Дэвид Лодж - Райские новости

Несколько минут мы посидели в торжественной ти­шине, глядя на огонь. Затем, пока Дафна все еще сжима­ла мою ладонь, я поведал ей всю историю, более или ме­нее так, как рассказал ее здесь. И в конце добавил: «По­этому теперь я должен передать тебя Томасу. Он еще несколько неопытен, но намерения у него добрые».

«Не говори ерунды», — сказала она и, наклонив­шись, поцеловала меня в губы, словно хотела заставить замолчать, что, естественно, и произошло.

Понедельник, 14-е

Сегодня утром встретился с адвокатом Урсулы мисте­ром Беллуччи. Его контора находится в центральном Гонолулу, так они его называют, — финансовом и дело­вом районе. Как и Вайкики, он кажется слегка нереаль­ным, словно его выстроили вчера и могут за ночь де­монтировать и убрать, чтобы завтра воздвигнуть что-нибудь совершенно другое. Сворачиваете с довольно неряшливого участка бульвара Ала-Моана, через милю после торгового центра, ставите машину в многоэтаж­ном гараже и, выйдя с другой стороны, попадаете в лабиринт пешеходных улиц и площадей, соединяющих элегантные высотные здания, сбивающие с толку своей похожестью: все из одинаковой нержавеющей стали, тонированных стекол и глазурованного кирпича. По­мещения контор щедро обиты деревянными панелями и от стены до стены застланы коврами, охлаждаются безжалостными кондиционерами и затенены жалюзи поверх тонированных стекол, так что, попав внутрь с раскаленного, ярко освещенного тротуара, с трудом ве­ришь, что ты по-прежнему на Гавайях. Возможно, это делается нарочно, чтобы создать искусственный мик­роклимат, способствующий работе, и преодолеть апа­тию тропиков. Действительно, было похоже, что Беллуччи и его подчиненные играют роли, изображая жизнь конторы в некоей коммерческой столице Север­ного полушария. Сам он был в костюме-тройке и при галстуке; его секретарша — в платье с немилосердно длинными рукавами, в чулках и туфлях на высоких каб­луках. В своих слаксах и спортивной рубашке я чувст­вовал себя одетым небрежно и не по-деловому.

Мистер Беллуччи с важным видом встретил меня в дверях кабинета и жестом предложил мне сесть в зеле­ное кожаное кресло, которое, как и остальная мебель, казалось новехоньким и удивительно ненастоящим. «Как ваши дела, мистер Уолш?» — спросил он. Я корот­ко доложил ему о своих проблемах: о несчастном слу­чае с отцом и т.д., и он сочувственно поцокал языком. «Попали вы в переплет, — сказал он. — Так вы, кажется, говорите в Англии? Попали в переплет[69]». Я объяснил ему значение этого выражения в крикете. «Правда, что ли? — спросил он с легким недоверием. — Вы будете подавать в суд на водителя?» Казалось, он разочаровал­ся, когда я ответил отрицательно.

Он попросил секретаршу принести доверенность и курил сигару, пока я читал четыре страницы. Текст был изложен типичной юридической тарабарщиной, призванной предусмотреть все возможные случайно­сти — «покупать, продавать, заключать сделки или подписывать контракты, обременять долгами, от­давать в залог или отчуждать любое имущество, недвижимое, личное или смешанное, материальное или нематериальное...». Но смысл был ясен. Урсуле надлежало подписать документ в присутствии госу­дарственного нотариуса. Я спросил, как это можно сделать, если она прикована к постели, и Беллуччи ска­зал, что нотариус приедет в больницу. «Больничный социальный работник все это для вас устроит». Так и произошло. К моему удивлению вся процедура была завершена к трем часам дня, после непродолжитель­ной церемонии у постели Урсулы. Теперь я наделен полной властью распоряжаться ее делами. Первой мо­ей задачей стала выплата мистеру Беллуччи не такого уж и маленького гонорара — $250.

Между встречей с Беллуччи и подписанием доку­мента я успел съездить еще в два интерната из списка Доктора Джерсона. Первый, Макаи-мэнор, располагал­ся в шикарном жилом районе на побережье, по другую сторону от Алмазной головы. Не успел я въехать в во­рота, как понял, что он окажется сказочно привлека­тельным и непомерно дорогим. Здание в колониаль­ном стиле, ослепительно белое, с длинной верандой, где более подвижные пациенты могут сидеть в тени и наслаждаться видом и ароматами роскошного, безупречно ухоженного парка. Внутри — также приятный запах. Повсюду элегантность, комфорт и чистота. У всех живущих здесь отдельные комнаты — светлые, обставленные удобной мебелью, с личным телевизо­ром, телефоном у кровати и т.п. Медицинские сестры улыбчивы, аккуратно одеты и опрятны, они разносят пациентам еду и лекарства с напускной сдержаннос­тью стюардесс. Урсуле понравилось бы в Макаи-мэнор. К сожалению, это стоит $6500 в месяц, не считая расходов на лекарства, физиотерапию, трудотерапию и т.д. Ее удовольствие от пребывания в этом заведении будет отравлено тревогой, что придется покинуть его, когда закончатся деньги. Словно прочитав мои мысли, администратор, знакомившая меня с интернатом, статная блондинка в безукоризненном льняном кос­тюме, деликатно намекнула, что они требуют опреде­ленных финансовых гарантий, когда принимают не­излечимо больного пациента, чтобы «упредить любые сложности, которые могут возникнуть, если прогноз окажется слишком пессимистичным», как она иноска­зательно это объяснила. По моему робкому поведе­нию, а возможно и по моим помятым дешевым «ливай­сам», она сделала вывод, что я клиент не того класса. Что и соответствует действительности.

Второе место, где я побывал, называется Бельведер- хаус — несколько претенциозное название для простого одноэтажного бетонного здания пастельных то­нов, которое с дороги казалось скорее маленькой шко­лой. Территория открытая, лишенная тени, совсем рядом с широкой прямой магистралью в довольно голом северо-западном пригороде. После роскоши Макаи-мэнор это небольшой шаг назад, но по зрелом размышлении Бельведер-хаус был значительно лучше любого из двух заведений, которые я видел вчера. Мо­чой воняло совсем чуть-чуть, да и этого я уже практи­чески не чувствовал, когда закончил свой визит; а пер­сонал производил впечатление дружелюбного и за­ботливого. Тем не менее некоторые моменты Урсуле не понравятся: ей придется жить в комнате с другой женщиной, и кровати стоят очень близко (подозре­ваю, что изначально комнаты предназначались для од­ного человека); кое-кто из обитателей совершенно вы­жил из ума, и общих мест для отдыха и развлечений очень мало. С другой стороны, стоит это всего $3000 в месяц. И есть свободные места.

Завтра я должен поехать в банк Урсулы в Вайкики и взять сертификаты акций из ее депозитного сейфа, а затем отвезти их к ее брокеру в центральный Гонолулу, чтобы акции можно было продать. Еще я должен отка­заться от сейфа в банке, чтобы сэкономить арендную плату, ликвидировать маленький депозитный счет и обратить в наличные выпущенную банком валютную облигацию на $3000. Затем все эти деньги нужно поло­жить на приносящий проценты чековый счет, как здесь называют текущий счет. По последней оценке, которая была совсем недавно, портфель акций Урсулы стоит около $25000, а другие ее сбережения и бумаги составляют примерно $15000, что в сумме дает $40000, плюс ее пенсия. Предположим, что она откладывает пенсию для карманных расходов и непредвиденных обстоятельств и оплачивает интернат из капитала. Ес­ли она поселится в Бельведер-хаусе, денег ей хватит на год и даже более, что, надо сказать, в два раза дольше, чем, согласно прогнозам Джерсона, она проживет, а значит, остается приемлемый запас на случай, если доктор Джерсон ошибается в своих оценках. Отврати­тельные подсчеты, но приходится смотреть фактам в лицо.

Урсула смотреть им в лицо, кажется, готова. Я рас­сказал ей о моих последних изысканиях в отношении интернатов, не слишком останавливаясь на недосягае­мых прелестях Макаи-мэнор. Она приняла мое сужде­ние, что Бельведер-хаус, возможно, лучшее место, на которое мы можем рассчитывать, исходя из расценок, и согласилась, что я должен заняться этим вопросом, чтобы ее приняли туда как можно быстрее. Джерсон до сих пор не разобрался с ее запором, который оказался удивительно упрямым, но это всего лишь вопрос вре­мени, и затем она сможет покинуть больницу. Урсула проявила живейший интерес к выдаче доверенности и подсчету своего состояния. Парадоксально, но вся эта деятельность, похоже, вернула ей желание жить. Она попросила меня принести ей из квартиры дополни­тельную ночную рубашку и белье, а завтра собирается сделать прическу. Время словно летит, когда я ее наве­щаю, нужно так много всего обсудить.

Жаль, не могу сказать того же о папе. Он только и делает, что жалуется на боль в бедре, на унизительную потребность в судне и прежде всего на меня — за то, что навлек на него все эти неприятности. Он жаждет оказаться дома и снова спрашивал меня о Тесс. Думаю, мне лучше позвонить ей сегодня вечером и покончить с этим, но пока слишком рано — в Англии еще спят. Схожу-ка я поплавать. Чувствую, что мне нужно как-то размяться после целого дня поездок по Гонолулу в об­лицованном пластиком автомобиле и сидения в каби­нетах и больничных палатах.