Елена Сазанович - Гайдебуровский старик
Толстая, румяная Косулька бросила подснежники в плетеную корзинку и мне как-то сальненько подмигнула. Хоть я был похож на Апреля, как она на падчерицу. И все же я не мог не признать, что она поэт. Иметь такое воображение! Косулька сделала глубокий вздох и попробовала изобразить реверанс, но ее сапожки лишь скользнули по льду, еще более сморщились и гнусаво скрипнули. Но Косульку это не смутило.
Я покатил тележку домой. Снег падал на цветы. Они от этого только грустнели, опуская все ниже и ниже свои головки. Прохожие на меня поглядывали с нескрываемым сочувствием. Словно я действительно кого-то сегодня хоронил. А, возможно, решили, что я везу цветы на свои похороны. И почему у людей такие мрачные мысли?
Я вез цветы Дине.
Дина долго не могла поверить в предновогоднюю сказку. Ведь их не бывает! Они закончились в детстве, когда мы узнали, что Деда мороза нет. А Новый год, по сути, это надуманный праздник для отсчета следующих месяцев, недель, дней. Каждый Новый год у нас крадет еще один год. И взамен мы ничего не получаем.
Дина от удивления присела в кресло и сложила перед собой ладошки.
– И все? Значит… Значит я теперь свободна?
– Все, Дина. План вы выполнили. Точнее – перевыполнили. Впору вашему хорошенькому личику на доску почета. А вы теперь имеете полное право на отдых.
Я бросил взгляд на елочку. Она стояла в уголке гордая, веселая и нарядная. Сколько игрушек украшало ее! И фабричных, и самодельных. И стеклянных, и фарфоровых, и картонных. Сколько поколений разместилось на ней! И у каждого поколения свой символ. И ангелочек, и рождественская звезда, и кремлевские башни, и лыжник, и початок кукурузы, и спутник. Я даже чувствовал запахи разных времен. Удивительно, я чувствовал, остро чувствовал запахи прошлого. Но сегодняшнего дня я не ощущал вовсе. У сегодняшнего не было запаха. Не было символа, знака, даже значка. И какие сейчас можно придумать новогодние игрушки. Чтобы спустя века определить по ним время. Даже страшно представить. Гайдебуровский старик? Зловещий и кровожадный. Который навсегда украдет время. И ничего уже не будет. И никогда. Нет, лучше ничего не надо придумывать, чтобы не пугать детей в новогодние праздники. Им пока хватит и прошлого. И, возможно, они еще смогут дождаться будущего.
А вскоре моя антикварная лавка была украшена и цветами, которые мы с Диной расставили по вазам и банкам. Лето и зима уместились в одной комнате. Им больше нечего было делить.
Старость и юность уместились в одной комнате. А вот это было противоестественно. Но, в принципе, возможно. И мне было очень грустно, что я не мог вновь превратиться в парня Гришку, в которого с первого взгляда влюбилась Дина. Как все тогда было бы просто.
– Я даже не знаю, чем смогу вас отблагодарить, – смущенно сказала Дина.
– А я знаю. Вы проведете со мной Новый год. Не откажете в этом удовольствии одинокому заброшенному старику? Или у вас другие планы?
Мое сердце дрогнуло. У такой хорошенькой девушки наверняка запланирован Новый год.
– У меня нет других планов, – улыбнулась хорошенькая девушка.
Солгала, чтобы не обидеть одинокого заброшенного старика? Или действительно… не стоит на этом заострять внимание. Это уже не важно. Новый год будет наш.
Новый год неумолимо приближался. Странно, ведь и я стану на год старше. Только никто об этом не узнает. Все будут думать, сколько мне лет? Сто? Сто один? Сто два? И никто, никто не узнает, сколько на самом деле. Об этом не узнаю и я. Я не увижу первые морщины на своем лице. Не прикоснусь к складкам у уголков губ. И не почувствую, как круги под глазами темнеют. Какой удручающий парадокс. Я не буду стареть. Я старым стал мгновенно. Все бояться старости. А я боюсь вновь стать молодым. Вернее, не боюсь. Просто у меня нет выбора. И никогда девушка, которую я полюбил с первого взгляда, не станет моей. И не ответить взаимностью. Хотя все, все таким могло быть простым и ясным.
Я вытащил из холодильника запотевшую бутылку вина и шампанского, сыр и консервы. Довольно дурно для праздника. Но Дину за продуктами я не хотел отпускать. Я боялся, что она раствориться в метели и не вернется. Или встретит в заснеженном лесу белокурого Апреля. Конечно, она честная девушка. И если пообещала, вряд ли бы оставила одного старика. И все же… Мне казалось, что не все от нее зависит в Новогоднюю ночь. Ведь еще могут встать на пути Снежная Королева или Снежный король, чтобы во вьюжную ночь умчать девушку на санях в свое холодное царство. И превратить ее сердце в ледышку.
Дина все понимала. Как мне нравилось ее понимание! Она не предлагала сбегать за продуктами. Она чувствовала, что я боюсь остаться один.
– Эту посуду можно брать? – Дина указала на фарфоровый столовый набор в мелкие розочки.
– Я, думаю, граф Шереметьев бы не обиделся, – усмехнулся невесело я. – Бери, Дина, бери.
Она испуганно поставила коробку с набором на место. И покачала головой.
– Посуда Шереметьева… Нет, Аристарх Модестович. Есть из нее это просто кощунство. Перед историей.
– Не говори так, Дина, – я улыбнулся. – Возможно, и было бы кощунством, если бы она стояла в музее. А так… Ее купят какие-нибудь мордовороты с набитыми карманами. И ты думаешь, будут с благоговением смотреть на нее? И с придыханием вспоминать графа? О том, как он помогал крепостным? И деньги завещал бедным? И приветствовать его щедрость и меценатство? А потом бежать и повторять его подвиги? Сомневаюсь. Поверь, мы не самый худший вариант. И потом…Вдруг все это не правда? Все это вранье?
– Я не понимаю вас, Аристарх Модестович. Что вранье?
– Вообще все, – я обвел рукой антикварную лавку. – И тарелки Шереметьева, и зонт от Гашека. И чемодан Менделеева, и часы почти что от Андерсена, ну, его друга. Может, только ручка Ржешевского правда. Такое трудно придумать. Впрочем, нет. Все, все вранье. И все, все ненастоящее. И даже я…
– Зачем вы так, – Дина присела передо мной на корточки. – Вам же лучше знать, что это не подделка.
– Никто этого не знает, Дина, никто. Мне иногда кажется, что все, все в мире подделка. Не только эти вещи. А все. И наши чувства. И если нет чувств – тоже подделка. И луна на небе подделка. И снег. И этот город ненастоящий. И его фонари. И его машины. И регулировщик на дороге тоже фикция. И подснежники зимой – это не правда. И весной тоже. Все, все подделка. Весь наш мир подделка. И все мы. Все понарошку. Но где-то, возможно, есть настоящий мир. И настоящая жизнь. А это… Это всего лишь репетиция. Репетиция спектакля под названием жизнь. Кто-то на главных ролях, кто-то на второстепенных. Кто-то справиться с ролью, а кто-то нет. Кто раньше вылетит из спектакля. Кто доиграет до конца. А потом спектакль понарошку закончится. И возможно, начнется по-настоящему. И каждый уже станет собой. И чувства его станут настоящими. И бесчувствие. Кто что заслужил, играя в спектакле. Какое количество аплодисментов. Но мы об этом никогда не узнаем. Пока не умрем. И не узнаем, на самом ли деле существует настоящий мир. Пока не умрем. Ад и рай. И почему все так этого боятся? Если каждый из нас на земле, хоть раз в жизни, но пережил или переживет обязательно и рай, и ад. И, пожалуй, в гораздо большей, обостренной степени. В том, другом мире, возможно, все гораздо проще и безопаснее.
Я произнес свой более чем удручающий монолог. И только тогда увидел, что Дина плачет. Опустив свою голову мне на колени. Я погладил ее по длинным пышным волосам, как маленькую. На большее я не имел права. Хотя все права, по сути, у меня были. Но я не был настоящим. Я был понарошку.
– Знаете, Аристарх Модестович, – Дина подняла заплаканное лицо. – Перед новым годом часто такие мысли бывают. Грустные. И, кажется, все напрасно, что было. И что будет – тоже будет напрасным. Перед новым годом. Это очень похоже, как и перед днем рождения. Эти праздники так сравнимы. Потому что только в детстве они бывают по-настоящему веселыми и долгожданными. Потому что только в детстве все не напрасно. И всего дожидаешься, чего ждешь. И все настоящее… Я вас понимаю, Аристарх Модестович.
– Это уже хорошо, Дина. Хоть мы такие разные, вернее, в разной возрастной категории.
– Для понимания возраст не имеет значения.
Мы замолчали. Я по старой привычке (вернее, по старой привычке настоящего антиквара) заглянул за окно. Снег кружился, вальсировал. И ему прохожие уже не мешали. Прохожие ждали поскорее стать на год старее. На улице заметно поредело. И только неугомонные машины по-прежнему носились. Машины не думают о том, как побыстрее отпраздновать старость. Они вообще не думают. Хотя тоже старятся. И ломаются. И ржавеют. Впрочем, как и все мы.
Вдруг я заметил промелькнувший силуэт. Я сощурился. Кто-то явно подглядывал в мое окно. Кто-то явно хотел подсмотреть за моим праздником. Ну, безусловно! Кто же еще! Я отчетливо разглядел Косульку. Ее любопытство не знало предела. Впрочем, любой бы на ее месте захотел узнать, для кого сумасшедший старик скупил все цветы. Я дружелюбно махнул Косульке рукой.
