Лев Правдин - Область личного счастья. Книга 2

Лев Правдин

ОБЛАСТЬ ЛИЧНОГО СЧАСТЬЯ

Писатель Лев Николаевич Правдин родился в 1905 году в селе Заполье Псковской области. Мать и отец его — сельские учителя. Окончил среднюю школу в Бузулуке. Писать стал очень рано. Начало литературной деятельности прочно связано с работой в газетах. В 1924 году в издании куйбышевской (тогда самарской) газеты вышла его пьеса «Обновил», затем в Куйбышеве вышли его повести «Трактористы» (1928), «Золотой угол» (1930), роман «Счастливые дороги» (1931), две детские книжки, повесть «Апрель» (1937). В 1938 году был незаконно арестован. Много лет прожил на севере, в результате чего была написана книга «На севере диком» (первая часть романа «Область личного счастья»), вышедшая в свет в 1955 году в издании Пермского книжного издательства. В этом же издательстве вышли в свет отдельными книгами роман «Новый венец» (1957), рассказ «На восходе солнца» (1958), рассказ «Мы строим дом» (1959). В 1959 году в журнале «Урал» напечатана вторая книга романа «Область личного счастья», который в дополненном и переработанном виде печатается в настоящем издании.

Книга вторая

ОБЛАСТЬ ЛИЧНОГО СЧАСТЬЯ

Часть первая

ПЕРВАЯ РОЛЬ

Еще стоят деревья в буйной, летней зелени, а дождь все льет и льет — мелкий, надоедливый, осенний. Будто, износив все чудесные летние облака, небо зябко кутается в какую-то серую рвань. И эта скучная рвань целый день висит над землей, закрывая солнце. И все вокруг серое, скучное, мокрое… Иногда, вдруг, прорвав ветхие лохмотья туч, хлынет на землю горячая волна. Как тогда засияет, как оживет все вокруг! Какими красками заиграют умытые дождем дома, как заблестит трава, зелеными кострами вспыхнут тополя!

И астры, предчувствуя осень, спешат поярче прожить свою короткую разноцветную жизнь.

Глядя на цветы. Женя думает, что вот сегодня день ее рождения и ей исполнилось — страшно сказать — двадцать лет!

Астры — любимые ее цветы — пестрым табунком мокнут на клумбах. «Какая чепуха, — думает Женя, — у меня-то еще все впереди, и некуда мне спешить. Придет же в голову такая глупость».

Она стоит на высоком крыльце строительного техникума в своем новом темно-зеленом пальто. Первое пальто, сшитое в ателье. На последней примерке портниха с профессиональным восхищением оглаживала ее бедра и плечи: «У вас, девушка, так все на месте, ну так уж на месте, просто одно удовольствие шить на такую фигуру».

Высокие резиновые сапожки зеркально блестят, раскидывая ослепительные блики при каждом шаге. Женя спешит в общежитие. Сегодня она получила от Виталия Осиповича поздравительную телеграмму, и нужно скорее ответить на нее. Наверное, ему там в тайге, на берегу Весняны, не очень-то весело. Конечно, ей лучше, спокойнее и проще живется, чем ему.

Он говорит о долге, об обязанностях каждого человека. Это верно. Это Женя понимает. Но разве не ее долг и обязанность быть всегда рядом с любимым, помогать ему в его большом деле, любить его, делать жизнь полной и красивой? А она сумеет это, даже не получив диплома техника-строителя. Разве обязательно у любимой жены должен быть диплом?

Женя в нерешительности остановилась перед небольшой лужей, преградившей ей путь. Солнце играло в луже ослепительным голубым огнем. Ветер мелко рябил воду. С дерева сорвался желтый листок, изогнутый и длинный. Вот он покачался на мелких волнишках, перевернулся и покорно прильнул к сияющим носкам Жениных сапожек.

И это покорное подчинение воле ветра вдруг почему-то оскорбило Женю, как некий намек на ее собственное безволие. Она выпрямилась, взмахнула портфелем и решительно ступила в воду. Ветер с новой силой ударил в ее розовое лицо, вспыхнувшее от возмущения.

Кто это выдумал, что она подчинилась, что на нее давит чужая воля? Она любит, она сама, по доброй воле с восторгом подчиняется своей любви и подчиняет ей его, самого дорогого и самого сильного. А для этого надо быть достойной любви такого сильного и властного человека, как Виталий Осипович.

Вот она сейчас придет в теплую комнату общежития, почитает, поболтает с подругами и ляжет спать.

А он строит. Дождь, снег, ветер — строит. Женя в прошлом году приезжала на строительство. Стояло жаркое лето. От комариного пенья звенело в ушах. На огромной площадке сотни людей корчевали пни, копали котлованы, рубили первые дома. Виталий Осипович, усталый, потный, оживленный, сказал ей:

— Через три года здесь будет комбинат, самый большой в мире, а через пять — город, самый молодой в мире.

И Женя восторженно верит: если говорит он — будет. И комбинат, и город самый лучший в мире, и они будут называть его — наш город.

И еще он говорил:

— Женя, мне очень скучно без вас, и когда вы кончите учиться, мы уже никогда не будем разлучаться.

Она верит всему, что он говорит. Она готова ждать три года, пять лет, хотя и не понимает, зачем это надо.

Женя знает: он не бывает мелочен никогда, ни в чем. Он щедрой рукой раздает все, чем наградила его природа, та самая природа, которая для скупых прижимиста, а для добрых ей ничего не жаль.

Он всю силу, все уменье отдает делу, он не может иначе, и за эту щедрость Женя все прощает своему любимому. За эту щедрость и полюбила его. Хотя, честное слово, очень трудно приучить такого человека к мысли, что он сам достоин личного счастья.

Конечно, Женя понимает, что сейчас очень напряженное время: четвертый год мирного послевоенного строительства. Еще не все раны залечила страна, еще не все разрушенные заводы вступили в строй, в сожженных деревнях еще стучат плотницкие топоры, восстанавливая разрушенные дома, и на черные пепелища падает янтарная щепа, блистая под мирным солнцем.

И в то же время в стране возникают новые заводы и города, строительство которых требует напряжения всех человеческих сил. Не время было думать о себе, о своих желаниях и склонностях, и уже прямым преступлением было бы заботиться только о своих интересах.

Так говорил он, и Женя, вздыхая, соглашалась с ним. Она считала, что свое счастье, своя семья никогда не могут помешать человеку отдавать всею себя своему делу.

Но так сказал он — значит, надо.

Он ее любит и всегда, во всех письмах говорит об этом. Подруги предупреждают: «Смотри, Женька, упустишь. Будешь, дура, с дипломом и без мужа».

Женя только победительно улыбается. Она верит всему, что говорит Виталий Осипович.

Легко взбежала она по выщербленным камням крыльца. Разыгравшийся ветер крутанул напоследок подол ее зеленого пальто и бросил в лицо крутые завитки волос цвета ярких опавших листьев. Он бросился за ней, но дверь захлопнулась перед самым его носом, и он с залихватским свистом понесся по улице. Женя вошла в дом свежая, румяная, разгоряченная игрой с ветром. На ходу поправляя волосы, она стремительно пробежала по коридору.

В комнате пусто. Обе подруги на репетиции драмкружка.

На подушке лежало письмо в плотном синем конверте. Женя сразу определила: от Марины. Ее конверт. Она не любит менять ни своих привычек, ни убеждений, ни конвертов. И привязанностей своих тоже не меняет. В этом Женя убеждена, хотя ни разу, ни в одном письме Марина не упомянула о Тарасе.

Тарас только в прошлом году поступил в лесомеханический институт. Женя изредка встречала его. Раза три за все эти годы. При каждой встрече он спрашивает о Марине одно и то же: пишет ли? Заглядывая в его не то тоскливые, не то озабоченные глаза. Женя торопливо и страстно докладывает: да, пишет, и часто, живет одиноко, скучает, учится, комнату еще не вернули, живет в общежитии… Словом, наговорит о житье-бытье Марины столько, сколько не вычитаешь изо всех ее писем, вместе взятых. Тарас слушает, сосредоточенно разглядывая Женины туфли, и дышит старательно, как на приеме у врача.

— А что тебе пишет? — нетерпеливо спрашивает Женя.

Перестав дышать, Тарас коротко отвечает:

— То же самое. В общем, я пошел.

— Подожди, Тарас, — возмущается Женя. — Что передать Марине?

Взяв Женю за плечи, Тарас смотрит в ее участливые глаза. На сердце у него теплеет.

— Женюрка, золотая твоя душа, передай что хочешь.

Возвращаясь домой после таких встреч. Женя каждый раз посылала Марине злые письма. Но это, по-видимому, мало действовало. Марина не отвечала на такие письма.

Не снимая пальто и не поправляя растрепанных ветром волос, Женя торопливо растерзала конверт. Как всегда, письмо оказалось коротким и глубоким, как девичий вздох.

«Все у меня по-старому, живу одиноко в смысле души и сердца, и никого не вижу, кто бы мог нарушить это одиночество. А сердце с каждым годом грубеет и чувства притупляются. Я во всем одна. Заботы омужчинили меня, постепенно утрачивается, так называемое, женское обаяние. По крайней мере, мне все реже и реже напоминают о нем. Мне уже двадцать шесть — старая дева».