Елена Муравьева - Глупости зрелого возраста
Все должно было быть не так. Прелюдия согласно плану включала: хороший ужин, вино, музыка, танцы с их ничему ни обязывающим, но приятным полуобъятием, игру взглядов. В общем, фон, на котором можно творить любые глупости. В реальности очаровывать Рубаняка приходилось «в сухую» на трезвую свою и его голову, под постоянные шпильки внутреннего комментатора и явную настороженность Севушки.
— Сева, мы меня слышите?
— Да, вы — очень красивая женщина.
— Севушка, я не о себе, а о вас спрашиваю.
— Что? Ах, да, конечно, нравитесь, зачем бы иначе я предлагал вам интимные отношения.
Рубаняк без всякого смущения встретил Ирин взгляд.
— Это хорошо.
Совсем уж некстати в голове возникла фраза из старого фильма: «Я старый солдат и не умею говорить комплименты. Выходите за меня замуж и дело с концом». Ира с сожалением закусила губу. Так говорить не следовало. И тут же ляпнула:
— Суть моего предложения такова: я согласна спать с вами, но на определенных условиях. Во-первых, мы поженимся, пусть не сразу, со временем, но оформим отношения официально. Я никогда не была ни чьей любовницей и с трудом вижу себя в этой роли. Хочу добавить: кроме моральных и психологических аспектов в этой ситуации, есть экономическая подоплека. Вы сами понимаете, нам выгоднее трудиться на общий котел. Брак придаст нам обоим уверенности друг в друге.
— А что у нас во-вторых? — странным тоном поинтересовался Сева.
— Вы немедленно даете добро на реализацию моих проектов. Время — деньги, хватит терять и то, и другое. В-третьих, я бы хотела, чтобы слава спасителя журнала досталась вам. Мне хватит звания: подруга героя.
На физиономии Рубаняка расплылось удивление.
— Вы так уверены в себе? А может быть, у меня есть другая женщина? Может быть, ваши идеи — это полный бред? Может быть, я скажу сейчас «да», а потом не сдержу слово?
Ира усталым жестом отмахнулась от вопросов:
— У вас нет другой женщины. Вы сейчас свободны. Идеи мои практичны. И слово вы свое сдержите. Это деловое соглашение. Вы не станете обманывать меня по мелочам, когда на кону стоят приличные деньги.
О панибратском «ты» забыли обе стороны.
— Если брак — мелочи, то зачем он вам? — уточнил Сева.
— Я — моралистка. К тому же брак — это хоть какая-то гарантия.
— Гарантия чего?
— Ну, всего…
— А если, я не хочу больше жениться?
— Вы мне отказываете?
— Я пока думаю. О какой сумме идет речь?
— Если все пойдет по плану, то пять-семь тысяч долларов в месяц я подниму.
— Стало быть, за возможность заработать несколько тысяч, вы продаете себя? Или покупаете меня?
Ира задумалась.
— Хотите, правду?
— Валяйте, — снизошел Рубаняк.
— Я не знаю.
— Странно, мне казалось у вас все продумано.
— Итак, ваш ответ… — Ира грустно вздохнула. Сева, кажется, был не в восторге от ее идеи.
— Простите, но я должен кое-что уточнить. Не забыли ли вы, что брак — не только деньги. Это грязные носки, обеды, простите, за банальность, секс.
— Я все помню, — сурово, как производственную необходимость, признала Ира.
— Но до сего момента вы, кажется, не испытывали ко мне ни каких чувств?
Надо было бы соврать, быстро и уверенно сказать: вы мне всегда были симпатичны, просто я сдержанный человек, избегаю демонстраций. Но разве старые солдаты лукавят? Они режут правду-матку в глаза. Ира пошла ва-анк.
— Сева, я вас не люблю, но уважаю. Вы — нормальный, умный, состоявшийся мужчина. Такие люди мне нравятся. Я уверена, что смогу привязаться к вам. Тем более, если нас свяжет общее дело. Мы сможет заработать хорошие деньги…
— Деньги, опять деньги. Простите, я отлучусь на минутку, — Рубаняк поднялся, стремительно направился к барной стойке, что-то сказал бармену. Тот недоуменно пожал плечами.
Рубаняк стоял к Ирине спиной, в зале витала музыка и гул голосов, потому, понять что происходит, не представлялось возможным. Когда же директор повернулся, стало невозможным что-либо исправить.
— Твое здоровье, Ирочка! — наполненная прозрачной жидкостью полулитровая пивная кружка, в правой руке директора, взмыв ввысь в приветственном жесте, исторгла свое содержимое в глотку Рубаняка.
— Все для фронта, все для победы, да? — под второй тост опустел второй бокал в левой руке.
— Деньги?! Опять деньги! — громогласно повторил Сева и парадным маршем направился к столу. Однако с каждым шагом поступь становилась все неуверенней. За метр до цели ноги Рубаняка подкосились, для равновесия он ухватился за край ближайшего стола, не удержался и рухнул на пол, увлекая за собой белое полотно скатерти и все то, что стояло на ней.
— Ты только о деньгах и думаешь, — лежа в месиве из осколков посуды и остатков еды Сева завершил мысль.
А о чем еще мне думать, могла бы возразить Ира. Счет за разбитую посуду, за уничтоженный чужой и недоеденный свой ужин, взятка администратору ресторана, жаждущему вызвать милицию, испорченный костюм, поездка на такси и транспортировка Севы опустошили ее кошелек.
Глава 6. Утро стрелецкой казни
Меряя шагами чужую квартиру, Ира, как настоящая женщина, размышляла одновременно о нескольких вещах. Первым номером в повестке дня стояла главная проблема: как выбраться из заточения. Вторым — чтобы съесть. Голод не тетка, от него в угрызениях совести не спрячешься. Ира открыла холодильник и сразу же захлопнула — самоуправничать было неловко. Но, поразмыслив, изменила мнение. Она имела право нарушить приличия, хотя бы в порядке компенсации за перенесенные страдания. Материализацией этой более чем справедливой мысли стал горячий бутерброд и большая чашка кофе.
Ира поднесла гастрономическое чудо — хлеб, колбаса, помидор, майонез, расплавленный сыр — ко рту и недовольно покачала головой. Конструкция не влезала в рот.
Рубаняк появился в самый неподходящий момент, когда, зажав зубами бутерброд, она левой рукой запихивала за губу кусок помидора. Мелочи вроде капель майонеза на столе и перепачканных щек сразу утратили значение. Ибо шок, отразившийся в глазах аккуратиста-директора, затмил масштабами собственное смущение.
«Кушаю, как свинья…», — от неловкости Ира чуть не подавилась, но лицо не потеряла. С трудом преодолев порывы к кашлю и извинениям, едва прожевав откушенный кусок, она с ироничной вежливостью предложила:
— Будете завтракать?
Сева отрицательно покачал головой.
— А кофе?
Теперь голова директора совершила согласный кивок.
— Вода в чайнике. Кофе в банке. Стол и стул перед вами.
Подробные инструкции помогли. Превозмогая ступор, Рубаняк бросил в чашку две ложки растворимого кофе, налил воды, сел на соседнюю табуретку.
— Это какой-то кошмар, — произнес спустя минуту.
Не поспоришь. Кошмар и есть.
— Согласна с вами.
— С тобой. Мы же на «ты».
— На «ты», так на «ты».
— У меня тоже иногда горячие бутерброды распадаются, — Сева тяжело вздохнул, признавая, что и он не безгрешен. — Но кушать надо аккуратно.
Грустные интонации больше относились к несовершенству мироздания, чем к сидящей рядом Ире. Следующая фраза окончательно подтвердила философское настроение директора.
— Тоска зеленая.
Вот тут можно было бы и подискутировать. Ирина тоска была черной, как вороново крыло. Но что обсуждать цвета, когда дел невпроворот?
— Сева, как мы открывать квартиру будем, а? — Ирин живой интерес разбился о каменное равнодушие Рубаняка.
— Не знаю, — ответил директор.
— Но мне домой надо.
— Сегодня суббота, куда торопиться. Ты ведь тоже одна живешь, как по выходным, не скучаешь? Я на стенку готов выть.
Воют на луну, на стенку лезут, хотела исправить Ира, но не успела. Рубаняка понесло.
— Как же все вокруг паскудно. Бабы — стервы, начальники — козлы, подчиненные — придурки. И вообще, жизнь — полное дерьмо.
Слушать рассказ о пережитых Севой страданиях можно было, не концентрируя внимания. Банальная история стала в той или иной редакции едва ли не визитной карточкой поколения. Он, она, сытая жизнь социалистического среднего класса. Перестройка. Снова сытая жизнь уже капиталистического среднего класса. А вот финал Севиной истории выпал из обще-социального контекста. В сорок пять лет, на последнем издыхании молодости, уставшая от художеств супруга, мадам Рубаняк подцепила серьезного бизнесмена, быстро развелась и выскочила повторно замуж.
— Ладно, жена, но и дочки бросили меня и теперь всячески избегают встреч.
— Не хорошо, — признала Ира.
— Этот мужик задарил девчонок, поэтому они забыли про меня.
— Забыли? — удивилась Ира. — Они же взрослые.
Дочки Севы были почти ровесницами Кости, им было хорошо за двадцать.
