком, а когда поднял голову, поначалу принял его за обгоревший пень. Нет, со зрением у меня все в порядке, просто глаза отказывались верить: представьте себе, в километре от деревни, озвученной петушиными воплями и собачьим лаем, на утоптанной тропинке со следами рифленых шин — и вдруг лохматое, головастое, желто-дымчатое чудище, примерно метр семьдесят ростом. Медведь! Он стоял спиной ко мне и, видимо, не чуял никакого подвоха. Расстояние между нами сократилось до пятнадцати метров. Зверь резко обернулся, глянул на меня оторопело, вывалив острый язык, опустился на четвереньки и снова встал в полный рост. Зеленые дремучие глаза были парализованы страхом, шерсть на холке поднялась дыбом, из разинутой пасти медленно потекла слюна. Это продолжалось секунд десять, не больше.
Из шокового состояния его вывела, наверное, палка в моих руках. Мишка отпрыгнул в сторону, затравленно рявкнул и понесся через перелесок в сторону чащи. Слово “косолапый” прозвучало бы сейчас самым отъявленным враньем. Подумалось даже: как бы его инфаркт не хватил!
Мне, конечно, никто не поверит, но страха я не почувствовал. Изумление, шок, полное обалдение — это да. Страх придет позже — дома, во сне, во время прогулок по лесам мне долго еще будут мерещиться эти зеленые дремучие глазки, выбивающиеся из дыма пушистой шерсти. Хотя зверь этот, по правде говоря, больше напоминал мирную колхозную корову или нашкодившего ученика, которого застали на месте преступления.
Самое интересное, что наша встреча произошла там, где когда-то располагалась бригада Паши Набатова. Здесь всегда горел большой костер, стояли заляпанные грязью трактора с прицепами, высились бочки с соляркой и мазутом, и бригадир Паша, озлившись на какого-нибудь пьянчугу, бессвязно выкрикивал грозные прорицания. Природа вокруг тракторного стана плакала нефтяными слезами. Земля у кострища была утрамбована так, будто по ней прошелся асфальтовый каток. О медведях тогда никто и не думал: их вывели отсюда полвека тому назад, и последнюю шкуру я видел в доме знакомого охоттехника из Костромы, который хвастался, что якобы добыл зверя именно в районе Ряполова.
Набатовские механизаторы думали о гектарах вспашки, о вовремя или не вовремя закрытых нарядах, о нормах выработки, “об выпить-закусить и чтоб солнце было...”. Но вот закрылся колхоз, увезли трактора и комбайны, умерли бригадир Паша и многие из его ребят; поля, которые они обихаживали, мало-помалу превращались в бурьянные пустыри. Каждую весну и лето на деревню обрушивалась эпидемия сорняков-паразитов. А ведь наукой доказано, что у каждого культурного растения есть свой спутник-сорняк, семена которого имеют ту же форму, величину, окраску и вес. Бороться с этими двойниками-приспособленцами так же трудно, как с мерзавцами в человеческом обществе. Слава богу, что пришел на помощь лес. Он задавил дурнотравье, и теперь ряполовцы имеют возможность собирать здесь молодые подберезовики. Такая уйма земли — и вся она теперь пустая! Может быть, так и надо? Есть в этой пустынности, девственной шири, дикости какая-то величавость, полнота возобновившейся жизни, не требующей участия человека. И вернулся наконец исконный хозяин этих мест: природа не терпит пустот...
Я шел в свое Ряполово и нет-нет да оглядывался по сторонам. Кто его знает, этого “хозяина”, какие у него намерения: вдруг опомнится от страха и нападет сзади?
У НАС ВОРУЮТ
Туристским топориком я поддел рассохшуюся доску, гвозди легко вышли из пазов, и дверь со скрипом подалась назад. В нос ударил спертый дух плесени, мышиных закоулков и соскучившегося по печному теплу дерева. В сенях я помедлил немного перед тем, как толкнуть другую дверь, в жилую комнату, и слегка запаниковал. Вдруг опять залезли? Опять придется вставлять оконные стекла, собирать с пола битую посуду и развороченное постельное белье со следами грязных сапог? Я шарил глазами по затененным углам — нет, кажется, все в порядке.
А ведь были, были такие годы, и не столь отдаленные, когда по весне в моей московской квартире трезвонила междугородка и голос на том конце провода участливо сообщал: вашу избу, товарищ Ларин, обворовали! Влезли, видать, ночью, сбили замки, взломали шкафы и сундуки. Даже лампочки вывернули, мерзавцы!..
