Тони Джордан - Плюс один
– Я просто предположила, что ты порвала со своим ирландцем, потому что поняла, что тебе нравятся девушки. Сейчас это так модно. Может, поэтому тебе с мужчинами не везет? Ты же такая красивая, умная, и чувство юмора у тебя есть.
Думаю о жестких волосках, которые задевает ноготь, если провести пальцем по его щеке. О ямочке у основания шеи, под адамовым яблоком. О пепельных волосах на груди. Рельефных мышцах вдоль лопаток.
– Спасибо, что поинтересовалась, мам, но, кажется, я по-прежнему предпочитаю мужчин.
– Они должны у тебя в ногах валяться, дорогая. Видел бы тебя папа. Он бы так тобой гордился.
На минуту перестаю дышать.
– Я тоже этого хочу.
– И всё равно, будь осторожна.
Старые добрые беседы с мамочкой. Снова предупреждения о возможном несчастье. Ладно.
– Осторожна в каком смысле, мам?
– Помнишь, что случилось с Энн Хеч, когда она порвала с Эллен Дедженерес?[15] У нее был нервный срыв, а потом она написала книгу о том, как в детстве ее домогался отец и что она дочь Бога и сводная сестра Иисуса. А еще она разговаривала с маленькими зелеными человечками из космоса. А этот фильм, где ей пришлось целоваться с Харрисоном Фордом, а он ей в дедушки годился! Очень неаппетитно. Вот так и развращают молодежь.
Мою мать можно назвать кем угодно, но только не святошей.
– Что ты хочешь сказать, мам? Что все лесбиянки ненормальные? И развращают молодежь?
– Ох, дочка. Это когда целуются со стариками – вот что развращает молодежь! Не говори никому из прихожан, но лично мне кажется, что девочки с девочками – очень даже разумно. Представь, насколько меньше дел по дому, а если найти девочку с таким же размером, то вдвое больше одежды, а еще никогда не придется брить ноги и стряхивать волосы с раковины! Не понимаю, почему до сих пор все за это не ухватились. Что в этом такого? Главное – ничего не менять. Вот как переключишься обратно на мужчин – так с ума и сойдешь.
В такие моменты (когда разговариваю с мамой по телефону) мне очень не хватает двух моих мозгов. Порой я жалею, что их нет, хотя они повели себя очень невежливо, и это после моего гостеприимства! Даже не попрощались. Я и заметить не успела, как они собирают вещи, укладывая их в одинаковые клетчатые чемоданчики капиллярно-розового цвета и нейронно-серые спортивные сумки. Просто однажды утром проснулась, а их и след простыл.
Тогда, после пробуждения, мне пришлось придумывать новый утренний распорядок и правила отхода ко сну. Новые правила для ужина с новыми продуктами (на этот раз меню посложнее, с разными блюдами на каждый день недели, приготовленными по рецептам из газеты). Вряд ли мне когда-нибудь удастся снова запихнуть в себя курицу с овощами и бутерброд с сыром. Обожаю свое новое кафе: оно наполняет меня уверенностью. Во-первых, у них в меню нет апельсинового торта, торты каждый день разные и свежие. Блинчики поливают настоящим кленовым сиропом, а не помоями из токсичных отходов, которыми меня травили в старом кафе в тот день, когда мы с Шеймусом там завтракали. В первое утро, когда проснулись вместе.
Я изобрела более гибкую и совершенную систему: теперь начинаю с торта, который лежит в левом верхнем углу витрины, и на следующий день двигаюсь вправо. Так мне намного больше нравится – выходит симметрия со старой привычкой выбирать столики по часовой стрелке. А количество кусочков я теперь определяю по числу слов, которые произносит молоденькая официантка в качестве приветствия: «Доброе утро! Как у вас сегодня настроение? Какой тортик хотите попробовать?» 11 слов. Но просто поразительно, сколько вариаций на эту тему она способна придумать, например: «Какая у вас классная юбка», или «Лучше запишу, а то я с похмелья плохо соображаю», или «Яичницу сегодня брать не советую». Это намного интереснее, чем маковые зернышки, потому что приходится сосредотачиваться, одновременно производя подсчеты и придумывая ответ, который прозвучал бы естественно.
Нашла я и новый супермаркет: он тоже недалеко от дома и принадлежит конкурирующей сети. Чтобы измерить его шагами, выбираю самое загруженное время:
вечер воскресенья. Тогда меньше шансов, что кто-то заметит, как я считаю шаги. Не то что в пустом зале, когда на тебя пялятся все сотрудники, прикидывая, не вызвать ли охрану. Однако нельзя отклоняться от курса: этому могут помешать бегающие дети и мужчины, бессмысленно уставившиеся на полки. Всё, что мне необходимо, в этом супермаркете тоже есть. Есть даже герметичный пакетик нового размера. Экстрамаленький. Идеально подходит для моего полдника – 10 миндальных орехов.
Джил решаю рассказать обо всем на той же неделе, что и маме. Воскресный вечер, 18 градусов. Последние несколько недель я осмотрительно избегала разговоров о Шеймусе и своем лечении. Но дальше откладывать нельзя. И хотя я думала, что меня уже ничем не удивить, услышав слова Джил, от потрясения теряю дар речи.
– Что ж, я не удивлена.
– Ты не удивлена, что я бросила лечение?
– Нет, конечно. Совершенно очевидно, что это не твое. У всех есть проблемы, Грейс. У каждого из нас. Даже у Гарри… Гарри, не играй в футбол в доме, пожалуйста! Выйди на улицу.
Ненавижу, когда родители считают себя незаменимыми. Они никогда не уделяют вам полного внимания, никогда. Вечно одним глазом, одним ухом и половиной мозга – вот всё, что достается этим надоедливым детям. Да, став родителем, с половиной мозга можно навсегда распрощаться.
– И еще… я ушла от Шеймуса.
– Это меня тоже не удивляет.
Ну это уж слишком. Я-то думала, она начнет вопить, плакать и убиваться, что я свою жизнь угробила.
– Почему? С ним-то что было не так?
– Ничего. Послушай, Грейс, он мне очень нравился. Таких поискать. Но он не для тебя.
– Это еще почему?
– Не знаю, как точнее объяснить. Шеймус очень милый, но… ты всегда таких людей презирала. Обычных людей с их обычной работой. Среднестатистической внешностью. Обычными домами в обычном пригороде.
Он, конечно, был высокого роста, но это, пожалуй, всё, чем он выделялся. Помнишь, что ты говорила про муравьев? «Они выбегают на мой балкон с восходом солнца лишь для того, чтобы двинуться в обратную сторону, когда солнце сядет». Грейс? Ты меня слушаешь?
Слушаю.
– Я вовсе не утверждаю, что он мне не нравился. Очень даже нравился. Но, Грейс, он был самым что ни на есть обычным. В этом-то всё и дело.
Кто бы говорил. Сама живет в супружеском аду с хорьком, не расстающимся со своим наладонником. Сексуальным, как компьютерная плата. Вот Шеймус действительно был сексуальным. Джил же в жизни не узнать, что значит это слово.
Я запуталась пальцами в телефонном проводе, накручивая его на руку, и мне требуется 10 секунд, чтобы их освободить.
– Ларри ведь Шеймус тоже нравился, верно?
– Он нам всем нравился. Между прочим, Хилли в последнее время сама не своя. Беспокоится о тебе, Грейс. Говорит, что это лечение превратило тебя… кажется, она сказала в клюшку.
– Можно с ней поговорить?
– Хилли! Тетя Грейс тебя зовет.
Возня на том конце провода, и через несколько секунд:
– Алло?
У нее тихий голос. Он всегда был таким робким?
– Спасибо на добром слове.
Ларри в том доме со своей сестрой, братцем и родителями видится мне гладиатором, окруженным львами. Я так рада слышать ее, что даже не могу притвориться сердитой.
– Что? Что я такого сделала?
Так и вижу, как она надувает губки.
– Твоя мама сказала, что, по твоему мнению, я превратилась в клюшку.
Она думает, что все взрослые одинаковые и ей вечно не везет, что жизнь несправедлива и когда она вырастет, то переедет на Марс и никогда больше не заговорит ни с кем из нас.
– Супер. Спасибо, мам.
– Так почему же ты мне ничего не сказала? Мы же вроде друзья.
Слышу визг и голос Джил издалека:
– Хилли, ради бога, подними табуретку, не тащи ее по полу! На паркете останутся следы.
– Не знаю… Папа сказал, что всё в порядке. Что они сделают тебя нормальной.
– Нормальной-шнормальной. Я всё бросила.
– А…
– С тобой вечно так. Помнишь, я сделала химию и думала, что мне идет? Ты тогда что-нибудь сказала? Нет. Я выглядела ужасно, была похожа на белую девчонку, которая притворяется негритянкой. Но разве ты сказала мне: «Тетя, ты страшилище! Лучше побрейся наголо!» А? Нет. Вот и спасибо на добром слове.
Она задумывается:
– Какую химию? Когда это было?
– В 1985 году, естественно. Когда еще люди делали химии? Хотелось быть похожей на Мадонну. На Мадонну образца 1985 года.
– Хм… Разве я тогда уже родилась?
– Типичное оправдание! Ты, между прочим, друг мне. И должна говорить о таких вещах прямо. Если бы я была Дженнифер и призналась тебе, что Брэд снимается в новом фильме с Анджелиной, ты бы промолчала? Неужели не сказала бы: «Плохая идея! Прежде чем отпустить его на съемки, попробуй удержать всеми возможными способами, если нужно, привяжи к кровати за мошонку»?