Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2008)
— Это называется “лицо по стойке „смирно””.
Большинство кладбищенских фотографий такими и было — по стойке “смирно”.
Справа от аллеи женщина устанавливала свечку на могиле, увенчанной большой красной звездой. Старались, наверное, чтобы похожа была на рубиновую кремлевскую. Вдова еще не старая, но в уже немодном плащике, шляпка нелепая с фетровым цветком, рядом сумка стоит клеенчатая. Генеральша, одно слово: нищета наступила, а ухватки остались… “Может быть,
ее покойный муж был знаменитым полководцем, — подумала Лида, — хотя… в тех войнах, что выпали на его время, знаменитыми не становились”. Могил известных людей здесь было полно, и, даже если наследники вымерли, находилось, по счастью, кому ухаживать за памятниками. Недавно у нее спросила, где взять воды, молодая женщина, старательно протиравшая старинное надгробие. Они разговорились, и оказалось, что она с кондитерской фабрики “Красный Октябрь”, опекавшей могилу бывшего владельца Фердинанда Теодора Эйнема. А на могиле, которую она знала с детства, —
повара, придумавшего неизбежный в любом застолье салат, к Новому году появился венок “Люсьену Оливье от Союза рестораторов и отельеров”.
А вот ее любимая пара стариков. Ей всегда казалось, что это про них, неведомых ей супругов Марковых, сказано, что жили они долго и счастливо и умерли в один день. Кто знает, конечно… Может быть, Лев Игнатьевич пил горькую и таскал Зинаиду Николаевну за волосы по всему дому, а она била посуду и закатывала истерики по ничтожным поводам. Хотя их морщинистые светлые лица говорили о другом. У них была общая фотография: два старичка сидят под корявой яблоней и пьют чай из больших пузатых кружек. Вот это правильная картинка: несуетно дожили до девяноста четырех и, надеялась Лида, ушли мирно. Умерли они, правда, не в один день,
он задержался на земле ровно на столько, чтобы помянуть спутницу жизни на ее девятины. Первой здесь была похоронена мать Зинаиды Николаевны, дожившая до приличных восьмидесяти шести, — с мелкими кудельками
и невыразительным лицом. А вот следующим в землю лег их сорокалетний сын, почему-то не удостоившийся фотографии. Родительское горе утешал младший сын, который, слава богу, родителей пережил. Свежий холмик появился только прошлой весной. Есть ли у них еще дети, внуки? Кто теперь
будет ухаживать за могилой, вокруг которой всегда был посыпан песок и каждый год свежей серебрянкой подновлялась низенькая оградка?
— Какое солнышко нам светит сегодня! Скажу по секрету: погода по нашему спецзаказу, ведь мы расстаемся на целую длинную зиму! Давайте скажем спасибо небесной канцелярии за своевременное и точное исполнение заказа!
Раздались дружные аплодисменты и нестройное “ура!”.
“Господи, какая пошлость! — Лида аж задохнулась. — Да у них там, оказывается, парный конферанс, голос теперь мужской, бодрый такой,
типа комсомольский или кавээновский. Да, похож сильно на Маслякова. Неужели в парке подрабатывает? Противно. Да нет, явно подражатель. Может быть, повернуть назад, чем ближе, тем слышнее…”
Но менять маршрут не хотелось, действительно погода хороша, и на самом деле впереди зима. Хотя это был самый неинтересный угол кладбища-— колумбарий. Но и здесь дыхание жизни! Около стены возвели новые вместилища для праха в форме многогранных тумб, блестящих розоватым мрамором. Еще остались непроданные места. А вот эти не иначе как предусмотрительно поторопились: на табличке одна фамилия — Красновы, ни имен, ни лет. Видно, бездетная пара позаботилась заранее о месте последнего упокоения. Нет, хоть прах, но в землю надо, в землю… Как-то это не по-людски — замуровать в стену и туго завинтить по углам мраморный прямоугольник. Хотя в стене не только глухие плитки. Бывает так: ниша, в ней стоит урна, рядом — засохшие цветы. А сверху — дверца со стеклом, закрывается, как форточка, шпингалетом. А кое-где ржавые навесные замочки, от которых и ключи-то давно были потеряны, нелепые и неуместные...
Опять заиграла музыка, надо же — вальс. Порханье трехдольного ритма, впрочем, быстро сменилось тупым буханьем ударных.
Хорошо хоть никто не пел.
Смешно, волнует ее, кто станет ухаживать за чужой могилой. А за ее собственной? А за ней самой? Слабое утешение, что раз нет близких, не рыдать ей ни над чьим гробом.
— Кавалеры. Приглашайте дам! — это лже-Масляков.
— Дамы, не ждите нерасторопных мужчин, они стесняются, смело выходите в круг! Берите пример с девушки в синей куртке. Лучшим танцорам приготовлен приз-сюрприз!
Лида уже прошла кладбище насквозь. За воротами плыл поток машин, текла жизнь, привычно отгоняющая мысли о смерти.
А над старыми кленами, братскими воинскими могилами, над прахом “святого доктора Гааза”, над пришвинской птицей сирин, над куполом лютеранской кирхи и мавзолеем семейства Эрлангер, над помпезными “братками”, златозубыми Панкратовыми и навеки пьющими чай под яблоней супругами Марковыми, над крестами, звездами и ангелами несся торжествующий призыв:
— Танцуют все!!!
Я боюсь любви
Исаева Елена Валентиновна родилась в Москве. Закончила МГУ. Автор двух сборников пьес и семи сборников стихов. Пьесы ставились в театрах России и за рубежом. Печаталась в журналах “Новый мир”, “Дружба народов”, “Драматург”, “Современная драматургия”. Лауреат Малой премии “Триумф”, премии “Действующие лица” и др.
Живет в Москве.
Надя. Этот один день из жизни моей подруги вместил в себя все ее переживания последних лет. Не только ее, и мои, и других людей-— по касательной. Вся эта безнадега сконцентрировалась, уплотнилась, повисла в воздухе, и разрядить ее можно было только одним известным мне способом — проговорить, обозначить, рассредоточить… поэтому мы с ней и стали говорить об этом, говорили, говорили, говорили, а собственно, и до сих пор говорим… Слова — такая спасительная вещь. Они, как вода, всегда найдут лазейку, ниточку Ариадны, плохо закупоренную банку и — выплеснутся, выведут, укажут путь, если вовсе не взорвут. Но это крайности.
Крайностей в этот день вроде и не было. Происходила разве что трагедия повседневной жизни, от которой иногда сходишь с ума, а чаще всего-— ничего себе — терпишь, как ноющую зубную боль, пока она не стала настолько сильной, что хоть на стенку лезь… Впрочем, незадолго до этого даже и состояние ноющей боли Аню отпустило. Напротив, образовались полет и ветреность, граничащие с ощущением счастья, в которое еще страшно поверить. Короче, возник роман и длился уже два месяца…
И в это утро Аня проснулась на его плече, потому что Мама забрала с вечера к себе Шурку, и Сергей приехал на ночь. Правда, эта ночь была не как другие, потому что в эту ночь он сказал ей… Не буду забегать вперед, но проснулась Аня с ощущением беспокойства — ей приснилось или правда ночной разговор был?
В общем, если документально, то так.
Они завтракают вместе, и Аня радуется этому, потому что вспоминает слова нашей третьей подруги:
Другая подруга. Если Мужчина не уходит ночью, а остается по-семейному завтракать, значит, это что-то уже значит. Во всяком случае, ты ему уже не чужая, ему хочется длить общение, несмотря на твой заспанный вид и все такое. Ведь с утра ты не такая красотка, как с вечера.
Надя. Но тот мужской ночной шепот преследует ее все утро.
Шепот мужскими голосами на разный лад. Я тебя люблю. Ты поедешь со мной? Я тебя люблю. Я тебя люблю. Ты поедешь со мной? Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю.
Надя. Аня закрывает уши руками, чтобы не слышать…
Уже допивая кофе, Аня не выдерживает и спрашивает.
Аня. То, что ты сказал ночью… Мне не приснилось?
Сергей. Нет. Все так и есть.
Аня. Молока долить?
Сергей. Хватит. Спасибо.
Аня. Я сделала, как ты любишь.
Сергей. Ты вполне обучаема.
Аня. Мне надо бежать.
Сергей. Я позвоню вечером.
Аня. У меня только один день?
Сергей. Этого мало?
Надя (в зал). Аня молчит.
Сергей. Ты сомневаешься во мне или в себе?
Надя (в зал). Аня молчит.
Сергей. Это нужно решить сейчас. Реши, пожалуйста.
Аня. Хорошо. Я решу.
