Елена Сазанович - Гайдебуровский старик
– В таком случае, куда же он делся, – Роман пожал плечами.
– А куда все деются? Думаю, вы не раз попадали в подобную ситуацию. И если хочется сбежать от неугодной женщины, это всегда удается! Даже самые тупые и простаки становятся ловкачами, уж мне поверьте.
Я перевел дух. Да, нелегкое это дело быть ловкачом. Даже если ты не самый тупой. И все же даже я (не смотря на то, что в прошлом был философом), не ожидал столь легкой победы. Даже я не мог рассчитать (хотя Тася когда-то и жила со счетоводом), что девушка может пережить все, что угодно. Только не это, когда ей в лицо бросают: от вас хотели сбежать. Даже самая честная девушка, какой и была Дина. Нет, вынести такого она не могла. Не понравилась парню, в которого влюбилась с первого взгляда? Что он сумел-таки от нее скрыться незамеченным, или выпрыгнуть в окно, или проползти под окнами. Только бы вновь не повстречаться с ней взглядом. Самое удивительное в этой истории было то, что я совсем не помнил цветочницу. Абсолютно! И мне казалось, ни с кем не встречался в тот день многочисленным взглядом! Мне было не до этого. Когда кроссовки были забиты водой, а глаза слезились от ветра. К тому же где-то поджидала Тася, подперев руки в боки. Со своими вечными укорами и подсчетами неудавшихся со мной лет.
Но Дине я этого объяснить не мог. Она видела во мне старика, который так напоминал ее любимого дедушку. И все же она старику с вызовом бросила. Хоть я уверен, никогда в жизни не лгала:
– Возможно, вы и долго прожили на свете, уважаемый, – краска с ее лица спала, словно она тщательно смыла свекольный сок. – Но вы не можете все знать на свете. Ну и что? Да, мне понравился тот парень! Ну и что? Но если бы вы вышли в тот день на улицу… Вы бы прекрасно поняли, что все углядеть было просто невозможно! Нереально! Этот свист ветра! Этот хруст веток! Это гудение проводов! Эта бурлящая пена под ногами! И я прекрасно помнила о своем договоре. Мне нужно было сохранить работу даже в такую страшную непогоду. В любую погоду! Это вы не теряли работу! Вам нечего было терять! А я… Я знаю, что это такое! И я не раз склонялась к цветам, чтобы проверить, все ли в порядке. Наверняка, в это время он и прошмыгнул мимо меня! Да, да, именно тогда! Я теперь припоминаю, я словно почувствовала на себе пристальный взгляд! Мне кажется, он вообще у вас секунду пробыл, возможно, вы его и не пустили! На вас это так похоже! Человек, который с равнодушием наблюдает за чужими несчастьями из окна! Поэтому вы и не признаетесь, что он к вам заходил. Вы не пустили промокшего, продрогшего человека за порог, в ливень. Только потому, что он не соответствовал вашим представлениям об этикете! А, возможно, вы так хотели увидеть из окна, понаблюдать, что с ним приключиться дальше. Вдруг вам случайно повезет – и на него упадет дерево. Или в него ударит молния. Вам случайно не повезло? И вы не смогли его включить в свою коллекцию происшествий. Или сломанных вещей. Бедный парень! Если бы я знала! Если бы я тогда поняла, что это он на меня так смотрит! Этот взгляд просто пронзил меня. Но я не поняла. Была слишком плохая погода, чтобы вообще понимать.
Ай да, Дина! Ай да борец за справедливость! Впрочем, у меня создалось впечатление, что она сама верила в то, что говорила. Ей было проще в это поверить. Чем в правду. Человек часто блокирует правдивую информацию и выбирает ту, которая ему ближе, которая безболезненнее. Дина оказалась не исключением. Но она исключительно, сама того не желая, меня выручила.
Роману оставалось только развести руками.
– Я долго проработал в угро, – обреченно вздохнул он. – И наверняка усвоил одно – свидетели это самые ненадежные люди на свете. Иногда мне кажется, человек вообще не может быть свидетелем. Он гораздо сложнее прямых свидетельских показаний. Особенно в случае с происшествиями. У человека не одно зрение. Далеко не одно. А еще если подключается мозг, чувства, – Роман махнул рукой. – Впрочем, это тема для диссертации. Но вам это неинтересно.
Нам это и впрямь было не интересно. Каждый из нас думал о своем. И жил своим мозгом, своими чувствами и смотрел разными глазами с разных углов. В разные стороны. И хорошие люди бывают плохие свидетели. А хорошие свидетели бывают плохими людьми. Впрочем. Это тоже тема для диссертации. Но не по моему профилю.
Я услышал нервный щелчок замка. Роман ушел, не попрощавшись. Похоже, у него не клеилось дело. Похоже, он от меня устал.
Я остался с Диной наедине. Я так боялся, что вновь раздастся нервный щелчок замка. И она уйдет не попрощавшись. Тоже смертельно устав от меня. И я не мог допустить этого. И я решил предвосхитить, вернее, перечеркнуть ее возможный уход. Даже мысль об уходе. Но ничего путного не приходило в голову. Все идеи ее остановить сбились в одну бурлящую пену, так напоминающую ту, по которой я бежал в рваных кроссовках укрыться в антикварном магазинчике от ливня и холода. И не обратил внимания на маленькую цветочницу. Которая влюбилась в меня с первого взгляда. Возможно, в тот злополучный день все могло бы быть по-другому, если бы я пересилил боль глаз от ветра и хоть раз взглянул в ее сторону. Но этого не случилось. Случилось убийство. Вместо любви. Как нелепо и глупо. Впрочем, иногда и любовь приравнивается к убийству. Но это не про тот дождливый грозовой день…
Вот сейчас… Она встанет с кресла.
Дина встала с кресла.
Сейчас скажет: «Ну, мне пора!»
Она сказала:
– Мне пора.
И пойдет к выходу.
Дина пошла к выходу.
Вот и все. Я, впрочем, оказался никудышней гадалкой.
У выхода Дина неожиданно резко обернулась. И кивнула на елку.
– Странно, сегодня Новый год, а она так и стоит неукрашенная.
– Новый год?! – я, пожалуй, от этой новости больше опешил, чем от того, что Дина задержалась у двери.
– А вы не знали?
– Не знал, – честно ответил я.
Боже, я уже перестал считать дни. Для меня все они сбились в одну кучу и были брошены вместе с убитым стариком туда, в сырой глубокий подвал, пропахший солеными огурцами. И превратились в месиво одного дня.
– Это не удивительно. Ведь вы живете в прошлом. Какое вам дело до настоящего? Особенно, если оно не так уж хорошо. Вы счастливый человек, Аристарх Модестович. Вы, наверно, время измеряете веками. И великими событиями, и великими людьми. А мы живем по-другому. Мы считаем дни. Особенно до зарплаты. Иногда часы. Особенно, когда ждешь окончания работы. Иногда секунды… – Дина запнулась. И мне казалось, она вновь покраснеет. Но почему-то передумала.
– И до чего же вы считаете секунды?
– Ну…Наверно, когда ждешь чего-нибудь важного или кого-нибудь, кто для тебя важен.
– Как вы ждали Карманова?
Дина вновь не покраснела. А мне так нравилось, как она краснеет.
– Это уже не важно. Он все равно пропал. И, возможно, никто и никогда уже не узнает – куда. Но иногда мне кажется, что люди лучше бы пропадали, вот так, незаметно и мгновенно. Это лучше, чем смерть. И лучше, чем видеть человека мертвым. Я так думаю…
– А зачем вам вообще думать о смерти? И, поверьте, это не лучше. Для родных это трагедия. Гораздо глубже, чем смерть. Надежда не всегда бывает спасательным кругом. Иногда это страшное наказание. Груз, который тянет на самое дно. Особенно, когда ждешь. Ждешь того, кто, возможно, никогда не придет. Представляете, что такое всю жизнь провести в ожидании? Всю жизнь бросаться к телефону или к двери. Всю жизнь жадно шарить глазами в толпе. И всю жизнь не спать. Чтобы не проспать того, кто возможно уже никогда не придет.
– Вы так говорите, словно знаете. Словно что-то… у вас… Или кто-то…
– Нет, Дина, я не знаю. Я всегда жил один. И никого не было на свете, кого бы я мог ждать. И никто на свете не ждал бы меня, даже если бы я пропал навсегда.
– Так быть не должно.
– Не должно, наверно, но бывает.
Впрочем, я не лгал. Я действительно был одинок. И никто у меня не исчезал. Просто я мог себе это представить. Наверно потому, что когда-то по профессии был философом. Или, во всяком случае, мог бы им быть.
– И все же, она не наряженная. Так быть не должно тоже. – Дина вновь кивнула на елку.
– Не должно, но тоже бывает, – я улыбнулся. Я так хотел, чтобы она поняла мою открытую искреннюю улыбку, которую скрывали борода и усы.
Мне кажется, она поняла. И улыбнулась в ответ.
– Вот вы, Дина, и нарядите. Мне всегда казалось, что елки должны наряжать или дети, или молоденькие девушки. Это как-то правильнее. Но только не одинокие старики. Это противоестественно. Что делать одинокому старику под елкой, если он только не Дед мороз?
Дина засмеялась. Мне нравилось, как она смеется. На щечках глубокие ямочки. И в глазах чертики.
– Вот я вас и развеселил. Значит договорились?
– Мне бы очень вам хотелось помочь, Аристарх Модестович. И елочку жалко. Но у меня работа. И я не могу ее потерять. Меня сейчас заменяют, поскольку я была этим…ну свидетелем. Не очень надежным свидетелем. А теперь нужно идти. Я даже и четверть плана не выполнила. Хотя это такая глупость. Ну, вот скажите, кто, кто будет покупать цветы в Новогоднюю ночь?
