Коллектив Авторов - Здравствуй, племя младое, незнакомое!
Когда уж гореть было совсем нечему, приехала из райцентра пожарная машина. Два пожарника деловито размотали шланги, залили дымящиеся головешки, вылили остатки воды на соседние постройки и так же быстро уехали.
Была изба и нет избы.
Только на рассвете вспомнили о Генке. Да и то, когда он, хромая, сам появился и молча встал перед пожарищем. Потом, вздохнув, загадочно сказал отцу:
– Это, может, и к лучшему...
Генка отошел к дровосеку, сел на него и обхватил голову руками. Сидел так долго, пока не подошла бабушка, ласково спросила:
– Ты чего, Генька?
Он заплакал и, растирая слезы, отвернулся.
– Не переживай, родимый. Сарай остался, до зимы как-нибудь проживем... Генка вздохнул, шмыгнул носом и спросил, словно укорил:
– А зимой что делать будем?
– К дочке моей в соседнее село уйдем... Зиму перетерпим, а там, глядишь, и построимся.
– Строиться не на что!
– Машину продадим, корову...
– Много твоя машина стоит... Сто долларов за нее не возьмешь!
Павел стоял в стороне, и слушая разговор матери с сыном, не мог понять интонацию, словно его, Павла Тоньшина, и не существовало более, а всеми делами теперь заправлял сын, а на него, отца своего, он уже смотрел как на пустое место. Поэтому, когда сын наговорился с бабушкой, отвел его в сторону и зло сказал:
– Из-за твоей конопли подожгли в отместку. Знать кто сделал – кишки бы выпустил!
– Выпустить-то недолго – найти сперва надо! Хорошо что нам с тобой не выпустили!
Больше они не говорили об этом ни в этот день, ни в последующие. Сразу же начали возиться на пожарище: собрали и перетаскали в овраг головешки, соскребли гарь до земли, потом Павел очистил от травы заросшие кучи песка, пролежавшие без дела десять лет, с того самого времени, когда собирались строиться, но остались без сбережений, – надо с чего-то начинать. Павлова мать еще утром отправилась к дочери, а вернулась к вечеру на мотоцикле с мосластым зятем Сергеем, едва умещавшимся за рулем: теща сидела в мотоциклетной люльке, а кубастенькая Сергеева жена как лягушка сзади вцепилась за мужа.
Павел поздоровался с зятем и кивнул на пожарище:
– Вот с чем остались!
– Чепуха... И не такое бывает!
К ним вышла Светлана, похудевшая и почерневшая лицом за одну ночь, истуканом встала рядом, а Павлова мать вздохнула:
– Не горюй, Паш! У Сергея есть возможность сруб взять в лесничестве! А сруб будет – и все остальное помаленьку в кучу соберется.
– А деньга где на сруб?
– Бесплатно дадут Сергею... Ну не совсем бесплатно, а вместо зарплаты... Так что надо соглашаться. А за сруб постепенно расплатимся... Пенсию я получаю, картошку осенью выкопаем – сдадим в заготконтору. На худой конец – корову можно продать. Проживем, в войну и не такое бывало!
И действительно, горевали только в первые дни, а когда привезли сруб и плотники за два дня установили его на подготовленный фундамент, то все сразу повеселели. И больше всех Генка. Павел не уставал удивляться: прежде-то не заставишь за водой сходить, а теперь везде первым успевал: плотникам помогал, глины для печки несколько тележек из оврага привез – и все без понуканий, самостоятельно, словно подменили парня. Глядя на него, Павел в душе радовался: значит, не зря коноплю спалил, значит, подействовало! Правда, без избы остались, и долго еще будут расплачиваться за новую, но, главное – спас сына, столкнул с кривой тропинки, и хотел верить, что это навсегда.
А отстроились быстро: через месяц уже печку затопили, к концу октября двор для скотины срубили и даже веранду успели сделать, правда, пока она стояла без рам, и на зиму закрыли проемы рубероидом.
Когда же почти все сделали, Генка затосковал и через несколько дней сам отправился в военкомат и вернулся с повесткой. Сразу поставил родителей перед фактом:
– В армию ухожу! Через три дня!
Павел ничего не успел сказать, а стоявшая рядом Светлана всплеснула руками, ойкнула:
– Сынок, у тебя же отсрочка из-за пожара!
– Кончилась... Забирают! – развел руками Генка и заговорщицки посмотрел на отца, моргнул ему, как приятелю.
Генка радовался скорому призыву в армию, радовался, что после летних пожаров остался жив, что и с отцом ничего не произошло. И хотя теперь все тогдашние события выглядели не такими уж грозными, но все равно на душе было легко и вольготно. Все эти месяцы, пока строились, Генка часто вспоминал Золотого и всякий раз не находил себе места. Он даже во сне снился. И сон был один и тот же: узнал Золотой, что Тоньшины построились, и снова заставлял платить за коноплю... Денег у Генки, конечно, не было, и Золотой всякий раз говорил: «Так дом же новый теперь имеется! Иди и поджигай!» От такого сна Генка всякий раз просыпался и потом полночи не мог заснуть... Поэтому теперь и в армию рвался, чтобы быть подальше от Золотого, от его наглой рыжей морды.
Павел будто знал о настроении сына и одобрительно глянул в ответ – как давно не смотрел на своего высокого, голубоглазого Генку, уродившегося в мать, и от этого казавшегося еще любимее, потому что без Светланы Тоньшин не мыслил жизни, хотя никогда не говорил ей об этом.
А через три дня, после скромных проводов, Генку повез в военкомат местный шофер, тот самый, который летом одалживал бензин. С прослезившейся бабушкой Генка распрощался около дома, отец с матерью забрались в кабину, а он с приятелями спрятался от холодного ветра в кузове, укрывшись брезентом. На поворотах они наваливались на визжавших девчонок, когда же поворотов не было – наваливались просто так.
Генка, правда, в этой кутерьме не участвовал. Он обдумывал как бы половчей попросить у отца прощения и признаться в поджоге собственного дома, но так, чтобы никто не услышал и не узнал.
Хотеть-то хотел, но так и не признался.
Духа пока не хватило.
Игорь Штокман
ШТОКМАН Игорь Георгиевич родился в Москве. Закончил факультет журналистики МГУ и очную аспирантуру Института мировой литературы АН СССР. Критик, прозаик, кандидат филологических наук. Автор многих работ, публиковавшихся в центральной прессе, и трех книг: «Я и МЫ», «Жизнь на миру», «Леонид Бородин – слово и судьба». Член Союза писателей России. В 2000 году дебютировал в журнале «Наш современник» как прозаик. Живет в Москве.
РОМОДИН И ГАЗИБАН
Они были совершенно разными... Начиная от внешности и кончая человеческой сутью, характерами. Даже места, откуда они попали в армию, в наш отдельный линейно-строительный батальон связи, были далеки друг от друга.
Юрка Ромодин был из-под Архангельска, из какой-то глухой деревеньки... Был он белокож, белолиц, высок и крупен, даже рыхловат на первый взгляд. Но впечатление это было обманчивым – в этом грузном, под девяносто килограмм, теле точно стальная пружина сидела. Он был неутомим и вынослив, как лось, и когда работал, смотреть на него было одно удовольствие. Что топор, что лопата казались игрушечными в его лапищах, широких, разработанных еще до армии, в деревне. Щепа из-под его топора летела крупными ядреными оковалками, и каждый удар был точен, выверен до миллиметра. Однажды, когда я не в силах был сдержать восхищения, глядя на то, как мастерски владеет он топором, и не удержался, сказал ему об этом, Юрка довольно прищурился и произнес, как всегда, не спеша:
– А ты как думал... Я же два сезона на лесоразработках ломил. Там, брат, иначе нельзя... Повалишь лесину не как надо – потом намучаешься, с пупа сорвешь. Да еще, не дай Бог, прибьешь кого-нито ненароком. Вот, смотри-ка...
Он мгновенно вытесал колышек и вбил его в середину просеки (мы как раз ее рубили), точно по створу визирных вешек. Потом, оглядевшись, выбрал не худенькую елочку, сантиметров тридцати – сорока в комле, и быстро, не более чем за минуту, свалил ее... Ель серединой ствола упала точно на колышек, вогнав его в землю.
– Видал? – сказал Ромодин. – Вот так-то...
Его хватка, умение работать, сила и выносливость очень пригодились в нашем батальоне. Каждое лето, выезжая на задания, мы строили воздушные линии связи – рубили просеки, заготавливали столбы, копали под них ямы, натягивали, растащив по трассе, проволоку – будущие провода. Работа была ломовая, и недаром любимым присловьем у наших офицеров была традиционная, набившая нам оскомину фраза: «Два рядовых – лошадь». Мы и впрямь ломили, точно кони, и я, вчерашний москвич, человек сугубо городской, многому научился от Юрки Ромодина. Он научил меня точить и разводить пилу, подсказал, что, когда пилишь смолистое дерево, полотно надо смазывать керосином, а то будет липнуть, заедать, посоветовал копать яму уступом (иначе в ней потом не развернешься), показал, как рубить ряжи[6] под столбы, когда невозможно вырыть на нужную глубину... Север ведь, валунов везде полно, и очень часто в створе линии стучит под лопатой и ломом сплошная каменная плита, которую не обойти, как ни старайся.
