Рышард Клысь - «Какаду»

Я не сразу нашелся что ответить, слишком уж все было неожиданно, меня поразила уверенность, с какой этот человек обратился ко мне, — видно, он был убежден, что я поляк; я стоял, не двигаясь с места, пристально всматриваясь в офицера, который, так же как и я, держал руку в кармане, и вдруг мне показалось, что сквозь сукно шинели я отчетливо различаю очертания направленного на меня пистолета; я понимал, что в любой момент он может выстрелить, и поэтому ждал, ни на секунду не отрывая глаз от его лица с поблескивающими глазами; в напряженной тишине отчетливо слышался все нарастающий шум нашего прерывистого дыхания, но, так как я все еще молчал, первым заговорил майор:

— Прошу вас, садитесь. И пожалуйста, только без глупостей, — сказал он с оттенком вежливой иронии в голосе. — Это может плохо для вас кончиться. Не думайте, что меня можно захватить врасплох.

Не поворачивая головы, я медленно притворил за собою дверь и спросил с плохо разыгранным удивлением:

— Gestatten Sie mir die Frage nach…[16]

— О, давайте прекратим эту комедию, — прервал меня майор на середине фразы. — Я знаю, кто вы. Должен сказать вам, что мне пришлось довольно долго ждать вашего возвращения. В какой-то момент я даже подумал, что вы уже не придете, но, оказывается, ошибся…

Я все еще стоял у двери со странным чувством замешательства и растерянности, лихорадочно искал выход из положения, в котором очутился, но ни одно из приходивших в голову решений не казалось достаточно надежным; надо просто тянуть время, думал я, ведь у меня нет даже возможности вытащить из кармана пистолет, этот человек ни на мгновение не спускает с меня глаз — одно неосторожное движение, и он выстрелит первым; мне придется быть все время начеку, не то он непременно продырявит меня на какую-то долю секунды раньше, чем я успею выстрелить в него, его позиция намного лучше моей, к тому же затевать здесь стрельбу — полная нелепость, тем более что в других купе наверняка тоже сидят военные и выстрел сразу поднимет их на ноги.

— Сядьте наконец. И выньте руки из карманов.

Я промолчал, потом после недолгого раздумья не спеша сказал:

— Да. Оставим эту комедию. Вы правы, хотя во всем этом деле есть одно «но». Мы оба положим руки на стол, или эта встреча в самом деле плохо кончится, но для нас обоих…

Майор хрипло рассмеялся и после недолгого колебания вытащил из карманов обе руки.

— Послушайте! То, что вы делаете, не имеет смысла. Так или иначе, в конце концов вы все равно попадетесь.

— Все может быть. Я вовсе не исключаю такой возможности.

Я вытащил пистолет и закрыл дверь купе на защелку.

— Не будете же вы стрелять в меня? Слишком много шума. А самое позднее через пятнадцать минут поезд прибудет на станцию, и здесь наверняка появятся люди, дальнейшее путешествие с которыми для вас будет невозможным, — сказал майор.

— В это купе уже никто больше не войдет.

— Признаться, я не очень хорошо вас понимаю.

— Но это же так просто.

— Что?

— Вы позаботитесь о том, чтобы сюда никто не вошел.

— Послушайте, не слишком ли много вы от меня хотите?

— Не думаю. В моем положении, пожалуй, любое требование достаточно обоснованно. Верно?

— Но я ведь никому не могу силой помешать войти сюда!

— Конечно. Вы должны для этого что-нибудь придумать.

— Зачем?

— Не стройте из себя идиота. Вы хорошо знаете, о чем идет речь. Уже сейчас это купе тесно для двоих.

Майор задумчиво кивнул головой и сказал:

— Согласен. Один пассажир в этом купе лишний.

— Я должен доехать до места.

— Сомневаюсь, удастся ли вам это.

— Надеюсь, вы мне в этом поможете.

Майор высоко поднял брови с выражением искреннего удивления и внимательно посмотрел на меня, словно хотел проверить, не шучу ли я; через мгновение он расхохотался с удивительной в подобной ситуации непринужденностью — вся эта история явно начинала его забавлять — и как бы с оттенком дружелюбной иронии заявил:

— Это действительно начинает быть интересным. Но, ради бога, молодой человек, не пугайте меня по крайней мере револьвером! Мы же еще в начале нашей необыкновенной встречи договорились, что оба положим руки на стол. Однако вы не держите слова.

— Мое положение хуже вашего. Пистолет в моих руках, пожалуй, единственный аргумент, который убедит вас создать мне приемлемые для дальнейшего путешествия условия.

— А если я скажу «нет»?

— Вам надоела жизнь?

— Не хотите же вы сказать, что будете в меня стрелять?

— А почему бы нет? В моем положении терять нечего.

— А я не верю, что вы это сделаете. Думаю, не так легко убить человека, не имея для этого основания. До сих пор я ни в чем перед вами не провинился и к тому же сейчас совершенно беззащитен.

— Ох, уверяю вас, у меня найдутся достаточно веские основания, чтобы убить вас, зато вам намного труднее будет доказать, что вы должны жить, что ваше существование в этой стране обязательно и необходимо.

— То, что вы говорите, жестоко.

— Быть может. Однако виноват в этом не я, а время, в которое мы живем.

— Понимаю. В вашем представлении я человек, заведомо осужденный на смерть.

— Так же, как и я. Мы в одинаковом положении.

— И все же вы намереваетесь меня убить.

— Если вы не проявите благоразумия, ни я, ни вы не доберемся живыми к месту назначения.

— Мы начинаем угрожать?

— Нет. Это не в моих правилах. Я только предупреждаю. Если я окажусь в безвыходном положении, я никого не пощажу, а вас тем более…

Он не ответил. Я внимательно смотрел ему в лицо: майор сидел все так же спокойно и с той же иронической улыбкой. Я ждал его ответа, хотя вовсе не рассчитывал на силу того крайнего аргумента, каким могло оказаться в моих руках оружие, скорее был убежден, что через мгновение он рассмеется мне прямо в лицо, чтобы потом сказать «нет» все с той же сдержанной и вместе с тем вежливой непринужденностью, столь характерной для всего его поведения, и умышленно затягивал эту игру, чтобы выиграть хоть немного времени. Я бросил быстрый взгляд на часы: минут через десять должна быть первая остановка, и я решил, как только поезд начнет притормаживать, выпрыгнуть с чемоданом из вагона, другого выхода у меня не было, не мог же я идти на дальнейший риск и продолжать путешествие, которое и так осложнилось до крайности. Решив это, я сразу почувствовал себя уверенно и спокойно, однако по-прежнему ждал ответа майора: мне было интересно, чем он мотивирует свой отказ. Вдруг в коридоре послышался стук подкованных сапог, кто-то приближался к нашему купе, майор поднял голову, он смотрел на меня серьезно и уже без улыбки, мы оба внимательно прислушивались к шагам, а когда они удалились, оба вздохнули с видимым облегчением. Окно купе, выходящее в коридор, плотно закрывала занавеска, поэтому оттуда не видно было, что делается внутри.

— Итак?

Майор развел руками, улыбнулся и, подумав, сказал:

— Я вам помогу. Разумеется, в пределах своих возможностей.

— Большего я и не требую.

— Вы намерены все время стоять у двери?

— Нет. У нас впереди еще два часа езды. И две остановки. К счастью, мы едем экспрессом.

Майор тихо рассмеялся, взял со столика пачку сигарет и спросил:

— Вы разрешите мне закурить?

— Пожалуйста.

— Благодарю вас.

— Это вас очень забавляет?

— О, вы даже не можете себе представить, до какой степени, — признался он с оживлением и протянул мне сигареты. — Должен сказать, из-за вас мне пришлось пережить сегодня несколько ужасных минут. Я сначала подумал, что в чемодане спрятана бомба с часовым механизмом.

Я взял у него сигарету, но, когда он протянул мне зажигалку, у меня мелькнула мысль, что в этом движении, исполненном непринужденной вежливости, может таиться подвох, поэтому я взял ее у него из рук и прикурил, ни на мгновение не спуская глаз с его лица.

— Теперь вы, конечно, знаете, что находится в чемодане?

— Да. Но сначала я решил, что в нем бомба замедленного действия.

— Вы открывали чемодан?

— Пришлось, — кротко признался он. — Но вам должно быть понятно мое любопытство и беспокойство. Я опасался, что этот чемодан взорвется у меня над головой.

Он закрыл глаза и молча курил, его красивое лицо дышало спокойствием, у него был вид человека, который замечтался. Спустя минуту, не открывая глаз, он задумчиво произнес:

— Нет, вы, поляки, в самом деле неисправимы. Иногда у меня складывается впечатление, что все вы страдаете каким-то коллективным комплексом борьбы и смерти. Для вас на свете нет ничего, что было бы соизмеримо со смертью. Вы ничто так не цените, как смерть. Повсюду ищете ее и в конце концов находите. И если что-то и любите по-настоящему, так это опасность, а умение умирать вы первыми в мире возвели в ранг высокого искусства…