Анатолий Елисеев - Страна Эмиграция

История Ксении — дамы приятной почти во всех отношениях.

Приехала Ксения с сыном в Южную Африку чуть раньше нас, жила в том же «Ноевом ковчеге» и так получилось, что познакомились мы, правда по ошибке, очень скоро. Средних лет, по-моему (вполне понятно, что я её никогда об этом не спрашивал) чуть старше нас, москвичка, в России преподавала английский язык в каком-то ВУЗе, характер спокойный, учительский, к моменту эмиграции не замужем — почему, я не выяснял.

Я уже упоминал её в предыдущих главах. Именно у неё овладевали премудростями английского языка жители нашего дома, к ней я направил таинственного Игоря из Тернополя. Это была только подработка, так как, в отличие от многих нас, работать Ксения начала почти сразу же — сказался её блестящий английский — секретаршей у известного в эмигрантских кругах адвоката, который за немалый гонорар устраивал нелегальным эмигрантам вполне легальные документы. Какой силой и какими связями он обладал в то далекое переходное время, его возможности, до сих пор остаются для меня загадкой. Возможно он просто хорошо знал все бесчисленные формальности и крючкотворные процедуры, умел правильно заполнять бесконечные документы. Во-всяком случае, когда в 1994 году как-то сломя мы голову получили южно-африканское гражданство и несколько раз должны были постоять в бесконечных очередях Преторийского Home Affairs, что наверное лучше всего перевести как МВД, мы там встречали Тэму (так звали адвоката), который ногой двери не открывал, с чиновниками за ручку не здоровался, а смирно стоял в общей очереди, прижимая к груди папочки с документами.

Впрочем, бог с ним, с Тэмой, он хотя и примечательный герой того времени, но не нашего романа. Продолжим тему Ксении.

С Ксенией у меня связано настоящее «планетарное» явление — изменение климата Южной Африки.

Летом 1991–1992 когда все мы еще жили в Aintree Flats, «безлошадная» Ксения добиралась после рабочего дня из центра, из адвокатской конторы в наш район на автобусе. Только житель Йоганнесбурга может понять — какое это несчастье. Вдобавок к этому, автобус останавливался довольно далеко от нашего интернационального дома и изрядный кусок дороги Ксения проделывала пешком. И каждый или почти каждый раз она попадала под проливной дождь. Ксения возвращалась с работы в одно и то же время, и дожди в то время шли с точностью часового механизма. С утра, часов до 2 — жарко, переменная облачность, после двух начинали сползаться облака, где то лениво погромыхивал гром и к трём часам на город и на Ксению, которая как раз в это время была на пути к дому, обрушивался настоящий тропический ливень.

Закрученный ветром, дождь хлестал сразу со всех направлений, казалось загибался снизу вверх, так что пешеход, даже под зонтом, через 2–3 минуты промокал до нитки.

Аборигены, хорошо знакомые с повадками Трансвальской погоды, заблаговременно облачались в пластиковые робы, напоминающие водолазные костюмы и, белозубо улыбаясь, скакали через лужи.

Давно нет уже Ксении, нет и регулярных послеполуденных ливней. Дожди идут, когда им вздумается, иногда по 2–3 дня сеет мелкий московский дождик с короткими остановками, иногда даже в летний, влажный период, по 3–4 недели с неба не падает ни одной капли дождя.

Говорят, что изменение климата связано с глобальным потеплением, парниковым эффектом, даже термин для этого подобрали — Эль Нино (или Ниньо) эффект. Вполне возможно — кто это может проверить.

С Ксенией дело ещё сложней. Мы потеряли её из виду когда разъехались из нашего первого пристанища по разным более спокойным районам.

До нас доходили только слухи о её жизни. Говорили, что на каком-то этапе она потеряла работу и очень бедствовала, что выручал её только взрослый сын, что потом дела её пошли в гору, что тот же сын помог её купить «Pawn shop», то-есть скупку, где-то на Луи Бота, по другим сведениям деньги на это ей ссудил местный boy-friend (английский всё же потрясающий язык, называем 60 летнего мужчину мальчиком и никакой неловкости не происходит).

Дальнейшее тоже из рассказов.

Вроде бы Ксения, разойдясь с местным «мальчиком», решила вернуться в Россию. Получила визу, купила билет и продала свой магазинчик. В день гибели приехала забрать что-то из личных вещей в уже не принадлежавший ей магазин. На выходе её поджидал какой-то невзрачный черный подросток, который попытался вырвать у нее сумочку с 150 рантами и косметикой. Ксения, забыв все неписанные законы каменных джунглей (жизнь дороже денег — отдавай не размышляя), пыталась сумочку защитить и получила пулю в голову.

Вот так! Грустная история? Она могла бы быть такой на все 100 процентов, если бы не некоторые шероховатости в этой простой казалось бы истории, если бы не некоторые сомнения… Но об этом позже.

Итак, с теми, кто, пройдя огни и воды, сумел устроиться, всё по-моему ясно.

А теперь поговорим о тех кому у нас жить плохо, вернее не так хорошо, как им хотелось бы и почему.

Нет не о тех, которым везде было бы плохо: не о хронических неудачниках или алкоголиках, лентяях и праздных мечтателях, мелких жуликах и преподавателях марксизма-ленинизма пойдет речь.

Напротив, герои моего повествования имели всё, что требуется для победы и может быть даже больше — образование, профессию, настойчивость, достаточное знание английского языка… Впрочем обо всём по порядку.

Совсем разные, непохожие по характеру они появились в наших краях примерно в одно время, в конце 91 года.

Один из них уже мелькал на этих страницах — Борис Гутник. Так же как и почти все он прошёл Израиль, мыл полы на бензозаправке и так же как многие из нас не мог вспоминать это время без содрогания. Зато родину — Литву, где он преподавал биологию в университете Каунаса, Борис вспоминал достаточно хорошо и, как я понимаю, если бы не ветер перемен, не перестройка, а главное — обретение Литвой независимости, он вряд ли бы оставил теплое и такое уютное место под нежарким прибалтийским солнцем.

Борис жаловался, что с приходом Горбачева его стали выжимать с кафедры как русского (несмотря на фамилию), что армейская спортивная команда с которой он работал (его научная работа была связана каким-то образом с профессиональным спортом, что-то из области функций головного мозга) развалилась вместе с великим и могучим Союзом.

Поначалу он был уверен, что в Южной Африке он сможет компенсировать то, что потерял в Литве и не приобрёл в Израиле — положение.

Всё, казалось, способствовало достижению цели, в дикой Африке должны были с распростертыми объятиями встретить доктора наук, автора бесчисленных статей, опубликованных в лучших мировых изданиях. Не встретили! Теперь я знаю сотню причин и поводов для такой неприветливости и среди главных — нежелание делиться завоёванными позициями и допускать к кормушке чужака, пусть даже и профессора.

Гутник вынужден был искать любую работу — семью нужно кормить. Он работал, например, учителем в Robin Hood College — частной школе, которая пользовалась не слишком хорошей репутацией в эмигрантско-учительской среде. Директор охотно принимал на работу иностранцев, часто даже без документов — платить им можно было меньше, а требовать больше, впрочем история эта далеко не новая.

Другой Борис, назовем его — Борис-2, приехал в Африку из знойного Азербайджана и тоже через Израиль. После бакинских событий, для него, бакинского еврея, говорившего только на русском (сам он шутил, что прожив всю жизнь в этой южной республике, на азербайджанском знает только ругательства) оставаться в родном городе было немыслимо.

Он пытался прорваться в Израиле, работал какое-то время в какой-то около-научной шарашке, за него платило государство и когда закончился полу-годовой срок платежа, хозяин выгнал его на улицу.

О первых шагах Бориса-2 в Южной Африке я знаю только понаслышке или от него самого, что, учитывая специфический «бакинский» характер Бориса, надежной информацией назвать довольно трудно. Верю, что он брался за любую работу, может быть даже торговал полотенцами на блошином рынке.

Даже внешне Борисы были совсем непохожими.

Маленький, какой-то незаметно серенький, с тихим голосом и постоянно извиняющейся интонацией — таким был Борис Гутник. И казалось, что действовать он в этой жизни должен был так же — робко и осторожно. Но не зря одна наша знакомая, хорошо знавшая Бориса, назвала его «мистер-прилипала» и утверждала, что он представляет собой клинический случай соединения комплекса неполноценности и мании величия.

Он рассказывал всем, что первая машина, которую он купит — будет «Мини» или в крайнем случае «Фольцваген-Битл», зачем большая машина при таких низких доходах. Купил он огромный «Опель-Рекорд».

На начальном этапе моей учительской карьеры я сражался за так называемую категорию. В то время учителя имели зарплату согласно английским буковкам — A, B, C, D и так далее. Чем ближе к концу алфавита стояла буковка, тем выше было жалование.