Бернар Клавель - Гром небесный

Бернар Клавель

Гром небесный

ЧАСТЬ 1-я

1

Со вчерашнего дня произошло столько всего — я даже не знаю, что и думать. Возможно, я должна принять какое-то решение, но я его не вижу. Нужно всё обдумать, но это так трудно. В конце концов, меня больше ничего не беспокоит. Я просто хочу подождать и ещё немного отдохнуть. Возможно, не будь я тогда такой уставшей, всё повернулось бы иначе.

Надо сказать, что я не спала почти два дня. А ещё я много курила. И голова гудела. Когда я покинула своего последнего клиента, было два часа дня. Марселя не было уже неделю. Вообще, я не люблю, когда он уезжает, но в тот момент я была этому рада — я могла воспользоваться своей свободой и отдохнуть. Вот только есть очень хотелось. И потому прежде, чем подняться в свою комнату, я зашла к Джо купить сандвичи. Я решила, что так будет быстрее, чем заказывать еду из ресторана. Я могла съесть их прямо в кровати, а потом уснуть.

Едва я открыла дверь бара, Маринетта двинулась ко мне.

— Тут сегодня знаменитый Брассак! Иди-ка сюда, позабавишься!

Мне часто рассказывали об этом Брассаке, но я не имела ни малейшего желания его видеть. По крайней мере, сейчас. Со мной всегда так — если я хочу спать, меня ничего не интересует. Но Маринетта настаивала. Я не могла отказаться без причины. А что придумать, я не знала. Я упала на скамейку — в любом случае, это было менее утомительно, чем выдумывать какую-нибудь историю.

Вся компания собралась за столом вокруг плотного широкоплечего типа высокого роста, который уже казался довольно пьяным. Маринетта усадила меня рядом с ним. Я тут же заметила, что он похож на Рэмю[1]. Впрочем, у него был южный акцент, а его жестикуляция при разговоре показалась мне неестественной. Но, возможно, это из-за того, что мне твердили, будто от него разит дешёвым комедиантством. А ещё говорили, что он часто надоедал всем своими театральными анекдотами и бездомными собаками, но лучше было его терпеть, потому что стоило ему немного выпить, и деньги рекой текли из его карманов.

Закончив рассказывать свою историю, он повернулся ко мне.

— Это Симона, моя подруга, — сказала Маринетта.

Секунду он пристально смотрел на меня, а потом сказал Маринетте, что я скроена куда лучше, чем она. Остальные засмеялись, а Маринетта ответила:

— Если хочешь, Брассак, не смущайся. Она почти новенькая.

Он взял меня за подбородок, как старик, разговаривающий с ребёнком, и посмотрел в глаза. От него разило вином. Я уже привыкла к этому запаху, но всё равно он вызывал во мне отвращение. И ещё одна вещь меня смутила. Сначала я подумала, что это из-за его слишком пристального взгляда, а потом поняла, что дело в другом. Что-то в его глазах. Трудно объяснить. Я видела, что он был пьян, но глаза его были совершенно трезвыми.

Это приводило меня в такое смятение, что, когда он спросил о моём возрасте, мне даже в голову не пришло скинуть себе пару лет, как я это обычно делала с клиентами за сорок. Маринетта увидела, что я не в своей тарелке, и поспешила сказать:

— Да, ей 26, но она занимается этим всего шесть месяцев.

Брассак спросил меня, как я до этого дошла, а сам опустил глаза и опрокинул в себя стакан вина. Я до сих пор хотела спать и очень устала, но между тем чувствовала себя уже не так неловко. И потом… я так хорошо знала эту классическую болтовню, что даже не старалась перед ним распаляться. В нашем ремесле частенько встречаются типы, которые просят вас рассказать о своей жизни. Они думают, что они первые, кто задаёт вам этот вопрос. Иногда они и сами начинают делиться с вами своими чувствами и обычно сокрушаются, как это нищета довела двадцатилетних девушек до проституции. Поначалу меня это забавляло. Теперь же я просто не обращаю на них внимание. Всё равно всё заканчивается одинаково, уж я-то знаю, и приходят они к нам совсем не ради удовольствия нас пожалеть. Короче говоря, это часть нашей профессии. У нас так же, как и везде: ловкий торговец расхваливает тот товар, который лучше берут. Мне повезло, я была ещё не слишком потаскана, а потому мужчины охотно верили, когда я говорила им, что я только начинающая. Главное не забыть сказать, что вы «занялись этим ремеслом» из-за несчастной любви. Осознание того, что девушка отдаётся все мужчинам подряд только из-за того, что один из них ей отказал, возбуждает их ещё больше. Когда я закончила говорить, Брассак спросил, нравиться ли мне моё занятие. Я ответила, что нет, но надо же как-то жить. А потом, из-за того, что он раздражал меня своей настырностью, а усталость всё сильнее сковывала мне поясницу, я добавила:

— А вообще все мужики — сволочи.

Все опять стали смеяться. Брассак не засмеялся. Наоборот он стал кричать им, что я права. Затем он повернулся ко мне и поднял руки. Этот жест вызвал у всех новый приступ смеха. Но ему было всё равно, он сказал мне:

— Ты ошибаешься, малыш. Я, Антонен де Брассак, докажу тебе, что ты ошибаешься.

Он заплатил за выпивку и поднялся. Некоторое время он покачивался на одном месте, стараясь удержать равновесие, и когда ему это, наконец, удалось, сказал мне:

— Пойдём, малышка.

Я ответила, что у меня нет времени выслушивать разглагольствования какого-то идиота. Тогда Маринетта прошипела:

— Да иди же, дурёха!

Брассак наклонился к ней через стол. Казалось, он хотел убить её взглядом.

— А ты заткни глотку, рыжая. Если я увожу малышку, то не для того, чтобы с ней переспать. Поняла?… Не для того!

Все, кто сидел за столом, просто помирали от хохота. Я повторила, что мне некогда. Тогда Брассак вытащил из кармана кошелёк и положил передо мной пять купюр по тысяче франков каждая. Я немного поколебалась, а потом взяла деньги и пошла за ним. Повернувшись, чтобы кивнуть остальным, я увидела, какое удивлённое лицо было у Маринетты.

На улице Брассак мне просто повторил:

— Пойдём, малышка, ты не пожалеешь.

Я думала, мы сядем на автобус. Но он пошёл пешком. Я без возражений последовала за ним до вокзала Перраш[2]. Там мы зашли в буфет. Он нашёл свободный столик и усадил меня на скамейку напротив себя. Я замёрзла и, когда пришёл официант, попросила кружку грога[3]. Брассак заказал себе красного вина. Мы выпили. Долгое время Брассак молчал. Свежий воздух улицы немного взбодрил меня, но в зале было много народу, и гул их голосов опять стал меня усыплять. Я уронила голову на стол. Было жарко. Я не спала, но понемногу оцепеневала. Мне было хорошо. Время от времени я открывала глаза. Напротив меня, поставив локти на стол, Брассак продолжал напиваться.

Должно быть, я уснула. Когда я снова открыла глаза, на столе уже стояло три пустых бутылки. Заметив, что я на него смотрю, мужчина начал говорить. Поначалу я его слушала, потому что меня забавлял его акцент, но потом только слышала, не обращая внимания на то, что он говорит. Помню только, что он непрестанно твердил о какой-то блохастой собаке. А ещё несколько раз повторил, что я тоже была бедной собачонкой, которую он спас, и что всем сучкам необходимо щениться. Но его акцент меня больше не забавлял. И вообще я слишком привыкла к пьяным, чтобы подолгу интересоваться чепухой, которую они несут. Кончилось тем, что я снова уснула. Когда он меня разбудил, перед ним стояло уже пять пустых бутылок. Он с трудом поднялся. В полузабытье я пошла за ним. Снаружи было свежо. Был уже вечер. На бульваре Вердан давно горели фонари. Когда мы вошли в зал ожидания, я посмотрела на вокзальные часы. Было полшестого. Я спросила у Брассака, что он собирается делать, и он ответил:

— Не волнуйся. Пошли.

Он продолжал говорить что-то ещё, но слова давались ему с трудом. Моё желание спать всё росло и росло. Как в тумане, я вдруг подумала о пути, который мне предстоит пройти, чтобы вернуться домой. Он казался мне очень длинным. А ещё я подумала о скамеечке в буфете. Она была ближе. Я хотела туда вернуться. Брассак отошёл от окошка кассы. Я неподвижно стояла у входа для пассажиров. Люди задевали меня своими чемоданами. Брассак подтолкнул меня к контрольному выходу, и поток людей вынес меня на платформу. У дверей вагона я заколебалась. Я вспомнила, что ни в коем случае нельзя идти с клиентом куда-то ещё, кроме его дома или отеля. Я всегда следовала этому правилу. Впрочем, сказала я себе, он всё равно пьян, и с ним я наверняка смогу спокойно выспаться. В конце концов, мне всё равно, где спать — у себя, у него или в отеле. И вообще я была такая сонная, что почти не могла думать.

Поднимаясь в вагон, я также заметила, что это не экспресс, а пригородный поезд. Наверное, это успокоило меня окончательно. Как только я села, то сразу уснула.

***

Дороги я не помню. Только гудение, толчки и временами свет, очень быстро пролетавший мимо. Когда мы вышли из поезда, меня тут же разбудил холодный ветер. Было темно. Состав уже ушёл. Я дрожала. Мужчина сжал мою руку и сказал: