Лев Правдин - Область личного счастья. Книга 2
О Тарасе ни слова.
Бросив письмо на постель. Женя раздевается, фыркая, как кошка. Старая дева — это уж слишком. Дура, а не старая дева. И тот тоже хорош! Что они оба скрывают? Все равно Женя их насквозь видит. Все их увертки. Испытывают они друг друга. Проверяют. Добром это не кончится.
Сбросив платье, Женя в халате бежит умываться. А потом скорее к столу, пока не вернулись подруги. Уж она-то своего не упустит. Ее письма, большие и обстоятельные, дышат такой любовью и такой готовностью на все ради любимого, что хоть кого заставят тосковать.
Когда письмо написано. Женя перечитывает его. Глаза ее сияют счастьем, словно он тут, рядом, слушает ее слова о любви и говорит:
— Все это будет, Женя.
И она уверена. Будет. Все до сих пор было так, как он хотел, и Женя с восторгом подчинялась его доброй воле, хотя, зачем скрывать, с каждым днем становилось все труднее и труднее ждать исполнения сроков, назначенных им.
Она давно уже перестала удивляться, открывая в себе такие качества, о которых раньше и не подозревала.
Вдруг оказалось, что у нее есть воля. Она заставила себя учиться, быть сдержанной, рано вставать, не спать на лекциях; она заставила себя терпеливо и спокойно переносить разлуку со своей любовью, она заставила любимого поверить в свою любовь, поверить так, что он сам, этот суровый и властный человек, полюбил ее.
Но это он только на работе суровый и властный. Одна Женя знала, какая мягкая, какая нежная у него душа, но как он умеет, когда надо, взять в свои крепкие руки эту свою душу, не позволяя ей очень уж разнеживаться.
Вот эта способность подчинять свои чувства долгу вначале раздражала Женю, приводила ее в отчаяние и толкала на самые необдуманные поступки. Но когда Женя ближе узнала Виталия Осиповича, завоевала его любовь именно своими отчаянными поступками, она поняла и еще одну истину: доказать любовь — не самое трудное, стать достойной этой любви — вот что трудно и необходимо, чтобы любовь была крепка и навеки.
Женя еще не понимала, что эта простая истина так же относится и к дружбе, и ко всей деятельности человека, — так она была полна своей любовью, что для других чувств в ней не оставалось места.
Только потом она поняла, как трудно подняться на одну ступеньку, но еще труднее доказать, что ты имеешь право и силу не только подняться и стоять на ней, но и мечтать о следующей ступеньке.
Она восторженно и властно любила, не думая о призвании в труде, о борьбе за вершины труда. Это пришло позже и совершенно неожиданно для нее.
А пока она, красивая, нежная, сидела одна в комнате общежития, положив локти на белую, похожую на простыню, казенную скатерть. На ней был халат розовый, как утро, и цветущий небывалыми цветами. Но это буйное ситцевое цветение ничуть не скрывало молодой красоты сильного горячего тела.
Блестящие, светлые волосы, которые она перестала стричь с тех пор, как поступила в техникум, рассыпались по плечам и спине золотыми кольцами.
Закрыв глаза, Женя думала о любви, о хорошей жизни, к которым ведут долгие, нелегкие пути.
Женя так задумалась, что прозевала приход подруг. Они налетели на нее, как иззябшие синицы, с гомоном и писком.
— Ой, Женька, до чего ты тепленькая. Видишь, какие у меня руки? Видишь! Терпи!
Женя тоже пищала от того, что холодные руки подруг щекотали ее.
Потом они успокоились. Женя, захватив чайник, побежала на кухню разогревать его, а подруги начали снимать Пальто, разуваться; одна надевает синий фланелевый лыжный костюм, другая зеленый халат. Через несколько минут они пьют чай и дружно ругают погоду, преподавателя литературы и завхоза, который экономит дрова, а в аудиториях чернила замерзают.
Но они долго не задерживаются на огорчительных мелочах быта. Есть события гораздо интереснее. Вот сегодня драмкружок — «Ты только послушай, Женюрка!», — начали репетировать новую пьесу, и Олин студент переврал слова, получилось очень глупо и смешно.
Подруги так много и часто рассказывали о драмкружке, что Женя не вытерпела и пошла с ними посмотреть, в самом ли деле там так интересно.
Руководил кружком актер из драмтеатра Хлебников. Устало сидя в кресле, он внимательно посмотрел на красивую студентку. Подумал: «Девица выразительная», — и спросил:
— Ну, а вы что умеете?
— Все, — надменно ответила Женя, оскорбленная бесцеремонным, как ей показалось, осмотром.
Хлебников ворчливо сказал:
— Ну-ну. Вы сюда зачем пришли?
— Если мешаю, могу уйти.
Одна из подруг посоветовала:
— Не дури, Женька.
А другая сообщила;
— Пляшет очень хорошо и поет.
Скучающим голосом Хлебников согласился:
— Ну хорошо. Прочтите что-нибудь. Все равно что.
И Женя прочла самое свое на всю жизнь любимое:
На севере диком стоит одинокоНа голой вершине соснаИ дремлет качаясь, и снегом сыпучимОдета как ризой она…
Она читала, глядя прямо перед собой, и видела свою избушку, утонувшую в голубых сугробах, яркий огонь печурки и Виталия Осиповича, тогда еще неизвестного ей офицера, читающего печальные стихи об одиночестве. Но как раз в тот вечер окончилась одинокая жизнь и пришла любовь.
Хлебников оживился, С удивлением посмотрел он на заносчивую девушку, которая вдруг так прочитала стихотворение об одиночестве и разлуке, что оно зазвучало, как гимн неугасимой любви.
С него слетела усталость. Он выпрямился в своем кресле, глаза его заблестели. Он не особенно доверял красивым девушкам: все они думают, что рождены для сцены или для кино. Но тут что-то другое. Перед ним стояла девушка бесспорно красивая, с задумчивыми глазами и, кажется, с очень строптивым нравом. А самое главное, она не кокетничает, не ломается, и по всему видно — ей все равно, примут ее в драмкружок или нет.
— Ого! — удивленно и недоверчиво сказал Хлебников, глядя на нее как на что-то редкостное и поэтому недостойное еще безоговорочного признания. — А еще что-нибудь? Что еще можете прочитать?
Его взволнованность и напряженность передались всем.
Тишина наступила в зале.
Женя смущенно покачала головой:
— Все…
И, с удивлением чувствуя, что впервые смущение не вызывает у нее надменности, она повторила:
— Я ведь не артистка.
— А хотите быть актрисой?
— Не знаю. Я никогда не думала об этом.
Вскоре начались репетиции. Хлебников уже не сомневался, что у нее талант. Он осторожно, постепенно приучал Женю к мысли, что она актриса. Женя строго и увлеченно работала над своей ролью, но об артистической карьере помалкивала. Это сбивало его с толку. Обычно бывало наоборот: многие старались доказать свою исключительную, но непонятую талантливость, и поэтому не верили его приговору.
Молчаливое противодействие Жени убеждало в ее несомненной талантливости — настоящий талант всегда строг и требователен к себе.
Так думал Хлебников, не подозревая, как далек он от истины. Он не знал, что Женя сразу с восторгом и смущением поверила ему. Она вообще была доверчива и откровенна даже с малознакомыми людьми. И ей самой очень хотелось сделаться актрисой. Каждая ее удача на репетициях волновала ее, убеждала, что она нашла свое настоящее призвание. Но было одно обстоятельство, о котором никому нельзя было сказать.
Подруги в один голос твердили, что ей привалило такое счастье, что тут даже раздумывать нечего. А Женя думала: «Ничего-то вы не знаете, какое бывает счастье и сколько оно стоит. Счастье — идти с любимым всю жизнь по одной дороге, делать одно дело и никогда не расставаться. Вот — счастье, а все остальное не стоит того, чтобы обращать внимание».
Но вдруг оказалось, что всего, о чем Женя мечтала, чего желала страстно и самоотверженно, всего этого недостаточно для полного счастья человека.
ОБЛАСТЬ ЛИЧНОГО СЧАСТЬЯ
Виталий Осипович Корнев меньше всего думал о личном счастье. Он знал: наступит время, и счастье придет и прочно поселится в его избушке над светлой Весняной. Он даже знал, как выглядит это счастье и как его имя. Но что станет с ним, вечным бродягой и солдатом, когда вдруг явится его счастье, этого он представить себе не мог.
Он писал: «Милая Женя… конечно, самое лучшее время для меня наступит тогда, когда мы будем вместе». Но он не был уверен, что в самом деле это время будет лучшим. Он просто не мог себе представить, как это будет выглядеть — личное счастье, но верил, что Женя приедет и все устроит. Она наведет полный порядок в делах личного счастья. По всему видно, что и тут она разбирается лучше, чем он. Так оно и должно быть, у него большое дело, он строитель и командир, ему надо думать о больших делах, о счастье многих людей.
И он думал о своих делах, считая, что именно в них в содержится его вклад в общее счастье. Даже сейчас, ночью, возвращаясь к себе домой, он все еще спорил с бригадиром монтажников Ильей Комогоровым, который не соглашался начинать монтаж бумагоделательной машины до тех пор, пока в машинном зале не будут застеклены все окна.
