Том Роббинс - Новый придорожный аттракцион
Маркс Марвеллос насупился словно горгулья, которой до смерти осточертел Нотр-Дам.
– Боюсь, я не стал бы при принятии решений полагаться на дурацкие китайские суеверия, – ответил он. – Скажу честно, на основе вашей «И Шин», или как вы там называете эту свою книженцию, я не взял бы на работу даже говночиста. А уж тем более не соглашусь, чтобы на основании каких-то там гаданий меня брали на должность управляющего вашим заведением.
Аманда явно не ожидала таких резкостей.
– Извините, – пробормотала она, – я не думала, что вы это так воспримите. Вы ведь дружны с Почти Нормальным Джимми. Вот я и решила, что вы разбираетесь, ну или по крайней мере знакомы… со знанием, что лежит вне пределов песочницы эмпирического опыта.
– Стоит Почти Нормальному Джимми завести речь на философские темы, как он тотчас, как и все юные мистики, становится похож на смесь Нормана Винсента Пила и предсказателя из дешевого балагана. А из того, что я сегодня узнал о себе от вас, то и вы недалеко от него ушли. Песочница эмпирического опыта! Это же надо так загнуть!
Однако Маркс Марвеллос вовремя сдержался и поспешил подсластить сарказм елеем.
– Вы не подумайте, у меня и в мыслях не было оскорбить вас! Просто я ученый – в некотором роде ученый, то есть ученый до известной степени, – и привык решать проблемы человечества. И поэтому терпеть не могу, когда в принципе разумные люди пытаются уверить меня, будто им известны средства избавления человечества от его скорбей. Как правило, все это не более чем результаты гадания на кофейной гуще – всякой там йоги, теософии, вегетарианства, дзена, примитивного христианства, летающих тарелок и вертящихся столов.
– Я не пытаюсь вас ни в чем уверить, Маркс Марвеллос.
Голос Аманды позвучал мягко, едва ли не вкрадчиво. Она сделала шаг, и ее грудь под усыпанной блестками вязаной безрукавкой соблазнительно покачнулась. Губы ее были влажными, словно лепестки орхидеи в каплях росы.
– И я не собираюсь искать пути, чтобы избавить человечество, как вы выразились, от его скорбей. Тем не менее, если вы видите конфликт между наукой и мистикой, то я могу сказать лишь следующее. Не стоит отрицать за мистикой объективность, какую вы с такой легкостью приписываете науке. Профессор Карл Юнг был великий ученый, но и он не отрицал того, что «И Шин» – не что иное, как проверенное временем и вполне применимое на практике руководство по теории вероятностей. Я почему-то подозреваю, что ученые гораздо чаше полагаются на случайность, нежели готовы в том признаться нам, простым смертным. И если вы честны – а в этом я ничуть не сомневаюсь, – то должны признать, что гоже время от времени руководствуетесь интуицией.
Вместо ответа потенциальный продавец сосисок и управляющий зверинцем только пожал плечами. Разговор зашел такой, какого ему как раз хотелось избежать или по крайней мере отложить очень надолго. И теперь Маркс не знал, как направить их с Амандой общение в иное русло. А может, прямиком в постель? Господи, до чего же она соблазнительна! Маркс подумал, что если застынет на месте, не проронив ни звука, то наверняка услышит, как сексуальность так и гудит внутри нее, словно пчелы в улье. Но с другой стороны, это страстное жужжание наверняка заглушит жалобное блеяние его собственного геморроя.
– Послушайте, – решился он наконец, – я весьма польщен, что вы сочли мою кандидатуру подходящей. И если ваша древняя китайская книга, которой уже три тысячи лет, высказалась в мою пользу, то, подозреваю, я должен испытывать благодарность. Признаюсь, мне очень хотелось бы получить эту работу, и поскольку вы мне ее предлагаете, то я говорю, что согласен.
– Маркс Марвеллос, – произнесла Аманда, чуть помедлив, – сначала скажите мне вот что. Что вы за ученый такой, если согласны продавать горячие сосиски и показывать посетителям блошиные бега? Есть ли такая отрасль науки, которая требует прохождения практики в придорожном зверинце?
– Я не ищу работы в любом придорожном зверинце. Меня интересует именно этот.
– Но почему?
– Черт, – вздохнул Марвеллос. – То-то мне показалось, что интервью идет как-то уж слишком гладко. Скажите, моя судьба зависит от ответа на этот вопрос?
– В принципе нет, – успокоила его Аманда. – Что касается меня, то считайте, что я уже приняла вас на работу. Так что, если не хотите, можете не отвечать на последний вопрос. Я задала его лишь из любопытства. Не более того. Но если вы действительно настоящий ученый и у вас была интересная работа в каком-то научном учреждении, то зачем вы приехали сюда, зачем отыскали нас? Да-да, мне не дает покоя любопытство.
Молодой ученый в клетчатом костюме снова вздохнул и перевел взгляд от пронзительных глаз Аманды к складкам ее короткой шелковой юбки.
– Вы позволите, если я не стану ворошить собственное прошлое? Нет-нет, там нет никаких страшных секретов, просто все это не так уж важно. Скажу лишь одно. Начальник моего отдела в университете имени Джона Хопкинса написал на моей диссертации следующее – по сути дела, он отверг ее, а я не стал утруждать себя вторичным ее рассмотрением, – «Гениально, но чересчур легкомысленно». Почему-то такой репутации я удостаивался всегда, в каких бы научных кругах ни оказывался. Стоит ли говорить, что лично я не согласен с такой оценкой.
– Пожалуй, не стоит.
– Хм-м. В любом случае репутация непредсказуемого гения не мешала мне получать очень интересную и достойную работу. Причем не единожды.
– Вас увольняли?
– Не всегда. Нет, один раз все-таки попросили. Но обычно я уходил сам, как только чувствовал, что работа не удовлетворяет моих интеллектуальных запросов.
– Вы мечтали заниматься собственными исследованиями?
– Да. Черт побери, мечтал, и еще как! Я спал и видел, что занимаюсь собственными исследованиями!
Марвеллосу было до некоторой степени неприятно, что его заветные мечты, оказывается, так легко угадать.
– Но у вас не было денег.
– Верно, денег у меня не было. И вообще откуда вам все это известно? Обо мне что, по телевизору передавали?
– Много раз. И что вы такого натворили?
– Ну, скажем, я взял один странный отпуск. То есть в ту пору мне казалось, что это отпуск. Один мой старый знакомый, летчик из Балтимора, обрюхатил одну стюардессу. Но у него была семья, а она затянула с абортом. И тогда этот пилот предложил мне сделку: он платит мне пятнадцать тысяч долларов, если я женюсь на его подружке. Той нужен был муж, чтобы у ребенка был отец и имя. Летчик познакомил нас, мы сходили с ней в ресторан. У нее были огненно-рыжие волосы. Звали ее Нэнси. В постели – сущая юла. Я решил принять предложение друга. Действительно, чем не выгодное дельце? Пятнадцать кусков плюс то, что было у меня самого. Вполне можно было переехать куда-нибудь в провинцию, поближе к природе, взять отпуск на пару лет и посвятить себя разработке собственных теорий. Смотришь, за два года я бы сумел продвинуться со своими исследованиями, и можно было рассчитывать на получение гранта. Звучало заманчиво. Да еще и в придачу красавица жена и ребенок. Я действительно решил, что мне пора остепениться.
Маркс Марвеллос издал очередной вздох и вновь перевел взгляд в сторону мухи цеце, которая возлежала в своем янтарном саркофаге подобно мумифицированному императору некой далекой планеты, недоступной слабым линзам человеческих телескопов.
– Подозреваю, что по какой-то причине ваш план наткнулся на преграду, – произнесла Аманда и направилась открыть входную дверь заведения. Придорожный зверинец был готов к приему посетителей.
– Мы с Нэнси поженились, и я оставил работу. Снял на Восточном побережье ферму и взялся за обустройство собственной лаборатории. Но пилот так мне ничего и не заплатил. Ни гроша. Он перешел работать на трансатлантическую линию, и мне никак не удавалось застать этого поганца дома между рейсами. Через три месяца я был вынужден вернуться на работу, большая же часть моих сбережений вылетела в трубу. Что касается Нэнси, то мы с ней неплохо ладили. Говорила она мало, зато была очень ласковая. То есть я хочу сказать, затрахала меня так, что я почти голову потерял. А еще с ней было ужасно весело. Но как только ребенку исполнилось несколько недель и с ним уже можно было выходить из дому, она слиняла. Да-да, взяла и ушла от меня, не говоря ни слова. Но самое грустное в этой истории, что я успел в нее по-настояшему влюбиться. А ребенок – я ужасно гордился нашей малышкой, словно то была моя родная дочь. Почему вы смеетесь?
– Можете назвать это женской реакцией. Даже если возьмусь объяснить, вам все равно не понять.
– Пожалуй, вы правы. Вижу, вам смешно. То ли будет с вами, когда узнаете, что случилось дальше. Впадете в истерику – обещаю вам. Нэнси подала на развод, и судья присудил, чтобы я выплачивал на девочку алименты. Я их сейчас обязан выплачивать. Восемьдесят баксов в неделю. А для меня это ого-го сколько. Иначе с чего бы это мне с моим геморроем мучить собственную задницу и трястись три тысячи миль через всю страну в автобусе, когда я мог бы спокойно прилететь сюда самолетом? В общем, когда я ушел из института, мне пришлось сменить имя. Как-то не хочется платить свои кровные непонятно за что.
