Филип Дик - Разбитый шар
— На юг? — спросила она. — Думаешь, на юг лучше?
Не ответив ей, он повернул налево, чтобы выехать на скоростную дорогу. Улицы и дома города были уже под ними. Какое все закопченное, подумала она. Запущенное, унылое.
— Арт, я хочу спросить тебя кое о чем, — обратилась она к нему. — Если бы ты не был семейным человеком, если бы у тебя не было жены и вы бы не ждали ребенка, и, скажем, ты был бы на пару лет старше, а мне было бы, ну, двадцать четыре, а не двадцать семь…
Она повернулась и теперь смотрела прямо ему в лицо. Но тут она поняла, что сказать не может.
— И что? — спросил он.
Она все-таки пересилила себя:
— Ты бы захотел на мне жениться?
— К-к-конечно, — ответил он, — я и сейчас хочу на тебе жениться.
— Арт, это невозможно. Даже и не думай.
— Но почему?
— Арт, ты только испортишь себе жизнь.
Она готова была расплакаться. Сделав над собой усилие, она продолжала:
— Ты не можешь бросить Рейчел. Она замечательная. Куда лучше, чем я. Я знаю.
— Это не так, — возразил он.
— Это правда. Если бы я хоть что-то собой представляла, меня бы сейчас тут с тобой не было. Я прекратила бы это после первой ночи. Но мне не хватает сил. Я очень слабая, Арт.
И ведь так и есть, подумала она, тут не поспоришь.
— Мы просто оттягиваем развязку. Рано или поздно нам нужно будет расстаться. Я все твержу себе: сейчас надо закончить, прямо сейчас. Я уже старая, а ты слишком молод. Но нам никак не остановиться. И мы за это поплатимся.
— Зачем расставаться? — возразил он.
— Через какое-то время мы сами захотим этого. Это нездоровые отношения, неправильные. Ничего хорошего в этом нет.
— Ну, не знаю, — сказал он.
Он слушал ее — и слышал. Но не был согласен. Повернувшись, он увидел, что ее губы — темные, полные — уже тянутся к его губам, она приподнималась к нему.
А может быть, Пэт права, подумал он.
Ее губы трепетно коснулись его губ. Рукой в перчатке она дотронулась до его лица, жадно сдавливая его пальцами. Ноздри ее раздувались. Уголком глаза он увидел, как под пудрой и помадой подрагивают ее подбородок и губы. От нее пряно, душисто и вязко пахло малиной. Вуаль она подняла, чтобы поцеловать его.
Он подумал про ее красивые длинные ноги. Ничто не вечно в этой жизни. Никакие чувства, даже самые яркие и значительные. Даже это. Она права. Вот ощущение от прикосновения к ним уже прошло, а однажды не будет и этого образа. Через несколько десятилетий и сами эти ноги, роскошное тело, руки, лицо, темные волосы, талия исчезнут, умрут, превратятся в прах, думал он. И он не будет помнить о них, потому его тоже не будет. Все эти сложные движущиеся части тела замрут, сочленения распадутся, жидкости высохнут — останется только пыль.
А раз это способно исчезнуть, то исчезнет и все остальное. Ничто нельзя сохранить. Ничто не выживет. Куда деваются все разговоры, музыка, веселье, машины, все окружающее? Уйдет и вот эта тончайшая чувствительность, уйдет сама цивилизация в своем синем костюме, с вуалью, на каблуках, с подобранными по цвету сумочкой и перчатками. На то, чтобы создать это, понадобились тысячелетия. Дома и города, идеи и книги, армии и корабли, целые государства — черт с ними, их есть кому оплакивать. Он же оплакивает вот это.
Я захотел получить это, как только увидел. И получил, оно у меня было, и все мои надежды оправдались до последней капельки, размышлял он.
Немного не доехав до Редвуд-Сити[55], Арт свернул со скоростной дороги и съехал на Эль-Камино-Реаль[56]. У Менло-Парка[57] на обочине шоссе стоял мотель.
Почему бы и не здесь, подумал он.
Пэт испуганно подняла голову и огляделась.
— Хочешь здесь остановиться?
— Похоже, это то, что нам нужно, — сказал он.
— Мотель. Мотель «Четыре туза», — прочла она вывеску.
— На вид вроде ничего.
— Никогда не ночевала в мотелях. Мы всегда снимали домик, когда куда-нибудь ездили. Мы далеко от Сан-Франциско?
— Миль двадцать будет.
Он выехал на усыпанную гравием обочину дороги и остановился. Она вышла и посмотрела в ту сторону, откуда они приехали.
На севере остался Сан-Франциско — его уже почти не было видно, но город был там. Она чувствовала его близость. Двухмерные очертания административных зданий были словно вырезаны из картона и наклеены на вечернюю дымку. Сухой воздух пах золой. Она вдохнула, втянула в себя дух грузовиков и легковых автомобилей, висевшую в небе фабричную гарь.
К Сан-Франциско вели бетонные эстакады, система автомагистралей, по которой приехали они. Дорожные развязки высились вдалеке над землей, парили над ней, по ним с шумом проносились машины, их поток разделялся, автомобили мчались в разных направлениях, проезжая под черными указательными знаками с буквами такого же размера, как сами машины. Это присутствие города, его близость тревожила и в то же время радовала ее. Быть здесь, на краю города, расположиться сразу за его чертой, не в нем, но около него, достаточно близко, чтобы вернуться, если захочется, и довольно далеко, чтобы чувствовать себя отдельной от него — она свободна, сама по себе, город не держит ее, не связывает.
Мимо с грохотом проезжали огромные дизельные грузовики. Земля дрожала у нее под ногами.
Она с наслаждением вдохнула воздух. Свобода, чувство движения, дорога, машины. Все куда-то стремится, перемещается, подумала она. Ничто здесь не стоит на месте, нет ничего неизменного. Можно быть кем угодно. Здесь проходит граница.
16
У тротуара остановился синий довоенный «Плимут», из него выскочил Ферд Хайнке и побежал по дорожке к ступенькам квартиры в подвальном этаже. Он спустился и постучал в дверь. Из-за шторы за окном гостиной пробивался свет — значит, Рейчел или Арт дома.
Дверь открылась, и его встретила Рейчел. У нее был изнуренный и безразличный вид.
— Здравствуй, Хайнке.
Как всегда, робея в ее присутствии, он пошаркал ногами и сказал:
— Привет. Арт дома?
— Нет, — ответила она.
— Я тут хотел макет забрать.
Она, по-видимому, не поняла, и он объяснил:
— Макет «Фантасмагории». Он где-то у вас лежит. Арт с ним работал.
— А, да, — вспомнила она. — Он просил меня ошибки проверить.
Рейчел открыла дверь, и Ферд Хайнке вошел.
— Я его заберу.
Он остался ждать ее. Чувствовал он себя не в своей тарелке. У квартиры был какой-то унылый, нежилой вид. Он не сразу заметил, что в углу сидит, вытянув ноги, взрослый мужчина в костюме. Сначала Ферду показалось, что гость спит, но потом он понял, что тот смотрит на него.
— Здравствуйте, — пробормотал Ферд.
— Здравствуй, Ферд, — сказал мужчина.
Узнав Джима Брискина, Ферд спросил:
— Как поживаете?
— Не очень хорошо, — коротко ответил Джим Брискин.
Пришла Рейчел с макетом.
— Вот, — сказала она, отдавая его Ферду.
Она произнесла это таким убитым тоном, что тот решил сразу же уйти. Взяв у нее макет своего научно-фантастического журнала, он поблагодарил ее и пошел вверх по ступенькам, на дорожку.
Рейчел закрыла за ним дверь. Он прошел по дорожке до калитки и вышел к машине. Сидевший за рулем Джо Мантила заметил:
— Что-то быстро ты.
— Его нету дома, — объяснил Ферд, залезая в машину.
Они остановились у все еще открытой печатной мастерской. Стоявший за прилавком толстяк в цветной рубашке с закатанными рукавами и штанах на подтяжках просмотрел макет. Он быстро перелистал страницы короткими пухлыми пальцами. Ферд Хайнке и Джо Мантила притихли чуть поодаль от него.
— Вам сфальцевать, сшить? — Толстяк набрасывал шариковой ручкой цифры. — Сколько экземпляров?
Ферд сказал, что им нужно штук двести. Приемщик записал. Потом вывел несколько сложных чисел — количество страниц, их размер — и начертал загадочные обозначения веса бумаги и химического процесса.
— А можно на производство посмотреть? — спросил Ферд — он любил наблюдать, как что-нибудь печатают.
— Конечно, — разрешил толстяк, куривший сигарету «Мелакрино»[58]. — Только под ногами не путайтесь.
Они прошли мимо прилавка и увидели негативы нескольких макетов от местных фирм, а потом и само фотооборудование. Дальше было кое-что поинтереснее: там лязгал хитроумный фальцевально-резальный станок, и на наклонно движущуюся ленту со стуком падали сотни одинаковых брошюр. Буклет назывался «Вольфрам в военное время», издавал ее завод, находившийся в южной части Сан-Франциско. Лента везла брошюры вниз, где они автоматически собирались в стопку. Конвейер наполнял помещение грохотом, орудовали металлические манипуляторы.
— Как марсианин, — сказал Хайнке. — Или что-то из «Металлического монстра» Эйба Меррита[59]. У меня он в первом издании есть, в октябрьском двадцать седьмого года выпуске «Сайенс энд Инвеншн» опубликован, под названием «Металлический император».
