Александр Мильштейн - Серпантин
Линецкий вспомнил её странные па... Вспомнил, как он, глядя на её танец, подумал, что это — загулявшая чернильная фигурка из тетради Переверзева...
— Пойдём, — сказала она.
— Куда? — спросил Линецкий.
— К нам, — сказала она, — я давно уже хочу тебя... Без тебя я вынуждена спать с женщинами, хотя я это не люблю...
— Где ты видишь женщин? — сказал Линецкий. — По-моему, вокруг тебя всё время одни мужчины...
— И ты думаешь, что я с ними сплю?
— Откуда мне знать, — сказал Линецкий, — что ты с ними делаешь? Может, водишь хороводы — наяву...
— А вот приходи к нам и ты всё узнаешь... Хочешь? — она протягивала длинную беломорину...
Линецкий покачал головой и сказал:
— Нет. Я и так...
— Я вижу... Но Гераклит говорил, что путь вверх и путь вниз — один и тот же путь...
— Почему ты решила, что я хочу вниз?
— Мне так показалось.
— Показалось, — повторил за ней Линецкий. — У меня был знакомый, — сказал он, — который лазил по стенам — вверх и вниз... И позавчера мне показалось, что я его вижу сверху, что он стоит там, на пристани, и держит в руках вот этот череп, — Линецкий указал вглубь кафе, — кстати, ты не знаешь, чей он? Это не вы его таскаете за собой?
— Да нет... Это ты его таскаешь за собой.
— Я тоже так думал... Пока его здесь не увидел... Или ты скажешь, что он там не висит?
— Висит, — сказала она, — это череп хозяина кафе, ну то есть... Он ему принадлежит, да... А ты подумал, что я — Саломея...
— Ты читаешь мои мысли... А я твои нет... Так что скажи словами... Кому принадлежит кафе? Не тому ли, кому замок в конце набережной?
— Очень даже может быть. А что?
— Да нет, ничего, просто позавчера...
— Погоди... Зачем эта «поза»... А что вчера? Ты помнишь, что было вчера? Я тебя видела в «Малибу»...
— Не помню... Я просто так бродил, там и сям... Было ведь затмение... А ночью перед этим я упал... Всё сразу... Как-то наложилось... Ты здесь живёшь?
— В каком-то смысле... А как твой приятель лазил по стенам?
— Упирался в них руками и ногами... В таком узком аппендиксе коридора на восьмом этаже НИИ... Это было давно, ещё в СССР... Впрочем, может быть, он до сих пор так умеет, но уже в другом измерении... Вчера мне показалось, что я вижу его на пристани... Нет, позавчера... Это не поза, нет... Меня на самом деле не тянет во вчерашний день...
— Расскажи мне о нём. О твоём приятеле.
— Что-то старообрядное в нём было... «Нуте-с»... Бородка... Поэтому я удивился, когда подумал, что он выполз из тупика коридора прямо на пристань — из чёрной воды... Из утонувшей страны... Что это его замок... Он был, по-моему, несмотря на все книги, как бы это сказать... Горизонтальный человек... Так я думал, глядя сверху на кого-то, кто был похож на него... А потом вспомнил, что Мигулин ведь ползал по стенам... Так что кто его знает... Может быть, наоборот, я остался там в тупике на восьмом этаже... Хочешь, я тебе расскажу сон?
— Хочу.
— Не знаю, должен ли я рассказывать вам свои сны...
— Ну, смотри сам.
— Да нет, это цитата... Начало одного романа, Хавьера Мариаса... Мой сон был довольно банальный... Мне приснилось, что всё это сгорело — замок, пристань и всё, что вокруг...
— И это кафе?
— Наверно. Оно же совсем рядом... Я стоял вон там, на холме, где химера... И смотрел вниз на пожар... Пламя дышало мне прямо в лицо... Я подумал, что вулкан проснулся, но вспомнил, что кратер был не там — миллион лет назад, или два...
— И что было дальше?
— Всё сгорело. Остался только хрустальный череп... Где-то я перед этим читал — в Интернете — такую ссылку — что его нашли на другой планете, на фотографиях, которые передал американский зонд...
— Слушай, давай мы его разобъём?
— Зачем?
— Чтоб тебя на нём не циклило.
— Да ладно, это я так... Я же знал... Что не должен рассказывать вам свои сны... Не надо его разбивать, я и так буду хорошо себя вести, я тебе обещаю... Хорошие детки не ковыряют в носу и не прикладывают разность потенциалов к побрякушкам из горного хрусталя...
— А теперь — наяву, потому что перед этим — во сне... Видишь, тебя на нём циклит.
— Всё равно, разбивать не надо... И так всюду чёрные осколки... После вчерашнего затмения... Ты хочешь, чтобы к ним добавились белые...
— Ладно, посмотрим, — сказала она, — пойдём со мной... Ты умеешь играть на чём-нибудь?
— В каком смысле?
— На музыкальном инструменте.
— На барабане, — сказал Линецкий. — Шучу.
— Зачем же ты так шутишь? У нас как раз Мансур куда-то запропастился — некому играть на бонгах...
«Беги, кролик, беги, — думал Линецкий, когда она на самом деле подвела его к бонгам, — в обратном направлении... Путь вверх и путь вниз — один... Значит, и в ту же самую реку... ещё можно вступить... Имя реки — река...»
Он вспомнил, как в детстве ему принесли живого кролика... И как отец подсунул кролику жестяной барабан, как кролик сразу же стал стучать лапками...
Линецкий совершенно ясно увидел, как белый кролик стучит в барабан...
И вместо того, чтобы побежать — как кролик, ударил — в шутку, что ли — как кролик — в один бонг, в другой... Потом положил на один ладонь и ребром другой — рубанул...
— Ну вот, — удовлетворённо кивнула девушка...
Лицо её вдруг изменилось, она выпятила вперёд нижнюю челюсть и сильно взмахнула рукой...
Линецкий снял свою сетчатую майку... Как с раны марлевую повязку...
Сбросил с ног шлёпанцы...
И стал прыгать...
Ноги его быстро перемещались по полу... Как у боксёра... Веса пера...
А руками он колотил бонги...
Поглядывая вверх — на вращающийся череп...
Линецкий бил в тамтамы, передавая по цепочке... Сообщение... О том, что позавчера сошли на берег... Пришельцы... Способные... наводить... тень на плетень...
— Правда, это — необыкновенный концерт? — сказала Лена.
— В том смысле, что музыканты похожи на «образцовских» кукол? — улыбнулся Переверзев.
— Да нет... Разве что тот, который на бонгах...
— Это мой друг.
— Правда?
— Я вас познакомлю. Знаешь, я однажды видел настоящего «образцовского» музыканта... Ну, прямо «соло на водобачковом инструменте»... Он стоял в переходе метро — негр в сером плаще, надетом на голое тело — и играл на верёвке, которая была привязана к палке, а палка — ручка от швабры — была поставлена на металлический таз... И он дёргал за эту верёвку и пел о том, как он нас всех любит — всех людей... И все люди бросали ему деньги — я ни разу не видел, чтобы столько кому-то бросали... Ни одной монеты не звякнуло о его медный таз, только купюры летели, и я тоже бросил, хотя с деньгами у меня не ахти как... Это было в другой стране... У моего друга сейчас точно такое выражение на лице, как у того негра...
А тем временем девица в чёрном трико и малиновом платочке, повязанном вокруг головы, представляла музыкантов, и они по очереди кланялись и брали аккорд...
«Ваня Жук, — кричала она, — соло-гитара, город Москва», «Сеня Шевцов, бас-гитара, город Симферополь»... Когда дошла очередь до Линецкого, она закричала: «Мансур, бонги... Вселенная!»...
Музыкантов заставили играть на бис...
Но милиционер, как по команде, вошедший в кафе, потребовал, чтобы музыканты замолчали, потому что время перевалило за полночь...
«А время — это отношение бытия к небытию!» — Линецкий увидел эти слова — как в комиксе — в бульбочке возле милицейской фуражки...
Музыканты продолжали играть... Милиционер, довольно быстро разобравшись в проводах, резко потянул один из них... И наступила тишина...
Но через секунду Линецкий снова застучал в тамтамы — теперь уже соло...
Милиционер думал было подойти к нему... Но почему-то замешкался...
— Так вот о чём твоя диссертация... А я никак не могла понять... Я только вспомнила, что такие фигурки были на стене физкультурного зала в моей школе... Вся стена была в них... Это были комплексы упражнений... И однажды эта стена рухнула — от ветра, повалилась вовнутрь... Ну да, представь... Фигурки, которые были на неё нанесены — краской, все посыпались... Вот и всё... Смотри, народ уходит... Пошли и мы — гулять! — сказала она и взяла своего друга за руку. Он сложил общую тетрадь, положил её в кулёк. Они расплатились, перешли с бетонных плит на гальку и пошли вдоль моря в сторону Хамелеона...
Линецкого вела за руку Маша... Он увидел в толпе Переверзева, но подходить не стал... Мало ли кого он теперь видел...
Был даже один верблюд, поэтому Линецкому казалось, что целый караван идёт по тропе между холмов, которые в свою очередь были похожи на верблюжьи горбы...
Маша шла босиком и крепко держала Мансура за предплечье...
Сразу за ними шли три полуголых парня с рельефной мускулатурой, озаряемой вспышками пламени...
Дальше белел небольшой отряд интеллигенции...
Больше мы ничего не будем говорить...
В море разбегаются световые круги, природу которых объяснить уже невозможно...
