Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт
— А может, они не магнитные? — высказываю дурацкую мысль, свалившуюся с потолка. — Может, это вообще не диоритовые порфириты?
Алевтина засопела, поджала губы, обиженная за дайку, но спорить с геологическим несмышлёнышем не стала, а полезла в полевые журналы, нашла какой-то, полистала, сверилась со схемой, читает:
— Диоритовый порфирит, порода местами осветлена. — Подумала, подумала над скудной информацией, поднялась из-за стола, обещает: — Посмотрим природу. — Подошла к стеллажу, порылась в камнях, достаёт один, светлый в крапинку, рассматривает в лупу со всех сторон. — Похоже, Кравчук ошибся: это не диоритовый порфирит, а самый натуральный кварцевый диорит с почти полным замещением роговой обманки кварцем. Понятно, почему порода не магнитна.
И мне понятно: стахановец Кравчук, озабоченный вместе со всяким руководством исключительно отбором металлометрических проб, плевать хотел на попутные геологические наблюдения и определения, оставляя их бездельнице Алевтине. Хорошо ещё, что собирал образцы горных пород, да и то, наверное, когда рюкзак не сильно оттягивал плечи. Так что пришлось нам больше додумывать, чем сравнивать, да опираться на известные минералогические определения по соседним участкам. Но я, как ни странно, был не в обиде на лучшего геохимика экспедиции. Своим враньём он разбудил во мне интерес к практической геологии, к дотошной интерпретации геофизических аномалий, к непременному доказательству своей точки зрения, своей правоты. И Алевтина оказалась такой же заводной, поэтому время потеряло для нас главный смысл, уступив его поискам наших общих маленьких истин.
Потом мы ещё прищучили четыре обманные дайки кварцевых диоритов, опозоривших мою высокую профессиональную квалификацию, согласно установили, что дайки основного состава мощностью меньше полуметра для магнитной съёмки неэффективны. А потом наступило время разочарований, когда магнитные аномалии ну никак, даже отдалённо, не подтверждались образцами, и оставалось предположить глубинный характер магнитных объектов, но форма аномалий неумолимо свидетельствовала о выходе их на поверхность.
— Может быть, пирротин? — спрашивает, снова раздражаясь, Алевтина.
Быстро перелистываю затёртые страницы дырявой памяти и — эврика! — почти сразу натыкаюсь на оставленную при чтении в больнице справочника по физическим свойствам запись о самых магнитных минералах: магнетите и пирротине. Правда, о втором было сказано и так, и сяк, но больше, всё же, так.
— А что, — спрашиваю в свой черёд, — его много?
— К сожалению, очень, — обнадёживает Алевтина. — Есть несколько минеральных генераций, — об этом могла бы и не говорить, мне без разницы, — есть обширные и локальные зоны бедных вкрапленников и линейные зоны богатой прожилково-вкрапленной минерализации. Кстати, нередко совмещённые пространственно с полезным оруденением.
Я чуть не подпрыгнул.
— Что же вы до сих пор молчали? — по-свойски делаю ей заслуженный выговор. — Заладили со своими дайками, а о главном ни гу-гу.
Она улыбается, прощая мою несведущую горячность.
— Не очень-то радуйтесь, — льёт мне за шиворот ушат холодной воды. — Установлена обратная зависимость между объёмом колчеданной минерализации и продуктивным оруденением. К тому же последнее, как правило, относится к сравнительно бедным промышленным месторождениям жильного типа.
А мне и такое ухватить не терпится, не зря же толкуют: лиха беда — начало, может здесь и найдётся начало тропочки к моему месторождению на Ленинскую.
— Давайте всё же проверим, — выпрашиваю, и готов встать на колени, даже на больное, — как эти зоны действуют на магнитное поле. Ну что вам стоит?
Она устало откинулась на спинку стула, оглянулась на давно посеревшее окно, предложила, не особенно настаивая:
— Может, завтра? Поздно уже.
— Да вы что? — заверещал я как капризный пацан, которому перед самым сном дали красивую игрушку. — Куда нам спешить?
Мне — точно некуда, и ей — тоже: не надо было тянуть с приятной новостью.
— Живот подтянуло, — жалуется, морщась, а там и подтягивать нечего — давно к позвоночнику прирос.
— Неужели, — стыжу старшую, да ещё партсекретаршу, — прихоти живота для вас дороже богатств недр, которые мы найдём народу? Посмотрим пару-тройку зон и разбежимся, — иду на компромисс, себе не веря.
Она тяжело вздохнула, довольная, что в кои-то времена оказалась кому-то так сильно нужна, вышла из-за стола, включила свет и снова уселась, готовая к продолжению вымучивания природы непонятных аномалий, не внушающих ни малейшего доверия, поскольку их нельзя пощупать, да и сами геофизики напоминают не умеющих плавать, брошенных в мутную воду интерпретации.
Настаивая, я надеялся на лучшее. Ну, не на месторождение, конечно, сразу, но хотя бы на внятные аномалии от богатых рудных тел, а получилось, как она и предрекала чёрным глазом — шиворот-навыворот. Аномалии то есть, то нет, то над рудным телом, то рядом, и амплитуды нераженькие, не скажешь сходу: ага, попалась — хвать, а там — дайка. Даже зло разобрало: не мог, что ли, этот вредоносный пирротин отложиться, где надо. Зря согласился смотреть сегодня: теперь буду всю ночь маяться в размышлениях. А вот над мощными зонами с вкрапленной пирротиновой минерализацией аномалии хоть куда, но почему-то вниз тормашками — отрицательные. Совсем бардак!
Как-то вяло, без интереса, без охотничьего азарта посмотрели поле над большими и неровными выходами габбро-диабазов на фланге рудного поля скарнового месторождения в контакте с известняками. Удалось кое-как проследить скрытые контакты интрузива, и на том спасибо. Слабое магнитное поле над ним явно свидетельствовало о размагничивающих вторичных процессах, с чем и согласились оба, изнеможённые и довольные, что пытка кончилась и следователям больше ничего не извлечь из показаний подозреваемых.
За окном совсем темно — глянцевая темь. С грохотом, хозяином, ввалился дед Банзай.
— Здравия желаю! — глазами юркими нас обшаривает с ног до головы, старается понять: застукал или приважилось? — Не помешал? У вас не шуры-муры?
— Какие там шуры-муры! — жалуюсь верному помощнику и соратнику. — Мозги мне только крутит. — А оно так и есть.
Дед понятливо подмигнул, заблестев замаслившимися глазёнками, авторитетно посоветовал:
— А ты упрись — и на штык! — рассмешив Алевтину как попавшуюся девчонку, обрадованную тем, что ещё может кому-то закрутить мозги. — Некогда мне с вами валандаться, — отрезал дед, не одобрив нашей радости, — пойду, обсмотрю объект.
А мы почему-то не торопились восвояси, не торопились оборвать диорит-пирротиновые ниточки, выжидая чужой инициативы.
— Ого! — воскликнула Алевтина. — Уже девять. Пора. Хозяйка, наверное, разволновалась в неведении. — Наша секретарша снимала комнату.
— Я ещё помурыжусь, — уступаю инициативу, не зная, как разойтись. По-хорошему такой творческий вечер надо бы как-то отметить. Но где? Но разница в возрасте? Но её антиженский вид? К нам, пацанам, что ли, пригласить? Не пойдёт, ей, старшей, неудобно. К себе молодого точно не позовёт, ещё неудобнее. Приходится разбегаться не солоно хлебавши, хотя сегодня, несмотря на весь её непривлекательный пресный вид, она мне нравилась, нравилась не как женщина, а как человек. Наверное, потому, что я — закоренелый эгоист. Так и с Марьей. Использовал… девушку и прости-прощай. Гадко! А как по-другому, когда в отношения вмешиваются приличия-неприличия.
Ну, почему неприлично сделать симпатичному тебе человеку приятное без оглядки и прилично — отказать в этом? Разве прилично оценивать своё отношение к человеку не тем, чего он стоит, а выдуманными прилипчивыми приличиями? И ничего не поделаешь. Общество, а скорее — толпа, диктует правила поведения индивидууму, какого бы он интеллекта и какой свободы ни был, и пусть только попробует не подчиниться. Съедят и его, и визави, съедят … с этим самым и не поморщатся. Поэтому пусть Алевтина уходит одна, а я останусь, как будто заработался, так приличнее.
— Почему вам не нравится Зальцманович? — спрашивает вдруг ни с того, ни с сего, неспешно собирая манатки.
Я и думать не думал о Сарняке — больно-то нужно! — но ответ пришёл сам собой, как будто я его давно обдумал и отложил до случая.
— Потому что уверен, что дело должно быть для человека, а не человек для дела.
Она приятно улыбнулась, загадочно взглянула на меня и вдруг выдала:
— Быть бы вам секретарём, если бы не злосчастный учёт.
Вот это польстила! Хорошо, что я не успел пригласить её ни в ресторан, ни к себе, ни на танцы. Да за такое!.. Врагу не пожелаешь!
— До свиданья, — и утопала, не ожидая, когда я приду в себя от радости. А я облегчённо вздохнул и тоже стал лихорадочно собираться, словно убегая от чуть не свалившейся напасти.
