Джумпа Лахири - Тезка
— Не понимаю, как может прийти в голову отключить на ночь телефон, — говорит его мать. — А вдруг что-нибудь случится?
— Ну а зачем ты звонишь мне сейчас?
Мать просит его приехать домой в субботу, за неделю до его дня рождения.
— О, я не могу, — говорит он быстро. — У меня аврал на работе! — Это очередная ложь: на самом деле они с Максин уезжают на две недели в Нью-Гэмпшир.
Однако мать настаивает, он обязательно должен приехать, его отец уезжает в Кливленд, разве не хочет Гоголь проводить его?
Гоголь смутно помнит, что отец вроде действительно собирался в Огайо, в маленький университет под Кливлендом, на целых девять месяцев. Его коллеге дали грант на научную работу, и он пригласил с собой отца. Отец даже послал Никхилу вырезку из местной университетской газеты: их с коллегой фотографию на фоне какого-то завода. Подпись гласила: «Профессор Гангули выиграл престижный грант». Поначалу они хотели запереть дом или сдать его студентам и оправиться в Огайо вдвоем; однако мать удивила всех, заявив, что ей нечего делать в Огайо целых девять месяцев. Отец все равно будет целыми днями торчать в лаборатории, сказала она, так лучше она останется в своем доме, пусть и одна, но в знакомой обстановке.
— Господи, ну почему я должен его провожать? — раздраженно спрашивает Гоголь, хотя прекрасно понимает почему — для его родителей любое передвижение, даже самое пустячное, всегда превращается в событие, которое следует отмечать как в точке отправления, так и прибытия. Но из духа противоречия он продолжает: — Мы и так уже живем в разных штатах. Я практически на таком же расстоянии от Огайо, что и от Бостона.
— Неправильно говоришь, — возражает мать. — Гоголь, пожалуйста, ты же с мая месяца не был дома.
— Я работаю, ма. Я занят, понимаешь? Соня ведь не приедет?
— Но Соня живет в Калифорнии. Ты гораздо ближе, сын.
— Послушай, я никак не могу в эти выходные. — Он выдавливает из себя правду по капле. — Вообще-то я уезжаю в отпуск. Я уже все распланировал.
— Почему ты говоришь нам об этом отпуске в последний момент? — удивляется мать. — Какой отпуск? Какие планы?
— Я проведу пару недель в Нью-Гэмпшире.
— О! — говорит мать. По ее тону понятно, что это не производит на нее впечатления. — А что тебе делать в Нью-Гэмпшире? Чем это место лучше Бостона?
— Я еду туда со своей девушкой, — говорит он, теряя терпение. — Там у ее родителей дом.
Мать какое-то время молчит, и он знает точно, что она думает: «Ну вот, у него есть время проводить отпуск с чужими родителями, а своих даже навестить не желает».
— А где расположен этот дом?
— Точно не скажу. Где-то в горах.
— А как зовут девушку?
— Макс.
— Это мужское имя.
— Нет, ма. Ее зовут Максин.
В результате они останавливаются у его родителей на обед по дороге в Нью-Гэмпшир. Максин совершенно не возражает против этого: во-первых, это по дороге, а во-вторых, ей ужасно любопытно познакомиться с его родителями. Они берут напрокат машину, набивают багажник продуктами, которые Джеральд и Лидия перечислили на обороте присланной по почте открытки: вино, особый вид спагетти, большая канистра оливкового масла, толстые куски пармезана и с десяток упаковок свежего бри. Гоголь удивленно интересуется, зачем они накупают столько продуктов — что, ближе магазинов не будет? Макс смеется: так и есть, ведь они едут в места, где вокруг лишь дикая природа, что они сейчас закупят, то и будут есть все это время. По дороге на Пембертон-роуд Никхил посвящает Макс в самые необходимые правила этикета, которые она должна соблюдать в доме его родителей: никаких прикосновений, поцелуи категорически воспрещаются, никакого алкоголя за обедом.
— А почему не открыть бутылку? — изумленно щебечет Макс. — У нас в багажнике их полно!
— Так ведь нечем открывать, глупенькая. У моих родителей нет штопора.
Все эти ограничения не выводят Макс из обычного для нее прекрасного расположения духа, скорее, они ее забавляют. Она рассматривает этот визит как некий экзотический опыт, как аномалию, которая больше не повторится. Она никак не ассоциирует его с родителями. Макс не верит, когда он говорит, что она — первая девушка, которую он приведет к ним в дом. Но сам Гоголь не чувствует никакой радости при мысли об этом визите, только беспокойство и желание, чтобы все поскорее закончилось. Они проезжают центр города, сворачивают на Пембертон-роуд, и он видит привычный пейзаж ее глазами: убогий провинциальный городок — кирпичное здание школы, которую они с Соней закончили, россыпь магазинов на центральной площади, крытые черепицей дома, стоящие слишком близко друг к другу, одинаковые подстриженные лужайки. На улице знак «Осторожно, дети!». Он понимает, что жизнь, которая его родителям кажется верхом благополучия, для Максин не имеет никакой ценности, что она любит Никхила не за его прошлое, а скорее вопреки ему.
У их ворот стоит фургон компании, устанавливающей сигнализацию, он загораживает въезд, поэтому Гоголь паркует машину на улице, возле почтового ящика. Он ведет Максин по мощенной камнем дорожке к дому, звонит в звонок — его родители всегда запирают входную дверь. Им открывает Ашима — Гоголь видит, что она нервничает. Она надела свое лучшее сари, подкрасила губы и щедро опрыскалась духами — разительный контраст с их легкими хлопковыми брюками, футболками и мягкими замшевыми мокасинами.
— Привет, ма, — говорит Никхил, целуя мать в щеку. — Познакомься, это Максин. Макс, это моя мама, Ашима.
— Приятно наконец-то познакомиться с вами, Ашима, — весело говорит Максин, наклоняясь и тоже целуя мать Никхила в щеку. — Это вам.
Она протягивает Ашиме корзинку, доверху наполненную паштетами, сырами, банками корнишонов, сырокопчеными колбасами — всем тем, чего его родители не едят. У Гоголя не хватило духа остановить Макс, когда она выбирала подарки в магазине деликатесов, тщательно заворачивала и упаковывала их. Он проходит в дом, не переобувшись, и мать ведет их на кухню — она жарит самсу в глубокой сковороде, и поэтому в кухне висит плотная завеса дыма.
— Отец Никхила наверху, — говорит Ашима. Она вынимает самсу из кипящего масла деревянной лопаткой с прорезанными щелями, перекладывает ее на тарелку, покрытую бумажными салфетками. — Он там беседует с этим человеком по поводу сигнализации. Простите, обед будет готов через пару минут, — обращается она к Максин. — Я не ждала вас так рано.
— А зачем нам сигнализация? — спрашивает Никхил.
— Это идея твоего отца. Я ведь буду здесь жить одна, вот он и решил установить сигнализацию. — Ашима рассказывает, что за последнее время в округе произошли два ограбления. И оба случились посреди бела дня. — Даже в таком благополучном районе, как наш преступления сейчас не редкость, — говорит Ашима, многозначительно поджимая губы и глядя на Макс.
Мать наливает им по стакану холодного ласси — густого, кисло-сладкого, взбитого в шейкере кефира, ароматизированного розовой водой. Они переходят в гостиную, садятся на диван, где обычно никто не сидит. Мать достает альбомы с фотографиями, показывает Макс маленьких Никхила и Соню, рассказывает об их индийской семье. Макс любуется сари Ашимы, с видом знатока щупает материал, сообщает, что ее мать работает экспертом по тканям в ХММ.
— Где-где?
— Художественный музей Метрополитен, — быстро подсказывает Гоголь. — Помнишь, мы были там? На Пятой авеню, там еще так много ступенек? Я водил тебя туда показать египетские храмы.
— Ах да, конечно, помню. А мой отец был художником, — гордо говорит Ашима, показывая на акварели, висящие на стене.
Сверху раздается звук шагов, Ашок спускается по лестнице в гостиную. За ним идет сотрудник компании, он в форме, в руках держит блокнот. В отличие от матери отец вообще не стал переодеваться в честь приема гостей — на нем коричневые тренировочные брюки, мятая рубашка навыпуск, домашние тапки. Гоголь замечает, что волосы его еще больше поредели, а живот вырос.
— Так, вот копия счета. Если будут проблемы, звоните по этому телефону. Нет, вот здесь, начинается с восьмисот. — Отец пожимает руку человеку в униформе. Тот наклоняет голову. — Всего хорошего, сэр.
— Привет, баба, — говорит Никхил. — Познакомься, Это Максин.
— Здравствуйте. — Отец протягивает руку с таким видом, как будто готовится принять присягу. Он не садится на диван, продолжая стоять, поворачивается к Максин. — Это ваша машина стоит на улице?
— Арендованная, — отвечает она.
— Лучше загоните ее во двор, — озабоченно говорит отец.
— Зачем? — протестует Гоголь. — Ничего ей там не сделается.
— Осторожность не помешает, — настаивает отец. — Эти соседские дети ничего не видят, когда гоняют мяч. Один раз я оставил машину вот так же на дороге, и они попали мне прямо в лобовое стекло. Я сам могу загнать ее во двор, если хотите.
