Бернар Клавель - В чужом доме
— Это всегда действовало… Всегда действовало.
…И тогда он оставался в теплой кухне, разглядывал книги с картинками или рисовал. Отец, бывало, немного ворчал, но мать при этом сердилась. Разве можно посылать в школу больного ребенка!
После обеденного перерыва появился мастер и поставил Жюльену банки. Затем он положил ему на грудь припарки из льняного семени, смешанного с горчицей.
— Завтра я тебе опять поставлю банки, — сказал он.
— Но завтра вторник, — пробормотал ученик, — вы не работаете.
Мастер улыбнулся. И сел в изножье кровати. От жара Жюльен видел все будто в тумане, он плохо различал Андре, однако ему казалось, что тот так и будет сидеть здесь, возле него.
Два или три раза заходила хозяйка. Она приоткрывала дверь, делала два шага от порога и спрашивала:
— Ну как, лучше?
Жюльен качал головой.
— Вот увидите. Ничего не будет. Только лежите в тепле. И выздоравливайте побыстрее, а то бедняжке Морису приходится разрываться на части.
Морис был мрачен. Он ворчал:
— Вот незадача!.. За несколько дней до рождества, когда столько работы!
Во вторник хозяева весь день отсутствовали. Мастер приходил трижды. Один раз даже в сопровождении жены.
Они долго сидели возле мальчика и молчали, комната медленно погружалась в темноту. Светлые волосы женщины выступали золотистым пятном на фоне серой стены. Они что-то говорили. Жюльен время от времени покачивал головой. Голоса отдавались у него в ушах; потом куда-то мгновенно пропали, и все потонуло в сумерках.
В ту ночь Жюльену все время снилась мать. Она склонялась над ним, и рядом с ее лицом к нему склонялось другое лицо — с тонкими нежными чертами, обрамленное длинными кудрями, развевавшимися на ветру.
…Сам Жюльен был уже взрослым. Он болел, и у его постели сидели мать и жена; женой его была девушка с улицы Пастера.
28
— Тебе придется съездить за мясом для начинки.
— Но ведь сегодня среда, шеф, — заметил Жюльен.
— Среда-то среда, да ведь нынче двадцать второе декабря, дружок, через два дня — рождество. Ты, видно, не понимаешь, что это решительно меняет всю программу.
Мальчик вышел. Мясо для начинки — это неплохо, это значит — час наедине с Клодиной на кухне.
Небо прояснилось, ночью даже немного подморозило. От снега не осталось и следа, но всюду — на мостовых и на тротуарах — была насыпана бурая соль и песок.
Когда Жюльен поднялся с постели, у него слегка кружилась голова. Жара уже не было. Время от времени он еще чувствовал, как кровь приливает к голове, он еще немного покашливал, но не обращал на это внимания. Погода улучшилась, радость, казалось, вновь возвратилась в город, и мальчик тоже ощущал ее.
Он быстро съездил за мясом и возвратился в цех.
— Ступай, ступай, — сказал господин Петьо. — Торопись, а то Клодине скоро придется идти в магазин.
В тот день нужно было приготовить мяса гораздо больше, чем обычно. На это требовалось не менее двух часов.
Жюльен и Клодина принялись за работу. Госпожа Петьо была в столовой. Мальчик слышал, как она переставляет посуду, ходит, останавливается. Он с нетерпением ожидал минуты, когда хозяйка отправится в кондитерскую. И наблюдал за Клодиной. Склонившись над столом, девушка усердно трудилась, не поднимая глаз. Жюльен прикоснулся к ее руке. Не поворачивая головы, она отдернула руку.
В столовую вошел хозяин. Подойдя к дверям кухни, он просунул туда голову и спросил:
— Дело идет?
— Да, — ответила Клодина.
Господин Петьо немного повеселел. Работа спорилась. Весь дом походил на улей в летнюю пору. Вставали на час раньше; в полдень переставали работать перед самой едой, а вечером у всякого допоздна были дела. И все же, несмотря на усталость, никто не жаловался. Как будто пришло в движение маховое колесо и безостановочно вращалось, увлекаемое собственной силой.
Господин Петьо ходил из магазина в цех и обратно; он потирал руки и все время повторял:
— Давайте, давайте, поторапливайтесь! Осталось уже немного, надо приналечь напоследок… После праздников можно будет малость и передохнуть!
В кухне Жюльену и Клодине слышно было, что происходит в цеху. В печи позвякивали противни, кто-то взбивал сливки, мастер кричал. Потом заработала машина, она что-то толкла, растирала. Она стояла возле стены, примыкавшей к кухне, и, когда стучал мотор, стена дрожала. Чем быстрее он вращался, тем сильнее становилась вибрация, в кухню доносилось даже пощелкивание приводного ремня.
Хозяин снова вышел из цеха. Жюльен услышал, как за ним захлопнулась дверь в кондитерскую. Мальчик бросил быстрый взгляд в столовую: никого.
Сполоснув руки, он торопливо вытер их синим фартуком, потом обнял Клодину за плечи и попытался ее поцеловать. Девушка отпрянула и оттолкнула его.
— Нет, — сказала она, — нет, не хочу. Пустите меня.
— Почему? Там ведь никого нет.
Дальше отступать ей было некуда. Позади находилась раковина. Жюльен изо всех сил прижимал девушку к себе.
— Нет-нет, — упрямо повторяла она. — Оставьте… Не надо.
В глазах Клодины было то же выражение страха, какое он заметил, когда взбежал за нею по лестнице и вошел в хозяйскую спальню. Он тщетно пытался найти губы девушки, она отворачивалась. Ее волосы касались его лица, он шептал:
— Я люблю тебя. Разве ты не видишь, что я люблю тебя?
— Вы даже не знаете, что это такое.
— Я люблю тебя.
Вдруг она перестала бороться. Жюльен поцеловал ее. Он чувствовал, как у его груди стучит сердце Клодины. Рядом, в цеху, все еще работала машина, из-за этого дрожала стена, возле которой они стояли, но их внутреннее волнение заглушало шум. Они долго стояли обнявшись. Клодина больше не сопротивлялась, и Жюльен сжимал ее грудь.
Вдруг она резко оттолкнула его. Мальчик чуть не упал. По ее глазам он понял, что она смотрит на что-то позади него. Он быстро повернулся и увидел, как мимо дверей промелькнула белая куртка.
Шаги хозяина отчетливо послышались на выложенном плитками полу. Дверь, ведущая во двор, распахнулась и с шумом захлопнулась. В цеху по-прежнему работала машина.
Жюльен взглянул на Клодину. Она плакала. Немного поколебавшись, он подошел к ней.
— Нет, — взмолилась она, выставив руки перед собой.
— Почему ты плачешь? — спросил мальчик. — Ведь он ничего не сказал.
Девушка замотала головой. От рыданий грудь ее вздымалась.
— Тебе не понять, — прошептала она. — Тебе не понять.
Ее голос прервался.
— Скажи… В чем дело? Скажи мне…
Клодина вытерла глаза кончиком передника и, не отвечая, опять принялась за работу. Беззвучные рыдания все еще сотрясали ее грудь. Жюльен также принялся резать мясо. Через минуту он спросил:
— Но почему ты так горько плачешь?
— Не надо говорить мне «ты», — попросила Клодина.
Опять наступило молчание, слышно было только глухое гудение мотора да шум, доносившийся из цеха.
— Вы боитесь из-за жениха? — спросил мальчик.
Она только неопределенно качнула головой, не сказав ни «да», ни «нет».
— Вы боитесь, что хозяин ему расскажет? Но зачем он станет говорить? Ведь это его не касается.
В ответ послышалось громкое рыдание. Жюльен видел, что Клодина изо всех сил старается сдержаться, но не может совладать с собою.
— Вам не понять, — повторила девушка. — Этот старый бабник… мерзкий бабник…
Жюльен прекратил работу. Он опасался, что не так понял.
— Как? — вырвалось у него. — Хозяин? Он хотел…
Клодина кивнула. На этот раз она говорила «да».
Мальчик почувствовал, как в нем одновременно растет отвращение и яростный гнев.
Дверь в кондитерскую была открыта. Жюльен различил шаги хозяйки: она удалялась, подходила, опять удалялась, потом подошла к двери и остановилась. Клодина вытерла глаза. Снова послышались шаги, ближе, еще ближе. Жюльен увидел, как на полу появилась тень хозяйки; достигнув угла комнаты, тень сломалась, потом возникла на стене. Он опять принялся за работу.
— Как у вас идет дело, мои милые? — послышался голос госпожи Петьо.
— Скоро закончим, мадам, — разом ответили Жюльен и Клодина.
Тем не менее хозяйка вошла в кухню, подалась вперед и сказала:
— Посмотрите на меня, Клодина.
Девушка взглянула на хозяйку, стараясь улыбнуться сквозь слезы.
— Что такое? — спросила госпожа Петьо. — Вы плакали?
Жюльен почувствовал, что краснеет.
— Да, мадам, — ответила Клодина. — Это от лука, мадам.
— Но ведь обычно этого с вами не бывает.
— Конечно, мадам. Но сегодня я резала лук, а потом сдуру потерла рукой глаза. Так щиплет, просто сил нет.
Хозяйка вышла, сказав:
— Эх, Клодина, Клодина, как же вы не подумали!
В тот день в столовой постоянно кто-то находился, и больше Жюльену ничего не удалось узнать.
