Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2009)
— Сашка!.. — протестую я.
— Перестань. Все можно. Я говорил с твоим врачом.
Дианка взбирается на край моей кровати. Самостоятельная, непосредственная, смелая — девочка, растущая среди покладистых взрослых, которые всерьез считают ее человеком. Разворачивает передо мной рекламную брошюру, старательно выравнивая угол так, чтобы солнце не бликовало на глянце:
— Ты хотела посмотреть? Вот, смотри.
— Спасибо.
Во весь широкий разворот брошюры горит багровый закат. Висит над морем огромное малиновое солнце. Переливается багряными и лиловыми отблесками дорожка на гладкой морской спине. Черная птица перечеркивает небо зигзагом раскинутых крыльев.
— Можно листать? — спрашивает Дианка.
— Давай.
Она перелистывает страницу. На следующем развороте много снимков, подписанных мелким шрифтом на незнакомом языке. Но я и не собираюсь читать. Я смотрю картинки, и мне вполне достаточно. Вот зубчатая стена тропического леса под ярко-синим небом. Лагуна, сияющая изумрудной прозеленью. Белое здание отеля с голубой запятой бассейна у мраморного крыльца. Вид на море с балкона. Интерьер номера. Интерьеры ванной и туалета. Переворачиваем.
Стоп.
Тот же самый лес, только снятый на фоне заката. Что-то цепляет, царапает в этой зубчатой линии с черными разлапистыми ветвями на багровом. Смеющиеся парни и девушки на вечернем пляже — красивые, яркие, неоправданно знакомые. Они же за столиком в кафе с прозрачными стенами. Крупно — витрина с пирожными. И само кафе, круглый стеклянный домик, а у входа растет маленькое деревце, усыпанное пурпурными цветами...
— Здорово, правда? — говорит Дианка. — А еще там можно играть в мяч.
Перелистывает страницу. Я уже знаю, что увижу.
Не ошибаюсь.
Поднимаю глаза и вижу Сашку, он снова подобрался поближе вместе с табуретом и разглядывает картинки через дочкино плечо. Ловит мой взгляд и улыбается:
— Нравится? Хочешь, кинем за тебя монетку в море? И ты тоже когда-нибудь туда попадешь.
— Сашка, — говорю неслышно, — получается, оно действительно есть, такое место. Значит... это же все меняет, Сашка.
Смотрит недоуменно. Мне и не нужно, чтобы понимал.
— Давай монетку, — деловито напоминает Дианка.
Высвобождаю руку из-под одеяла и шарю на тумбочке в поисках кошелька. Натыкаюсь на пластиковую упаковку с пирожными: так странно, вот они лежат здесь, они, кажется, настоящие. Пожалуй, попробую одно, а там посмотрим с доктором, что будет.
Вытряхиваю мелочь в детскую ладошку:
— Держи. Только не забудь, хорошо?
Девочка поднимает мяч.
Размахивается и бросает — вперед и вверх, на багровый закат.
Терракотовый дагерротип
Милославский Юрий Георгиевич — прозаик, поэт, историк религии и литературы, журналист. Родился в 1948 году в Харькове. Учился в Харьковском и Мичиганском (США) университетах. В эмиграции — с 1973 года. Проза Ю. Милославского переведена на многие европейские языки. Живет в Нью-Йорке. В “Новом мире” печатается впервые.
Из “Харьковского” (2005 — 2008)
На памятник Тарасу Шевченке в Харькове
Станиславу Минакову
Тем, кто помнил меня молодым
дурогоном застольным в пельменной:
забывайте. — Исчез, яко дым,
яко воск от лица автогенной
сварки Божией, — тако дотла
расточился, до бренного пара —
и завис над Московской — с угла
на Сумскую, где мама упала,
оскользясь на камнях каблуком
босоножки немецкого лака;
но меня удержала.
Потом
все дивилась, что я не заплакал.
.................................
Любо мне замирать на весу,
по плеча выходя из тумана,
и хулить, что увидел внизу
на манер усача-хохломана, —
сей застыл, обалдев с бодуна,
где велел иудейский ваятель,
а к нему простирают со дна
металлический трупик дитяти,
эспадроны, серпы да снопы,
безкозырки, папахи да шлемы;
так и нам.
Уклонясь от судьбы
страха ради — под мрамор емблемы,
в черный щебень забив якоря,
пребывать бы в понуром дозоре
и глядеть — как житейское море
воздвизается зря.
К паспортной фотографии Р. Г.: 1963 год, Харьков
Полированный куб на треноге
И с моноклем немецким во лбу
Открывает огонь по тревоге,
Упредить полагая судьбу.
Чтобы ты в безрассудной отваге
Не рванула шелкбовую сеть,
Чтоб тебя на особой бумаге,
На эмульсии — запечатлеть,
Фотовспышкой сигнал подавая,
Чтоб на белой отсечке с угла
Круговидная тень гербовая
Нашей Родины мертвой легла.
Все напрасно.
Уж если взлетела —
Не присядешь, но круче взлетишь,
Так что камнем ко дну онемело
Упадет слобожанский Париж.
И кренится тренога со скрипом,
Чтоб тебя подхватить на лету —
Терракотовым дагерротипом
В черном бархатном паспарту.
На 70-летие со дня рождения В. М. Мотрича
Чем владел — не оценил и в грош.
Грянул в угол тяготу постылу.
Хрен догонишь! — то ли хрен найдешь! —
Красным дегтем начертал я с тылу.
Долг уплачен хлебу и ножу,
И тюрьме-суме неизносимой.
Оттого и дерзостно гляжу
В гипсовые очи Мнемозине.
Быть тому, чего не миновать.
Мне в бегах, Владычице, споборствуй:
Наглой смерти смрадная кровать,
А над нею — светлячок Фаворский.
....................................
В небесах — златая чешуя
Сыплется бекетовской лепниной,
А внизу — гуляем ты да я
Вдоль по главной, мостовой, любимой.
В Петербурге дальнем не убит —
Только тронут пулею шальною,
Алексан Сергеевич стоит
К Николай Васильичу спиною
(Сюртука, что — помнишь? — прободен
С той январской неутешной вьюги).
Ты высок и строен — и согбен,
И дрожишь от лютой похмелюги.
Но в земле отецкой — ни твоя,
Ни моя вина не виновата.
И стаканом крепкого питья
Здесь утешат страждущего брата.
Чти ж стихи нам, как бывало встарь,
Где слова — в улете безотрадном,
Где недаром уличный фонарь
Назван был — усталым оркестрантом,
Где надменья дымного и слез
Тайная сумесица излита —
Аж под самый Живоносный Крест,
Обличая Русского Пиита.
....................................
Твой espresso — горек был и густ.
Язвы плоти — вычернены йодом.
И взлетел ты — словно пух от уст
Ангела с подствольным огнеметом.
Баллада о беглеце
Раисе Андреевне Беляевой
— Вам кого, вам чего?! — она мне говорит.
На руках уж ребенка держала. —
Мне сказали, что ты был в побеге убит:
Свое счастье с другим я связала.
Из блатного романса
— Я в побеге — убит, но по блату — воскрес,
Ледяного отведав металла.
Лишь под левым соском, где наколот мой крест,
Прободенная ранка мерцала.
Там, на дальней горе, где у замкнутых врат,
Неопознан в кромешной метели,
За стеной потаенной — кладбищенский сад,
