Виктор Голявкин - Избранные

Как понять? Сидела со мной, сама меня в кино потащила, и сразу бежать…

Весь вечер я звонил ей, не застал. С утра звоню, спрашиваю, а она, хихикая, отвечает невразумительно. Да я и сам догадался: не хотела, чтобы гимнаст увидел нас вместе. Нечего было и звонить.

Пот, кровь из носа — ерунда: работать больше, бокс! Вперед и вглубь! Меня не остановишь! Тренироваться, как можно больше тренироваться! Колошмачу снаряды, акцентирую удар. Разучиваю серии, ноги уже! Голову ниже, а правую выше! Защищайся, раскрепощайся! Передвигайся, передвигайся! Провести правый апперкот в солнечное сплетение после свинга: раз-два! — нелегко. А правый хук в корпус после прямого совсем не идет, не проходит. Шуткой кажутся слова Фитцсиммонса: «Легко проходит». Не сплю по ночам, боксирую во сне: мелькают перчатки, нокауты, нокдауны, раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… Бом! Бокс! Ору во сне: «Бокс, бокс, бокс!» Королев, Щербаков, Королев, Щербаков — по ним равняться! А вы знаете Огуренкова?.. А вы слышали, Ганыкин… А читали?.. Только тем и занимаюсь: боксирую, читаю, тренируюсь, вырезаю из журналов Джо Луиса, Королева, Витю Меднова, Толю Булакова, залепляю стены возле своей тахты, наподобие мамаши. Свои мирки. Мой мирок. Побеждать. У всех выиграть. Добиться своего.

Кто куда, а я в «Спартак».

Ушел весь в тренировки.

Слева не проходит апперкот. А дни проходят… Недели…

Ждут родители от меня толку в жизни. А я боксирую, боксирую. Не без толку же! Погодите, увидите, вспомните меня, — заветная мечта, заветное, самое заветное! Отец уже мною гордится (а ну-ка, покажись, сынок, каков ты?), не то еще впереди, не прекращать тренировки! Впереди медали и дипломы, кубки, вымпелы, не мешайте мне тренироваться, за это стоит боксировать, за это стоит биться.

…Вокруг в жизни творилось, происходило, совершалось, завершалось, а я боксировал, к вашему сведению. Ничего не замечал и замечать не собирался.

Осатаневший и похудевший от беспрерывных ежедневных тренировок (я повадился последнее время и в группу разрядников), в этот день я решил отдохнуть. Вечером отправлюсь в школу, приходилось много пропускать.

Прилег на тахту с книгой «Боксеры и бокс». Звонят. Неохота открывать. К мамаше кто-нибудь — профессорша Фигуровская или соседка Лиза. Нету дома мамаши, позвонят и уйдут. Ко мне кто-нибудь? Нет, навряд ли.

Звонят и звонят, не уходят. Встаю с досадой, тащусь нехотя к двери, отворяю — никого. Зачем вставал! Ложусь снова — под балконом свист. Вроде мне. Откладываю книжку в сторону (ну не дают читать!), выхожу на балкон и вижу внизу под деревом Адама и Еву — Ирку и гимнаста.

— Мы к тебе! — кричит Ирка.

Махнул им рукой — давайте идите. То ли гимнаст буквально понял взмах моей руки, то ли трюк собирался выкинуть, как вдруг он полез на дерево. Кратчайший выбрал путь к балкону. Ему ничего не стоило до балкона добраться в два счета. Ирка не раздумывая полезла за ним. Гимнаст был уже наверху, на одном уровне со мной, как Ирка завизжала, не добравшись до первой ветки. Он ловко спрыгнул вниз, легко взял ее за талию и поставил на землю. Она взглянула вверх, и весь вид ее говорил: «Вот видишь! Каково?»

«Мы пойдем в дверь», — дал мне понять гимнаст, и я отправился открывать.

Зачем они пришли?

— Мы к тебе звонили-звонили, — затараторила Ирка в дверях, а гимнаст схватил мою руку и сжал с такой силой, что я чуть не взвыл, большой палец у меня был вывихнут, я ему об этом сказал.

— А вы левую подавайте, — посоветовал он.

— Неудобно вроде…

— Так правая же у вас больна.

— Могут обидеться.

— А вы плюйте.

— Нехорошо…

— Но рука ведь больная?

— Больная.

— Ну и все.

Нахальный паренек, будто он у меня в гостях сто раз бывал.

— Ты спал? — спросила Ирка.

— Я читал.

— А мы к тебе звонили-звонили…

Зачем они все-таки звонили? Не могут сразу перейти к своему разговору, ясно. А какой у меня может быть с ними разговор, если на то пошло? Зачем они все-таки пришли?

Гимнаст оглядывал нахально комнату, Ирка подошла к роялю, тренькнула клавишей.

— У вас перчатки есть? — спросил гимнаст и покосился на Ирку.

— Зачем вам?

— Со слов Иры я понял, у вас две пары?

— Ну, две.

Тренькнула еще раз клавиша.

— Очень, очень приятно, — сказал гимнаст, высокомерно меня оглядывая, — для вас представляется возможность.

— Какая возможность?

— Знаешь, зачем мы к тебе пришли? — вмешалась Ирка. — Сашка хочет побоксировать.

— У вас есть возможность себя показать, — сказал Сашка.

— А зачем мне себя показывать?

— Чтобы вы не болтали, чего не следует.

— Эй вы, потише, — сказал я. — Вам что надо?

— С вами побоксировать, — сказал он подбоченясь.

— Саша, давай! — подстегнула его Ирка.

— Не к лицу мне с вами боксировать, — сказал я, — но если вы так этой идеей заражены, если вам себя не жалко…

— Мне вас жалко, — сказал он.

Тренькнула клавиша.

— Давай, давай, Саша, — сказала Ирка.

— Ну, давайте, — сказал я, — хотя это может плохо для вас кончиться.

— А мне думается, плохо может кончиться для вас! — ухмыльнулся он.

— Не очень-то я желаю сегодня без толку боксировать, но сейчас мне представляется действительно возможность, — сказал я зло.

Он нервно подмигнул Ирке, а она тренькнула клавишей.

— Воспользуйся, воспользуйся, — сказала Ирка, — как вы друг друга боитесь — забавно на вас смотреть! Каждый думает, что он сильнее, а на самом деле… Саша, давай!

— Я никого не боюсь! — сказал Саша смело.

Я вынес перчатки, предоставил им право выбирать. Ситуация забавная, наподобие дуэли.

— Перчатки одинаковые, — сказал я, — только эти поновей. Возьмите себе новые, для меня не имеет значения.

— Конский волос? — спросил он, со знанием дела ощупывая перчатки.

— Именно конский, — сказал я.

— Мы возьмем старенькие, — глубокомысленно сообщил он.

— Там тоже конский волос, — подначил я.

— Ничего, ничего… — сейчас он мне отомстит за мои слова, поставит меня на место. Сосредоточенность, смотрите, у него какая!

Он сорвал рубашку, я увидел его мускулатуру, все тело в буграх и дольках, идеально себя накачал, классическая мускулатура, идеально сложен, хотя и роста небольшого, стальной паренек!

Он заметил внимание к его мускулам, надулся как пузырь, грудь выпятил, протягивает Ирке руки, чтобы она ему перчатки натянула.

Зашнуровала ему перчатки, потом мне.

Сейчас я ударю по клавише, — сказала она, — и вы начнете.

— По какой? — спросил я, подтрунивая.

— Что по какой? — растерялась Ирка.

— По клавише какой?

— Ах, по любой, — засмеялась она. — Приготовиться!

— Тогда ладно.

Она тренькнула, и в тот же момент он кинулся на меня вперед головой, вернее, побежал сломя голову, этакая литая махина, сгусток мышц, таран, нахальный паренек.

Я отскочил быстро в сторону, и он чуть не врезался в стену — элементарный приемчик в таких случаях. Вот кто бык, покажи ему красное! Я сразу понял, что не может ни черта.

Ирка захихикала.

Удивленный и обозленный, он повернулся и точно так же вторично на меня побежал. Я от него большего ожидал с его мускулатурой, хотя бы что он будет осторожней, а он бросался геройски, но бестолково, обреченно.

Я махнул два раза в голову левой, правой и оглушил его. Он «поплыл», пошел по комнате, натыкаясь на стены, на что попало, как в непроглядном тумане, повторяя, как в бреду: «Я не хочу… Я не хочу… Я не хочу…» Искал бессознательно дверь и не мог ее найти, хотел выйти, пытаясь при этом сорвать свои перчатки.

Подскочила к нему Ирка («Что с тобой? Что с тобой?»).

— Пройдет, — сказал я виновато, — сейчас все пройдет, это ненадолго…

— Как мне теперь о тебе думать? — сказала Ирка загадочно.

— Подумай о нем, — сказал я.

— Неужели тебе не нравится, когда думают о тебе?

— А мне все равно, — сказал я неправду.

— Вот как!

Она, приплясывая, подбежала к роялю и весело тренькнула по клавише.

— Пошли домой, — сказал гимнаст, окончательно пришедший в себя.

У дверей Ирка положила мне руки на плечи и, глядя в глаза, сказала:

— До свидания…

Зал полон. Висят на решетках окон, сидят на подоконниках, теснятся у дверей. Юношеские соревнования «Открытый ринг» вот-вот начнутся. Рвусь в бой. Здесь я встречусь с равным противником. Настроение боевое.

Кто он?

— Нету у тебя противника, — сообщает И-И.

Вот новость! Вылетел по жеребьевке, оказался без партнера. Трое в моем весе, третий лишний…

— Одевайся, раз так вышло.

— Не буду одеваться!