Лев Правдин - Область личного счастья. Книга 1
Иван Петрович покачал головой. Смело, но вряд ли выйдет. Он, старый лесной волк, знает эти машины. Они и с лежневки умудряются слетать. А тут — понтонный мост!
— Правильно, мост, — подтвердил Виталий Осипович. — И всего-то здесь метров пятьдесят, а дальше высохшее болото, там воды не больше, чем в луже.
— Не знаю, — сказал Иван Петрович. — У тебя это из института или — практика?
— Война научила, — ответил Корнев. — На войне мы, инженеры, поняли, что расчеты только тогда хороши и приемлемы, когда они отвечают поставленной задаче. И еще: что риск, не подкрепленный расчетами, является опасной глупостью.
Иван Петрович снова покрутил головой. Все это хорошо. Война премудрости научит.
Корнев вынул зажигалку, щелкнул крышкой, вздохнул, Прикуривая, и с дымом сказал:
— Война научила действовать быстро, решительно и не терять голову. Словом, это дело, лежневку, если ты сомневаешься, беру на свою ответственность.
Глядя мимо Корнева куда-то в угол, Иван Петрович трудно, словно тащил на спине тяжелый груз, сказал:
— Может быть, актик напишем… Дескать, директор умывает руки, а инженер в случае чего подставляет голову…
И вдруг, сбросив свой невидимый груз, он с яростью заорал:
— Надоело мне это! Понимаешь?
— И мне надоело! — в свою очередь закричал Корнев.
— Да ты что орешь-то? — удивился Иван Петрович.
— А ты первый начал.
— Ну, будем еще считаться.
— Давай не будем, — согласился Виталий Осипович.
— Эх ты!
— Да и ты тоже.
Они стояли друг против друга в тесной избушке и весело выкрикивали слова укора. Марина была так занята своими переживаниями, что не сразу это заметила. А Иван Петрович говорил все о той же лежневке, но так, словно продолжал какой-то давнишний спор:
— Нет, ты мне докажи, а отвечать я и сам умею. В общем, я тебе этого вовек не забуду. Я тебе еще припомню, как ты из меня хотел пешку сделать.
Виталий Осипович рассмеялся:
— Ну, будет тебе! Ну, пошутил.
— Ты со мной так не шути.
— Ну ладно. Не буду.
— Проси прощенья, — шумно вздохнул Иван Петрович. — А теперь пойдем на дорогу. Там договоримся скорее. Я словам все равно не верю. Даже твоим словам.
На пороге он обернулся, посмотрел на Марину:
— Так вы подумайте. Здесь люди вот как нужны. Но имейте в виду: я никого не уговариваю. Люди везде нужны. Сами подумайте.
Марина не любила, когда ее уговаривают, но она только сейчас сообразила, что Иван Петрович именно уговаривал ее. Но — как? Он просто поделился своей мечтой. «Землю, на которой голодал, никак позабыть нельзя». Так, кажется, у Маяковского? А она не только провела в суровой тайге трудные военные годы, она впервые, вот в эту весну, узнала, что и ее сердце подвержено таянию. Он останется, как же уедет она? В общем, она поймала себя на том, что сама себя уговаривает. Это ее очень поразило, но еще более удивило, что она и не сопротивляется и даже не сердится за это самоуговаривание.
Она вздохнула и вышла на дощатую залитую солнцем площадку разъезда, разрисованную узорчатыми отпечатками автомобильных покрышек.
Вокруг, как в хороводе, стояли сосны с позолоченными верхушками. Пахло нагретой хвоей. Далеко по просеке убегали широкие пластинчатые ленты автолежневки. Неподалеку от будки по сторонам дороги сидели на корточках Дудник и Корнев, щупали шпалы и о чем-то переговаривались.
Подошла тридцатка. Мишка Баринов, невыспавшийся, закоптелый и злой, как черт, вышел из машины и полез на площадку. Марина знала, что заболел его сменщик и Мишка работает вторую смену. Шоферов не хватало. Он откинул крышку бункера. Ядовитый желтый дым крутыми клубами пополз в небо. Мишка гремел в бункере длинной шуровкой, отплевываясь и ругаясь.
Из лесу шла груженая машина, и тридцатка, ожидая ее, стояла, ворча мотором. Мишка присел на подножку и спросил, кивнув на начальство:
— Чего они там колдуют?
Марина рассказала о проекте плавучей лежневки на время распутицы.
— Это инженер придумал? — спросил он равнодушно. — Ну и пускай ездит сам.
Его глаза блеснули горячей злобой:
— Погробим машины! Там, если сорвешься в болото, сам живой не вылезешь. Хорошо придумал! Герой!
…Через несколько дней его тридцатка опять стояла у пятой диспетчерской. Так же сияло солнце, и мирные облака не спеша пробирались по голубому небу.
Мишка не смотрел на облака. Пусть эти поэты, герои, Лермонтовы любуются на них. Нечего задирать голову, когда такие же облака не спеша плывут по водяной глади, разлившейся на целый километр. Через все болото, залитое водой, среди мшистых островков и черных кочек, пролегала знакомая автолежневка. Но в том-то и дело, что она не лежала, а плавала на этих распроклятых облаках, в том-то и дело, что тридцатке предстояло впервые пройти до плавучей дороге, между двух рядов молоденьких елочек, которые обозначали путь. Елочки прибиты к шпалам вдоль дороги. Конечно, если Мишка себе враг, он поедет, ныряя в облаках, как летчик.
Он подвел машину к тому месту, откуда начинался страшный путь, и остановился. Лежневка мягко опустилась, ушла под воду, желтые пузыри весело закружились на том месте, где исчезла дорога. Вода подбежала к самым колесам; мокрые баллоны отразились в ней вместе с облаками.
— Не поеду, — сказал Мишка, вылезая из кабины. — Я не водолаз. Слетишь с машиной в болото.
Подошел Корнев.
— Боишься? Сам вызвался. Никто не тянул.
Мишка угрюмо блеснул сумасшедшими цыганскими глазами. Инженер! Герой! Вот сейчас наломаем тебе дров. Стоит над душой, издевается! «Боишься». Верно, никто Мишку за язык не тянул, сам сказал: «Разрешите первому проехать?» Затаив черную мысль, сказал. Знал: если сорвется машина, инженеру по шапке накладут. Черная мысль — угробить инженера — точила озлобленное ревностью Мишкино сердце.
Мишка взглянул назад. На разъездной площадке ожидали еще три машины. Около будки стоит Женя. Когда она успела выписаться из больницы? Рядом с ней — Марина в своем красном платье и черном жакете. Пришла посмотреть? Ну, хорошо. Смотри. Смотри, как полетит твой герой, — куда ордена, куда чего! Смотри, Женька, смотри, когда человек своей жизни не рад.
— Ну, поехали? — спросил инженер.
Он по воде обошел машину и сел в кабину. Мишка решительно уселся за руль и выжал сцепление. Дал скорость. Рванул машину. Держись, тридцатка, едем к черту на рога!
Зашумела под колесами вода, молоденькие елочки, качая зелеными лапками, указывали путь. Мишка — опытный шофер, он всегда чувствовал дорогу так, словно не в кабине сидел, а босиком по ней шел. Злоба постепенно угасала в нем, будто ее захлестнула вода, бегущая перед колесами. Лежневка уходила в воду, мягко ложась на грунт, и машина шла по ней как обычно. Ничего сверхъестественного, не страшней, чем через лужу переехать. Мишка с уважением покосился на инженера. Придумал, черт башковитый! Недаром ему орденов понавешали. Наверное, такое выдумывал, что немцы на том свете сидят и до сих пор удивляются.
Злясь на свои мысли. Мишка утешался тем, что по такой лежневке гробануться может только шофер, не уважающий себя.
А в общем, леший их всех дери, с их любовью! Фашистам все равно дыханья остается на один глоток. А там — дорога у Мишки широкая. Пусть пропадают в этой тайге!
— Ну? — спросил Виталий Осипович. — Страшно?
Мишка угрюмо промолчал.
Стоя на лесобирже под погрузкой, они покурили. Бригадир грузчиков спросил, не довольно ли класть: дорога непривычная.
Виталий Осипович не ответил, давая слово шоферу. Мишка презрительно блеснул глазами.
— Давай полный воз!
У пятой диспетчерской их встретили с радостным волнением, какое наступает вслед за напряженным ожиданием. Шоферы успели поспорить на интерес. Проигравшие, обрадованные не меньше, чем выигравшие, вытряхивали кисеты — спорили на табак.
Потом водители сели на свои лесовозы и один за одним поползли по водяной глади.
Корнев ушел в диспетчерскую. По телефону он докладывал в леспромхоз, что все благополучно, что риск вполне подтвержден опытом, что первый провел машину Баринов и его надо премировать, потому что он вообще парень толковый, таких бы побольше, — настоящий таежный шофер.
Мишка слушал и думал: «Черта с два, так я и остался здесь, по дешевке не купите». Интересно, что еще скажут о нем? Но в это время подошла Женя.
— Ну, здравствуй, герой!
— Здравствуй, — задохнулся он.
— И — до свиданья! — засмеялась она, но, заметив его недоуменный взгляд, пояснила: — Ну, конечно. Тебе на лесозавод, а я тут останусь. У меня перемена в жизни. Я теперь в дневную перешла. Ты — тоже. Будем часто встречаться.
Но она так ясно, так дружески спокойно смотрела на него, что Мишка понял: ему-то никаких перемен ждать не приходится.
