Станислав Говорухин - Вертикаль. Место встречи изменить нельзя
Кладу трубку. Через пять минут звонок из Ленинграда. Слышу голос Тайманова:
— Слава, вы интересовались партией?
— Да.
Моему удивлению не было предела — звонить из Ленинграда только для того, чтобы сообщить результат партии?!
— Слава, вы знаете, это совершенно не тот Фишер, который со мной играл, чьей жертвой я был. Этого Фишера просто не узнать. Куда все делось? Ну, короче, ваша партия со мной по сравнению с последней игрой Фишера — это шедевр! Кстати, вы помните свою партию?
Партии, конечно, я не помнил.
— Ну так, в общих чертах.
— А я могу показать ее от первого до последнего хода.
Спустя некоторое время мы встретились, и он действительно показал мне всю нашу партию. Такая у шахматиста-гроссмейстера память: партию с ничего не значащим для него любителем, да еще сыгранную вслепую, да еще после пары бокалов вина, он помнит от первого до последнего хода. А значит, он помнит и все другие свои партии. А сколько их? Сотни, тысячи…
Вот что такое шахматы.
Тайманов по-прежнему молод. Живет в Ленинграде, в родном городе. Снова женился — в который уж раз! И родил двух замечательных близнецов! Шахматы и фортепьяно ушли на второй план…
Вадим Туманов
Мой друг Вадим Туманов, доставшийся мне в наследство от Высоцкого (в последние пять Володиных лет они были с ним неразлучны), написал книгу. Эта книга, возможно, лучшее из того, что появилось в мемуарной литературе за последние годы.
Туманов — человек удивительной биографии. В двадцать с малым лет его, морского штурмана, арестовали. Пресловутая 58-я статья, антисоветская агитация. Основания — длинный язык, ругал Маяковского, любил Есенина; при обыске нашли сорок пластинок А. Вертинского — это легло дополнительным грузом на весы правосудия. Короче, основания были.
Дали ему мало — восемь лет. Через год он бежал — добавили двадцать пять. Потом снова побег — еще четвертак. Опять побег, потом другой…
Рассказывает:
— Судят меня однажды… После очередного побега… А за окном весна, птички поют… Я заслушался, засмотрелся… И представляешь, прослушал приговор… Хоть конвоиров, что ведут меня к «воронку», спрашивай: сколько дали?
Хотя чего спрашивать — двадцать пять. Тогда меньше не давали…
Он выжил в страшных уголовных лагерях потому, что был железного здоровья. До сих пор — уж восемьдесят ему! — все зубы свои, все целы… К тому же был чемпионом Тихоокеанского флота по боксу.
Порадовался бы Высоцкий, увидев его книгу. Впрочем, он ее знал. Мы слушали Туманова несколько ночей подряд. Володя иногда брал в руки гитару, начинал перебирать струны… Но откладывал гитару в сторону и просил Туманова:
— Давай, Вадим, рассказывай дальше…
Туманова расконвоировали после смерти Сталина.
Спустя несколько лет реабилитировали. Он создал первую в стране старательскую артель. Мыли золото — в Сибири, на Северах, в Магадане…
Не все рассказы Туманова вошли в книжку. Смешные он счел несерьезным вставлять в серьезную книжку. Я тоже плохо уж помню, но кое-что все-таки застряло в памяти.
Кешка, якут-охотник, поймал в тайге беглого заключенного.
— Бросай оружия! Я метко стреляй! Белка в глаз стреляй. Тебя прямо сердце буду стреляй!
Привел в райцентр, в отделение НКВД.
— Эспиена поймал!
Дал ему начальник спирту. Кешка вечером, пьяный, хвастается:
— Эспиена поймал!
— Врешь, Кешка. Беглый это…
— Правильно, беглый эспиена. Начальник бутылка спирта Кешке дал. Сказал: «Молодец, Кешка!»
Как-то летим в Бодайбо. Подходим к самолету, а там на груде мороженой рыбы спит пьяный якут. Растолкали его:
— Ты кто такой?
— Кешка, — бормочет он (они, якуты, почти все Кешки, Иннокентии то есть). — Депутата… Конперенция…
Дал ему пилот ногой под зад, он съехал с рыбной кучи… Захлопнули дверцу и полетели. Прилетаем в Бодайбо, а там нас целая делегация встречает. С цветами…
— А где депутат? — спрашивают. — С вами должен был лететь депутат на конференцию…
Был у нас работяга, рассказывал:
— Сразу, как освободился, завербовался в геодезическую партию. Работы навалом, а отдых… Какой там отдых? Стакан спирта — и в спальный мешок. Бабы восемь лет не видел! Мне говорят: тут, в поселке, одна якутка принимает… Пошел. Вхожу в дом — сидит старая карга, лет сто, наверное…
— Сколько тебе лет? — спрашиваю.
— Три-и-са… (тридцать).
— Ты что, старше вороны, что ли?
— И-и…
— Любишь меня?
— И-и…
— Да у тебя сифилис, наверное…
— Ой ты! Со мной сам Кондратьев спал…
А Кондратьев — замначальника по снабжению, большой начальник. Возвращаюсь в отряд, иду к Кондратьеву…
— Ставь, гад, бутылку, — говорю, — а то всем расскажу…
Мне надо было куда-то лететь на вертолете. Приходит начальник милиции…
— Вадим, подкинь в тайгу, тут недалеко…
— А что случилось?
— Два охотника ушли в тайгу — на зверя. Взяли с собой три бутылки спирта. Представляешь, какая охота у них получилась… Поссорились, один убил другого…
Полетели. Пилоты, я, начальник милиции, следователь и охотник-убийца. Сели на поляне в тайге. Лежит труп, рядом его сторожит лайка, вся окровавленная — не подпускала зверье к мертвому хозяину. Начальник спрашивает арестованного:
— Ты стрелял?
— Я стреляй. Прямо серце стреляй.
— Почему?
— Плохой человека был…
Рабочие поймали медвежонка в тайге. Целый год жил у нас, в артели. Здоровый стал! Но добродушный, еду брал из рук…
Приезжает к нам парторг из управления. Решил поиграть с медведем. Тот его погладил лапой по лицу.
— Сильно?
— Да как тебе сказать… Жена не узнала.
Понаехала милиция, кто-то из парткома, следователь… Все записали… Медведя велели расстрелять. А у нас был один грузин, особенно любивший мишку…
— Как расстрелять, что расстрелять… — возмутился грузин. — Он вам Тельман, что ли?
Спрашиваю у Вадима:
— Так и не выполнили приказ?
— Нет, конечно. Отвезли в тайгу, подальше, чтобы обратно дорогу не нашел. Там выпустили…
Был у Вадима в артели рабочий. Любил вставлять в разговор всякие ученые слова.
Например, говорил так:
— Ты мне, падла, все дисканально объясни…
Все это Туманов рассказывал нам с Володей Высоцким длинными ночами в квартире на Малой Грузинской. Многие рассказы Вадима легли в основу песен Высоцкого: «Побег на рынок», «Речка Вача»…
Как-то Вадиму передали, что с ним хочет встретиться человек, с которым он вместе сидел, — Вася Корж. Отсидел этот Вася Корж почти без передыху — пятьдесят четыре года! Чемпион мира, можно сказать…
И вот приезжает этот Вася Корж в гости к Вадиму (было это в начале 90-х). Входит в квартиру и прямо с порога говорит:
— Ну, как тебе, Вадим, нравится нынешний беспредел? Вот, суки, какую страну сотворили… приблатненно-верующую!
Часть четвертая
Миниатюры
Жизнь полна удовольствий
Сергей Иосифович, муж моей родной тетки Александры Афанасьевны, помню, говаривал:
— Очень просто доставить себе удовольствие. Высунь ногу из-под одеяла, а когда она замерзнет, сунь ее обратно.
Жизнь полна удовольствий.
Школьницы
Город Каменец-Подольский на Западной Украине. Кинематографисты его очень любят. Живописный, старинный, не очень изуродованный хрущевско-брежневским строительством. Через город течет речка Смотрич, быстрая, шумная.
Сидим с приятелем в кафе. За соседним столиком две девицы, школьницы, 9 — 10-й класс.
— За что она тебе двойку поставила?
— Вызывает к доске. «Покажи мне речку Смотрич». — «Вон она», — показываю за окно. А она мне херак — и двойку. Не, ну, скажи, Лен, я не права? Высунь хлебало из окна и посмотри. Нет, покажи на карте…»
На Волге
Васильсурск.
У пристани стоит «Юрий Долгорукий». Снизу, шлепая колесами по воде, подходит «Спартак». Я этот пароход еще с детства помню, внутри он весь отделан дорогим деревом, запах какой-то особенный. 1979 год, а по Волге еще колесные пароходы ходят: «Спартак», «Память товарища Маркина»…
«Спартак», тяжело дыша, прогудел простуженным басом, подошел к пристани. Ошвартовался к борту «Долгорукого».
Уборщица, что драит палубу на дебаркадере, бормочет под нос:
— Намаялся сердешный. Вот где шлялся?! По расписанию — в шесть, а сейчас девять…
Кузьмич
Кузьмич. Губернатор Пензенской области, Василий Кузьмич Бочкарев.
Простоватый, хитрый, но умный и до жути обаятельный. Ездим с ним по области; он костерит на чем свет стоит федеральную власть, ну и, конечно, нас, депутатов.
