Давид Фонкинос - Воспоминания

Однажды вечером, когда я уже ничего не ждал, ее имя высветилось на моем телефоне. Несмотря на данное себе обещание не отвечать, я немедленно ответил. Я был не в силах выразить свое негодование и просто сказал «алло». До этого я сотни раз повторял про себя все, что я ей скажу. А тут, взяв трубку, просто спросил: «Ты как?» И не потребовал никаких объяснений. Мы начали говорить о том о сем, как будто вовсе не было этого ее бесконечного молчания. Наконец она сказала:

— Все как-то слишком быстро произошло между нами. Когда я вернулась, я почувствовала, что надо сделать шаг назад. Даже говорить с тобой не могла. Я постоянно, непрерывно думаю о тебе… Ты все время рядом… ты стал частью моей жизни… Честно говоря, даже страшно.

Я молчал. Она повторила:

— Мне вправду страшно, — а потом добавила: — Страшно, что я так сразу и так сильно тебя полюбила.

Какие-нибудь десять слов — и все мои обиды, злость и ненависть как ветром сдуло. Теперь я даже находил ей оправдания. Я стал думать, что она права, что я и сам должен был понять необходимость паузы, чтобы осмыслить наши отношения. Я был так сильно в нее влюблен, что тут же стал во всем винить себя: я не должен был нервничать из-за того, что она молчит. В ее поведении я должен был увидеть следствие нашего нежданного-негаданного скоропалительного счастья; каждый на время вернулся в свою жизнь, это нормально. Любовь не может уместиться в эсэмэсках.

С тех пор как он начал работать в ночную смену на заправочной станции, он видел столько невероятных сцен, что трудно выбрать самое интересное. Среди житейских драм наиболее частыми были семейные ссоры. Сколько раз случалось, что мужчина уезжал, бросая свою растерянную спутницу одну в ночи. Бывало и наоборот: мужчина оставался один, без вещей, без документов и бродил вокруг заправки как полоумный. Еще оставляли животных. Разумеется, хозяев совесть грызла, что они бросают своих питомцев, поэтому, для смягчения вины, они бросали их на заправочной станции; это все равно что оставить новорожденного на лестничной площадке. Среди брошенных животных были кошки, собаки, куры, мыши, хомяки… а однажды даже попугай. Кем же надо быть, чтобы бросить на дороге ручного попугая? Зато это стало самым лучшим приключением заправщика. Была глубокая ночь, он стоял и курил у входа, как вдруг заметил клетку с попугайчиком. У птицы был взгляд побитой собаки. Заправщик растерялся: похоже, попугаю было худо. Но чем кормить этих птиц? Он внес клетку в магазин, вытащил попугая, приласкал. Начали заходить клиенты; все несказанно радовались птичке. Посыпались вопросы: а как его зовут? А что он умеет говорить? А он у вас давно? С тех пор как он работал на этой заправке, никто с ним столько не разговаривал. Попугай сделал его популярным. Заправщик стал кормить и поить своего питомца и научил его говорить «В добрый путь».

После того первого затяжного молчания, когда Луиза переваривала события, наша любовь вошла в спокойное русло. Теперь мы общались не переставая. Весь день посылали друг другу эсэмэски. Если у меня происходило что-то значительное или интересное, я спешил поделиться с Луизой, и событие приобретало мифологический смысл. Напряженная тревога первых недель стихла, и я мало-помалу становился похож на человека. Луиза частенько приезжала ко мне на уикенд, и я набрасывался на нее, как голодный зверь. Неделя вдали друг от друга разжигала страсть. Наш секс становился все раскрепощенней. Я спрашивал о ее эротических фантазиях, и она шептала в мои счастливые уши перипетии восхитительных приключений. Она играла в мою игру. Она шептала: я твоя, делай со мной, что хочешь, мое тело принадлежит тебе, оно создано, чтобы принимать тебя, и рот мой придуман для того, чтобы тебя пить. То она распускала волосы, то надевала ленту, то оставалась в туфлях на высоком каблуке, то переходила на немецкий и шептала: «М-м… да… я хочу… хочу». Это было необыкновенное время, время жгучей эротики, часы проносились как минуты, а минуты медлили, оттягивая миг наслаждения. Так шли месяцы, распорядок времени был ритмичен: рабочая неделя для интеллектуального общения, а выходные — для телесного.

По весне у нас состоялся серьезный разговор. Что мы собираемся делать дальше? Как будем строить нашу совместную жизнь? Я сказал, что могу переехать к ней в Этрета, найти какую-нибудь работу, не важно, где и что. В остальное время… я буду писать. Да, я все еще говорил, что пишу книгу, хотя давно ничего не писал. Более того, у меня не было ни малейшего желания писать. А говорил я так потому, что мне казалось, Луизе нравится мысль, что я пишу. Про себя я уже решил, что это была чистой воды фантазия: самоутешение человека, которому не спится по ночам. Она же шептала: «Почитай мне что-нибудь из твоего романа». Она говорила это так нежно и убежденно, что я мог бы показать ей чистый лист бумаги и почувствовал бы себя величайшим в мире писателем. В ее мечтах я составлял целый мир, и это накладывало на меня огромную ответственность, я не имел права ее разочаровать. Она согласилась на мой вариант: «Ты сможешь там писать, тебе там будет очень хорошо работаться». И я уже представлял себе, как гуляю по берегу моря, мои волосы и одежду треплет ветер, а в голове рождаются смелые замыслы новой книги. Потом я пугался: а вдруг вечером мне нечего будет ей рассказать и это ее разочарует. И я решил, что ехать к ней в Этрета — рискованная авантюра, поэтому предложил ей другой вариант — переехать ко мне в Париж. А чтобы мы могли безбедно жить, я приму предложение Жерара и стану управляющим. По правде говоря, выбора у меня не было. Найти работу в наше время непросто. У меня были друзья, не знавшие, куда себя деть, притом что в студенчестве они блистали. Разве можно пренебрегать деловыми предложениями? Счастливый случай подворачивается редко, его надо ловить. Если я приму предложение Жерара, то смогу строить свой рабочий день, как мне удобно, смогу сам набрать команду сотрудников. Луиза сказала: «Это ты здорово придумал». Даже нет, она сказала: «Это гениально!» Ей действительно пришлась по душе идея, чтобы я взялся за управление отелем, и тем более идея переселения в Париж. Чем дальше, тем больше эта перспектива ее воодушевляла. Мы будем жить вместе. Будем приглашать ее друзей и родных, которые захотят навестить нас в Париже. Жизнь будет проста и приятна.

— А как ты найдешь работу в Париже? — спросил я простодушно, не подозревая, что за этим последует.

— Я попрошу меня перевести. Они делают перевод, если один из супругов живет в другом городе…

— Но ведь мы не женаты.

— Значит, надо пожениться!

Она произнесла это мимоходом. Я-то, как романтический юноша, всегда полагал, что попрошу руки и сердца моей избранницы, опустившись на одно колено, и надену ей на палец обручальное кольцо. Но она опередила меня и подрезала на корню мои возвышенные устремления. Тем не менее мы принялись восклицать, будто это игра: «Мы поженимся! Мы поженимся!» Мы были в нашем номере. Я бросился к мини-бару, открыл маленькую бутылочку шампанского, влез на кровать и провозгласил: «За мою жену!» Она тоже влезла на кровать и прижалась ко мне, повторяя: «Мой муж! Ты мой муж!» Потом мы вышли на улицу, была суббота, середина дня, мы пошли бродить по Парижу. Мы объявили радостную весть кое-кому из друзей, а также некоторым прохожим, потому что в тот день каждый встречный был нашим другом. Мы переходили из бара в бар и праздновали, праздновали — со всеми, кто хотел в этом участвовать. Мысль о браке пришла нам в голову как удачное решение проблемы, теперь же мы радовались как дети. Вот здорово, мы женимся! У нас будет настоящая свадьба! И все нам казалось легким и простым, ну прямо море по колено, даже идея вечной верности нас не пугала. Мы гуляли по улицам, проматывали нашу молодость и красоту, точнее, нашу молодость и ее красоту. Это был наш город, и мы чувствовали себя как на фотографии. Я думал в тот момент, что на нашем пути не может быть никаких препятствий.

Мы отправились в магазин свадебных платьев. Сознание наше было изрядно затуманено алкоголем, но платье нам приспичило выбирать немедленно. Когда Луиза хотела примерить одно, ее непослушный палец, дрожа, указывал на другое. Продавщица пыталась нас урезонить: «Молодые люди, свадьба — дело серьезное. Это самый прекрасный день в вашей жизни. К нему надо готовиться обстоятельно». С видом доброй наставницы она пыталась направить нас на путь истинный. Но чем серьезней она говорила, тем больше мы хохотали и веселились. В конце концов мы попросили отложить для нас самое красивое и самое дорогое платье — я осознал это только на следующий день. Луиза должна быть самой красивой — Луиза будет моей женой. Себе я купил красивый галстук. Красивый желтый галстук. Выходя из магазина, я вспомнил: