Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2004)
Лариса открывает форточку. Становится слышна наркотическая музыка техно, которую заглушают странные хлопки и залпы. Виктор собирает с полу игрушки, разбросанные Федором.
Настораживается.
Похоже на перестрелку. Но далеко. Что-то я калибр не разберу. Я надеюсь, Лешка еще далеко не ушел. Они все тут где-то. Их не затронет это?
Спешит к окну. Там видны световые пестрые дорожки салюта.
Лариса. Может, какая-то фирма что-то свое празднует.
Виктор. И мы тоже когда-нибудь как запразднуем! (Дурашливо хватает ее в охапку.)
Лариса. Ты же говорил — будем копить на отъезд. Из России.
Виктор. Да у нас на все хватит!
Выключает свет. Разноцветные вспышки и рыки салюта наполняют комнату. Виктор и Ла-
риса стоят перед окном такие беззащитные.
Картина 5
Поздний вечер. Автобусная остановка. Справа выходят: Алексей, Василиса и ее мать —
та самая разносчица телеграмм Нонна Ивановна.
Нонна Ивановна. Каждый день вы где-то бродите! Я уже все вымыла! И жду вас, жду. Обещали встречать каждый вечер…
Василиса. Я вообще не понимаю, мама, зачем ты в музей вернулась.
Нонна Ивановна. Да ума у меня не было! Поверила! Мне сказали: в советский зал много стали ходить, теперь носят грязь везде одинаково. Я думала, что будет справедливость: у мамонта мыть трудно — и в Советах тоже трудно.
Алексей. Да, Нонна Ивановна? Это правда? В советский зал опять ходят?
Нонна Ивановна. Ну, похаживают, интересуются, как люди жили без колбасы, талоны там выставили сейчас на водку. В витринах, представляете? Но к моему мамонту — толпы! И грязи, грязи тащат!
Алексей. Талоны на водку? Это перестройка, Горбачев, это уже не советское время. Хитрые, они специально искажают, чтобы опорочить советскую власть!
Василиса. А ты вообще молчи, а то все маме расскажу.
Нонна Ивановна. Дай мужику сказать! Что ты встреваешь каждый раз! В общем, теперь я поняла, что равенства не будет никогда. Советы вымерли, как мамонт, но… толпы народу все равно никогда в этот зал не будут ходить.
Прохожий. О чем вы говорите? Черных надо бить!
Алексей (глядя ему вслед) . Как они людей испортили! А ведь раньше был интернационализм. Куда же он делся?
Василиса. Жопе слова не давали!
Нонна Ивановна. Ты что, доченька?
Василиса. А то! Знаешь, мама, какой перед тобой интернационалист? Ему стали нравиться и белые, и черные телки! Когда я на третьем месяце.
Алексей. Твоя мать за гроши подмывает мамонта, пенсия сейчас у всех — как насмешка, а ты в такой момент уходишь из борьбы! Ну ладно, ты сейчас нервная, потому что беременность и так далее. Но потом-то мы вернемся к товарищам?
Василиса. Размечтался! Лучше работу ищи.
Алексей закуривает.
Другой прохожий (с бутылкой в руке) . Харе курить на сухую! Пошли выпьем! У меня сын из Чечни вернулся — раненый, но живой.
Алексей. Слушай, отец, я рад за тебя, но мне сейчас не до выпивки.
Другой прохожий. Не может быть! Ты в Чечне был?
Алексей. Нет.
Другой прохожий. И хорошо. (Уходит.)
По просцениуму проходит влюбленная парочка. В это же время Василиса беззвучно продолжает выговаривать Алексею, жестикулирует, замахивается на него… Нонна Ивановна
показывает на парочку: мол, вот как нужно. Василиса свирепо обнимает Алексея.
Занавес.
Старые французские песни
Долина Вероника Аркадьевна родилась в Москве. Окончила отделение французского языка МГПИ им. В. И. Ленина. Пишет стихи и музыку; автор многочисленных сборников лирики и песенных альбомов. Выступает с концертами в России и за границей.
* *
*
Теперь почти что невидимка —
Еще слышна, но не видна уж...
Так девушка-простолюдинка
Хотела петь, да вышла замуж.
Она без музыки томится,
Хотя не знает нот и клавиш.
Всегда одна, всегда таится,
Поет в тени старинных кладбищ.
Оно, конечно, глуповато —
Неужто жизнь не перед нею?
Да на кого же уповать-то?
Кругом одни лишь Пиренеи...
О, слабый дух простонародья!
Всегда отыщутся лекарства
Для погубления здоровья,
Для отправления дикарства.
Поешь, пока не обессилешь.
Поток огня взбежит по склону,
Потом созреют апельсины,
Придет Роланд — сожжет Памплону.
Природа дышит полной грудью!
Научат в деревенской школе
И озорству, и рукоблудью,
И вороватости тем боле.
Ты сладость, пенье, ты не слабость.
И, как обычно, через силу
Простит ей муж ее нескладность —
Пойдет и выроет могилу...
Была засада накануне,
Там мертвый рыцарь под сосною.
...И никогда, и никому не
Расскажу я, что со мною.
* *
*
Ты была мегерой мегер,
Мою голову в пасти держала.
Ты любила меня, мигрень,
Не любила, а обожала.
Ты присасывалась у виска
И выцеживала до донца:
От ресничного волоска
До последнего волоконца.
Путешествуя с багажом,
С багажом средь зимы и лета, —
Помню всех, кто был поражен
Стрелами твоего арбалета.
Но среди пустынь и морей,
Исполнительна и покорна,
Похищала меня мигрень
Из-под самого носа партнера.
Саквояжик мой пуст, увы.
Замолчала моя виола.
Где таблетки от головы?
Книги, ноты, семья и школа?
Я сама себе менестрель
В центре литерного вагона,
И все та же со мной мигрень,
Та химера. Чума. Горгона.
* *
*
Отпусти меня, пожалуйста, на море.
Отпусти меня хотя бы раз в году.
Я там камушков зелененьких намою.
Или ракушек целехоньких найду...
Что-то камушков морских у нас не густо!
На Тверской среди зимы их не найти.
А отпустишь — я и песенок негрустных
Постараюсь со дна моря принести.
Отпусти меня, пожалуйста, на море.
В январе пообещай мне наперед.
А иначе — кто же камушков намоет?
Или песенок негромких подберет?
Извини мои оборванные строки.
Я поранилась, сама не знаю где.
А поэты — это же единороги.
Иногда они спускаются к воде.
Трудно зверю посреди страны запретов.
Кроме Крыма — больше моря не найти.
Только море еще любит нас, поэтов.
А поэтов вообще-то нет почти.
Ах, достаточно румяных, шустрых, шумных.
Где-то там косая сажень, бровь дугой.
Но нет моих печальных полоумных —
Тех, что камушки катают за щекой.
* *
*
На исходе двухтысячной пьесы,
Избегая чужого веселья,
Мы приплыли с тобой в замок Если —
Это недалеко от Марселя...
Нас доставил пригожий кораблик,
У причала их было немало.
Мы сказали себе “крибле-крабле”
И вернулись к началу романа.
То-то было на море тревожно,
То-то было на пирсе студено.
Если чуть дальнозоркости — можно
Разглядеть силуэт “Фараона”...
К сожаленью, наш принц не читает.
Подрастет, доберется до текста.
Мне и четверти часа хватает —
