Феликс Сарнов - Кошки говорят Мяу
— Нет, не ложи-и-итесь, пожалуйста, не ложи-и-и-тесь, пожалуйста, вста-а-а-ньте…
— Да, заткнись ты, — рявкнул на нее один мужик, и обращаясь ко мне, тревожно спросил. — Ну, ты как, парень?.. Скорую надо?
Только чтобы прекратить эти визгливые причитания женщины, я снова сел, помотал головой и пробормотал:
— А где… девчонка?
На мотоцикле я ехал не один. В начале Сущевского, на светофоре, ко мне подскочила неизвестно откуда вынырнувшая, слегка поддатая девка, спросила «Прокатишь?», и не дожидаясь ответа забралась в седло, позади меня, сразу плотно стиснув мою задницу полными ляжками и так крепко прижавшись грудями к моей спине, что у меня сразу не осталось никаких сомнений — нормальный, «давучий» вариант… Зажегся зеленый, она нетерпеливо тряхнула меня за плечи:
— Давай!..
— А ты даешь? — спросил я.
— Даю, — хохотнула она. — Когда прокачусь…
Мы тронулись с места и быстро набрали скорость на пологом спуске Сущевского Вала. Прокатилась, блядь…
— … Да, вот она, — махнул мужик рукой в сторону, — с ней все нормально… Ты-то как?
Прихрамывая, подошла девчонка, уселась на кромку тротуара рядом со мной, обняла меня за плечи и всхлипнула. Она была в шоке, ничего не говорила, но кроме расцарапанной коленки, никаких увечий я навскидку не видел.
— Вроде, ничего, — пробормотал я и попросил у него закурить.
Мужик дал мне закурить, причитавшая и повизгивающая женщина наконец заткнулась и лишь недоверчиво, со страхом и изумлением пялилась на меня, второй мужик, пока я жадно затягивался сигаретой, подобрал мотоцикл, подкатил его к нам, завел и поставил на подножку.
Сделав последнюю затяжку, я поднялся с тротуара без посторонней помощи, мужик, дававший мне сигарету, сунул какую-то бумажку в карман моей куртки (это оказался четвертак — он не заметил, что от меня попахивало винишком, а я не сообразил, что он разворачивался в неположенном месте с потушенными огнями), помог мне усесться в седло, девка села за мной, не обращая внимания на причитающие всхлипы женщины: «Ой, не на-а-а-до, не сади-и-и-тесь, лучше такси… мы запла-а-а-тим…», — и…
Я без приключений доехал до дому.
Родители жили на очередной «даче», квартира — те самые «хоромы», которые когда-то произвели такое впечатление на Цыгана — была в моем полном распоряжении. Правда, в ту ночь распорядиться ей с толком (хотя бы с парой палок) мне не удалось. Стоило мне повернуться к девке и чуть прикрыть глаза, как на меня сразу мчались два ослепительно-желтых фонаря, две фары, и… Мне сразу становилось не до любви, к горлу подкатывала легкая тошнота и хотелось куда-то уползти, спрятаться, закопаться. Девка была не в обиде — ее тоже слегка трясло и ей тоже было не до того, хотя справься с этим я, она бы тоже справилась. Они в этом плане лучше устроены…
На утро, выспавшись, я чувствовал себя нормально во всех смыслах, даже в половом, только… Пока лежал. Стоило мне встать, как сразу начинало мутить. Ну, я и не вставал — девка уходить пока не собиралась и вовсю орудовала на кухне.
Днем с «дачи» приехал отец, удостоил девкино «здрассьте» еле заметным кивком, раздраженно поинтересовался, почему я среди дня валяюсь в постели, выслушал мое краткое изложение случившегося (про «жигуль», проехавший по ногам я ничего не сказал) и вызвал врача из поликлиники.
Милая докторша, знавшая меня с семилетнего возраста, внимательно осмотрела меня, ощупала со всех сторон и вынесла приговор:
— Легонькое сотрясение мозга. Дней десять — полежать. Три дня — вставать только в уборную, потом можно есть за столом, но щадяще-постельный режим. Принимать… Можно — белоид. Три раза в день. Если поболит голова — анальгетик. В общем, будем считать, отделался легким испугом.
Отец вышел проводить ее в коридор и спросил:
— Больница не нужна?
— Да нет, — отмахнулась она. — Сотрясение легкое. Никаких осложнений… Ссадины — вообще ерунда.
— Понимаете, — немного смущенно пробормотал он, — тут такое дело… Дело в том, что этому болвану осенью — в армию, и я подумал…
— В армию? — он посмотрела на него, как на умалишенного (точно так же, как Цыган смотрел на мать, когда та объясняла ему про свежий воздух) — Что же вы сразу не сказали?
Не обращая внимание на застывшего с ее плащом отца, она вернулась в комнату, села за стол, извлекла из сумочки стопку бланков и шариковую ручку и стала что-то писать…
— Так как же… — слегка растерянно пробормотал отец, входя в комнату с ее плащом.
— Вот так, — сказал она, не отрываясь от бланка. — Я выписываю направление на госпитализацию. С сотрясением мозга второй степени, — закончив заполнять бланк, она повернулась ко мне. — Ты повторишь в больнице все, что рассказал мне. Никаких лишних страстей. Не сгущать краски. Все, что говорил мне, кроме… — Она прищурилась и в ее голосе зазвучали металлические нотки. — Запомни, самого момента столкновения ты не помнишь!
— Но ведь… — попытался возразить я.
— Самого момента столкновения ты не помнишь, — медленно, отчеканивая каждый слог, повторила она. — Ты на несколько секунд потерял сознание. Это необходимо для сотрясения второй степени. Но тебе не нужно говорить, что ты потерял сознание. Ты просто не помнишь самого момента аварии. Ты ехал по дороге, потом — какой-то удар, и… Ты открыл глаза, когда уже лежал на мостовой. Ты знаешь, что случилось, потому что тебе рассказали — прохожие, там, или те, кто были в машине, но… Сам ты — этих нескольких секунд не помнишь. Понял?..
— Понял, — кивнул я, — может я, и правда, вырубился на секунду. Знаете… — и я попытался честно рассказать ей про трамвай, про красный трамвай, на который я несся, лежа на мостовой, и сквозь который я…
Она недоуменно нахмурилась, потом скептически усмехнулась и сказала:
— Не надо отсебятины. Никаких сказок — коек везде не хватает, и там не дурачки работают. Только то, что я сказала, и — никаких трамваев. Ни красных, ни серо-буро-малиновых! Так… Направление готово. Где у вас телефон? Госпитализацию над сделать по скорой — они, конечно, будут ворчать, но это снимет все вопросы в военкомате…
Это действительно сняло, хотя и не все, но главные вопросы — никаких экспертиз, лишь запрос выписки из больничной истории болезни, а потом… Автоматом — отсрочка от осеннего призыва. Автоматом — отсрочка от весеннего. А через год, в следующем августе — наконец-то, успешно сданные экзамены в институт, моя фамилия в вывешенных перед главным зданием списках счастливчиков, дивная пьянка по этому поводу на деньги, вырученные за наконец-то проданный мотоцикл, и… все остальное.
* * *— Жигуль… переехал тебя?! — Рыжая уставилась на меня изумленно-недоверчивым взглядом, даже забыв про слезающий с ногтя мизинца лак. — Но так… Так просто… не может быть!
— Почему?
— Потому…. Потому что… Это машина…
— Ну, да. Машина. Не танк же, и не БМП, — я потянулся. — Обыкновенная машина, и кстати, довольно легкая…
— Переехала?!. Вот тут? — она провела ладонью по своим ляжкам
(таким полным — не толстым, полным, очень красивым, очень… женственным, хотя и не так, чтобы очень молодым, но…)
— Не вот тут, а ниже, и не по этим, — я провел рукой по ее ляжкам, а потом похлопал себя по своим, — а вот этим…
Она положила руку на мои, я думал, сейчас ее рука по обыкновению скользнет выше, но она осталась там, только легонько сжала мне ногу.
— Это невозможно… Так не может быть…
— Потому что не может быть никогда?
— Потому что их бы раздавило!
— Их слегка сдавило, — терпеливо стал объяснять я, — и они потом какое-то время болели… Даже сейчас, зимой, в морозы, эти места у меня замерзают быстрее, чем все ноги, а может, мне так только кажется… Но на самом деле, тут нет ничего особенного… Жигуль — легкая тачка, она весит… — я задумался, — Ну, килограмм девятьсот…
— О, Госссподи!..
— Да, не «Госссподи», она ведь одним боком, значить раздели пополам.
— Тоже не слабо, — фыркнула она.
— Еще половину или даже больше скинь на скорость, вот и останется меньше двухсот… Положи полтораста кэгэ себе на ноги — нет, только не себе, они мне нужны такими, — ее ладонь медленно двинулась вверх по моей ноге. — Ничего старшого не случится. Здесь одни из самых сильных мышц у человека… Ну, больно будет немножко, будет давить, но — ничего не раздавит. Вот если бы он тормознул… Тогда мог по асфальту размазать. Хотя…
— А если бы — ниже? — она вздрогнула. — Или… выше? — ее ладошка замерла, не добравшись до цели.
— А если б я вез патроны? — начиная раздражаться, буркнул я. — Что толку — играть в «если бы, да кабы»? Было так, как было, а было бы иначе… ты бы сейчас рылась в записной книжке и обзванивала бывших… И нынешних, — я погладил ее живот, — сука рыжая.
