Пабло Туссет - Лучшее, что может случиться с круассаном
Короче, оставшаяся часть разговора представляла непрерывную цепь сетований по поводу притеснений, которым она подвергается дома. Я узнал, что папенька по-прежнему в дурном настроении, что за целый день они не обмениваются ни словом – только через служанку или Бебу – и что за последние дни из дома они не выходили. К ним же, напротив, приходил массажист Гонсалито и обычные участницы партий в канасту, которые устраивала маменька. Похоже, папенька был особенно неприветлив с ними и отказался идти курить свои вонючие «монтекристо» в библиотеку – такова была причина разрыва словесных отношений.
В свою очередь, Беба не согласилась подавать гостьям мускатель и пирожные, сославшись на то, что она не трактирщица и, если эти сороки хотят перекинуться в картишки, пусть отправляются в таверну. У Бебы бывают такие закидоны, и ей не нравятся подруги маменьки, но я согласен с последней, что Бебе не следовало называть «сороками» приглашенных дам; я был согласен и с тем, что папенька поступил некрасиво, разведя подобное свинство без разрешения сеньор, даже несмотря на то, что он был у себя дома. В конечном счете, все оставалось под контролем или, вернее, по обыкновению протекало бесконтрольно. Скверно было то, что я угодил в ловушку, которую маменька расставила мне перед самым прощанием. «Полагаю, завтра вечером ты зайдешь к нам поужинать…» – неожиданно обронила она – так, словно это было настолько очевидно, что не стоило упоминания. Оказалось, что завтра ее день рождения. Я не помню ничьих дней рождения за исключением своего собственного и дня рождения Альберта Эйнштейна – два таких гения в один день, – но даже про них частенько забываю, так что праздную редко. Однако, учитывая состояние дел, я подумал, что отказаться было бы жестоко, и я сказал, что приду. В конце концов, маменьке исполнялось шестьдесят – цифра достаточно круглая, чтобы оправдать маленькое исключение. И, как всегда, эта моя глупая сентиментальность стала для меня источником дополнительных проблем. Ловушку же я обнаружил только после того, как дал согласие.
– Неподражаемо. Значит, нас будет ровно пять пар: семейный ужин.
– Пять пар?
– Пять, считая нас с отцом. Тетушка Саломе и дядюшка Фелипе, тетушка Асунсьон и дядюшка Фредерик, господа Бласко, их дочь Кармела и ты… Знаешь, Кармела, девушка, про которую я тебе говорила… из богемы.
Отважная же у нас богема, если ее представительница приняла предложение отужинать со своими родителями у моих вместе с еще двумя супружескими парами в летах: один из супругов занимал высокий пост в «Конвергенции и Союзе Каталонии», а другой в свое время был генералом наземных войск. Понятно, что, зная маменьку, я вполне мог предположить, что наивная Кармела попалась на одну из ее уловок свахи. Другой из талантов маменьки состоял в том, что она могла опутать своими сетями Согласительного секретаря Союза геев и лесбиянок и заставить ее, накинув испанскую мантилью, присутствовать на торжественной службе по Эскриба де Балагеру В конце концов я пообещал прибыть ровно в девять, и маменька оставила меня в покое, позволив разъединиться.
Роберто, видя, что я ввязался в тяжелый разговор, напустил на себя притворно равнодушный вид и переключал телепрограммы на дистанционном пульте управления. Похоже, он искал канал, который по мере сил противостоял бы современным вкусам, и остановился на БТВ. Часы над стойкой показывали без десяти десять, у меня еще было время хлебнуть водки, прежде чем ехать за Lady First, но при виде интервью, которое телевизионщики брали у молодого художника на фоне умопомрачительно готического квартала, я затосковал и поспешно вышел, так и не промочив глотку Не пойму, что именно в прогрессистах всегда так расстраивает меня.
Выйдя на улицу, я увидел Багиру на том же месте, где припарковал: она, по своему обыкновению, затаилась. За «дворники» ей успели засунуть кучу рекламных листовок: пиццерии, автомойки, места для парковки… Я вытащил у Бестии из уголка глаза весь этот бумажный гной, послал ей воздушный поцелуй и оставил на месте, чистенькую и счастливую. Мне нужно было оказаться у подъезда Lady First чуть раньше десяти. Я позвонил по домофону. Она подошла сама. Сказала, что уже готова и спустится через полминуты. И вправду, не успел я сделать три-четыре затяжки, как она показалась в дверях лифта. По крайней мере, мне не пришлось ждать ее почти час, как Дюймовочку.
– Не думала, что ты такой пунктуальный. Про тебя говорят совсем другое, – сказала она, едва выйдя из дверей подъезда.
– Извини, не хотел тебя разочаровывать.
Я говорил совершенно серьезно, но, кажется, она приняла это за шутку. На ней были светлые брюки, свитер с высоким воротником, пиджак цвета морской волны и туфли без каблуков. Этот наряд подчеркивал стройные линии хорошо сложенного тела; она была не совсем мой тип, но искоса поглядывать на нее было приятно. Прическу она оставила все ту же, которая ей так шла – под Грету Гарбо, и полная невозмутимость придавала ей таинственный и довольно привлекательный вид: про такую женщину Оскар Уайльд мог бы сказать, что у нее было прошлое. Пользуясь молчанием, которое царило между нами, пока мы шли, я стал думать, как мне лучшее всего держаться с ней на протяжении всей встречи, но в результате только пришел к трем различным точкам зрения, которые подсказывали еще большее число несовместимых вариантов, так что я послал ко всем чертям эту стратегию и решил импровизировать по ходу дела. Мы прошли всего пару кварталов, но стена молчания была такой же непробиваемой, как во время шахматного матча.
А вот и вход в ресторан: горшки с цветами, вывеска, на которой золочеными буквами значилось: «„Золотое Руно", домашняя кухня». Это было одно из тех мест, мимо которых я проходил тысячу раз, но не заходил никогда. До сих пор я даже не обращал внимания на то, что это ресторан.
Внутри нас встретила девушка в жилете, с приколотой на груди бумажной птичкой, которая занималась приемом клиентов и ведала гардеробом. По всей видимости, она знала Lady First.
– Пожалуйста, Сусанна, столик на двоих. Как всегда, если можно.
– Прекрасно. Я предупрежу дона Игнасио.
«Дон Игнасио» – не слабо. На какое-то мгновение мне представился Пако Мартинес Сория в облачении приходского священника, но я угадал только наполовину. Довольно скоро вернулась Сусанна, знаком приглашая нас следовать за ней. Пройдя по одному из двух коридоров со стенами, обтянутыми синим бархатом, мы оказались в обеденном зале. По обе стороны от входа стояла парочка великанов в темных костюмах со сложенными на животе руками. Мне отнюдь не нравятся типы крупнее меня, тем более когда их двое, и уж тем более когда они перекрывают выход. Все убранство было в темных тонах; я разглядел всего около дюжины столиков, освещенных свечками, а из глубины зала на нас уже надвигался некто, похожий на министра иностранных дел с беспредельно осчастливленным лицом.
– Госпожа Миральес, совсем вы про нас позабыли.
Он даже осмелился взять руку Lady First и слегка прикоснулся к ней губами. Что касается меня, то я просто не представляю себе большей пошлости, чем поцеловать руку женщине (если только эта женщина не намазалась кремом «Пондс» и нет никакой возможности поцеловать ее в щеку), но опыт подсказывает, что глупеньких женщин это приводит в восторг. Такие пустышки вполне заслуживают того, чтобы относиться к ним как к неодушевленным сексуальным объектам.
Lady First ожидала чего-то в этом роде и слегка подняла руку, чтобы облегчить метру задачу.
– Не преувеличивайте, я ужинала у вас с Лали и Себастьяном каких-то две недели назад.
– Именно: не появляться целых две недели и есть настоящая жестокость с вашей стороны.
Мало-помалу я стал догадываться, сколько капусты оставляло их трио в этой забегаловке. Улыбка до ушей не сходила с лица дона Игнасио, он держался смиренно, слегка склонившись в полупоклоне. Ему можно было дать лет пятьдесят с небольшим, статный, волосы с серебристой проседью, кожа, покрытая загаром экзотических соляриев, и безупречно сидящий темный костюм, включая белоснежный платочек в нагрудном кармане. Ничего похожего на Пако Мартинеса Сорию, скорее, Марио Варгас Льоса, но только не такой зубастый. Он даже ни разу не взглянул в мою сторону, пока Lady First не представила меня:
– А это мой деверь Пабло, брат Себастьяна.
Дон Игнасио протянул мне руку, словно собирался вручить медаль за принадлежность к Неподражаемой Семье.
– Господин Миральес… рад с вами познакомиться. Знайте, что брат нашего любимого клиента – тоже наш любимый клиент.
Я улыбнулся.
– Не будьте так уверены, дон Игнасио. Вам, должно быть, известно, что переходящие свойства не могут быть приложимы ко всем и каждому.
– Совершенно верно, однако я не сомневаюсь, что про вас ни в коем случае нельзя сказать «все и каждый».
Сообразительный. Он снова обратился к Lady First.
– Там же, где всегда?
