Луис Бегли - О Шмидте
Врун! Если бы вы любили слушать, как я говорю, почаще приходили бы в ресторан. Что еще вам нравится?
Сдерживаться было мучительно, и боль была не слабее его наслаждения, но Шмидт понимал, что если Кэрри отнимет руку, его уже ничто не остановит. Если он будет говорить обиняками, Кэрри засмеет его. Ничего не поделаешь, придется назвать вещи по именам.
Сожми мой член посильнее, Кэрри. Сожми изо всей силы.
Как стальным кольцом. Теперь он может сидеть так хоть вечность. Если бы она еще дотронулась до яиц.
Вы не говорите, за что я вам нравлюсь.
За то, что ты работаешь целый день и иногда выглядишь усталой, мне нравится твоя кожа и твои ступни, твой рот. Я не видел твоих грудей — думаю, они маленькие и крепкие.
А вот и неправда. У меня большие сиськи. И еще вы думаете, что я неотесанная дурочка. А теперь еще думаете, что я шлюха.
Нет, Кэрри. Я думаю, что ты прекрасная и чокнутая.
А мне нравится, что вы чокнутый. А вы меня любите?
Пока нет. Наверное. Еще не знаю.
Но будете. И перестаньте закрывать глаза!
Натяни и отпусти, натяни и отпусти. Шмидт больше не пытался говорить, и когда наконец мокрое пятно растеклось по нему, у него было ощущение, будто это произошло где-то далеко-далеко. О, это что-то! Долго копили.
Извини.
Не глупите. Я знаю, что делаю.
Помолчав, она потянула носом воздух и сказала:
Вы пахнете грибами, Шмидти. Шмидти-грибной-суп!
Она просунула ему в рот свой язык и тут же оттолкнула его, вскочила на ноги, прыгнула с дивана в кресло, подхватила свои туфли и куртку и, надев их на себя так стремительно, будто шла на рекорд, сказала:
Мне пора. Хотите, завтра прогуляемся по пляжу? Завтра будет хороший день. Я заеду за вами в одиннадцать.
XI
Не стоит ждать, что она появится вовремя. В конце концов, у нее сегодня выходной, а в котором часу она вчера ушла от него, страшно подумать. Но когда она не появилась и в половине двенадцатого, Шмидт убедился, что сглупил, не спросив у нее номер телефона. Без особой уверенности он поискал ее в телефонной книге, затем позвонил в справочную — такой нет. Может, он не так услыхал ее фамилию? С минуты на минуту приедут польки. Мысль о том, что они увидят, как здесь появится Кэрри, не понравилась Шмидту: польки много лет служили Мэри, а теперь с любой точки зрения — если не считать того, что платил им Шмидт, — они были Шарлоттины. Едва он представил, как они отнесутся к Кэрри: вопросы, хитрые взгляды, пожалуй, и оценивающие замечания — ему стало неловко. А потому решил сесть в машину и, немного отъехав, ждать Кэрри на дороге. Единственное неудобство в том, что если она позвонит, он не сможет ей ответить. На секунду он пожалел, что нет автоответчика, на котором он мог бы оставить для нее сообщение. Если, выждав еще немного, дождаться полек, можно будет попросить миссис Новак, которая начисто лишена чувства юмора и кажется наименее любопытной из всех, сказать Кэрри, если она позвонит, что Шмидт будет ждать на пляже, но это тоже не лучший вариант: вдруг, пока он станет договариваться, Кэрри и приедет? Какой повод для пересудов! Он собирается на пляж с молоденькой официанткой! В социальном чутье своих чистильщиц Шмидт не сомневался ни на йоту.
Ну и черт с ним. Термометр показывал двадцать градусов.[36] На пляже будет еще холоднее, да еще и ветрено. Шмидт надел свою верную полярную куртку «Аберкромби-энд-Фитч» с капюшоном, которая сохраняла тепло на любом ветру, меховые перчатки, сел в машину и захрустел по гравию к шоссе. Там он разминулся с первой, а следом и со второй машиной полек. Женщины весело помахали ему, он помахал в ответ. Отъехав от дома на приличное расстояние, Шмидт остановился на обочине, включил приемник и закурил. Любимая джазовая программа на волне радиостанции Саутхэмптонского колледжа еще не закончилась. Если бы не томительная неизвестность — когда же приедет Кэрри и не решила ли она и вовсе не приходить, — Шмидт мог бы сказать, что ему нечего больше и желать. Да если Кэрри и не придет, ведь это не саммит на высшем уровне. Разумеется, к таким договоренностям она относится далеко не так серьезно, как он. Мало ли что могло произойти. Например, не услышала будильник. Ведь рассердиться или обидеться ей было не на что. И вообще, сам ее визит был знаком и самодостаточным событием, как Ворон Эдгара По, только после полуночи. Может, даже лучше, если не воспоследует никакого немедленного продолжения. Визит Кэрри вспомнился ему так живо, что Шмидт, уставившись на шкалу радиоприемника, безотчетно начал потихоньку мастурбировать под курткой.
От этого занятия его отвлек легкий стук в стекло. Кэрри скорчила ему рожу. Она была одета так же, как вечером, за исключением одной неприятной детали: на ней была красная лыжная шапочка, как на том психе. Спрятать голову от холода — хорошая мысль, но зачем таким ужасным предметом?
Она поцеловала Шмидта в щеку. Он удивился, насколько естественно это у нее получилось.
Не сердитесь, что я опоздала? В прачечной была очередь. Сегодня единственный день, когда я могу постирать. Можно я поведу вашу машину? А вы пойдите загоните мою к себе на дорожку.
Конечно.
Тут же, внезапно сообразив, что ей лучше не знать, что его раздражает, а что нет, он добавил: Я совсем не сержусь. Мне даже нравится ждать, как будто вдруг появилось неучтенное свободное время.
А я ненавижу ждать. Ко мне вы опаздывать не вздумайте!
Когда они наконец уселись в «сааб» и покатили к морю, Кэрри спросила: А что за две машины у вас на дорожке? Не похоже, чтоб ваши.
Это моих польских уборщиц. Их так много, и они такие толстые, что в одной машине не помещаются. Не чета тебе.
Интересно, каковы правила игры? Шмидт заставил себя пойти на нелепую дерзость — сунуть руку ей между ног, как будто чтобы проверить, на месте ли ее бедра. К его удивлению, она не сказала ему: не наглеть — что-то в этом роде он опасался услышать — и не шлепнула его, и не оттолкнула. Вместо этого она взяла его за запястье, потянула, так чтобы его рука оказалась совсем глубоко, гораздо глубже, чем он сам посмел бы забраться, и крепко сжала бедра.
Кэрри хитро посмотрела на него. Это мое, сказала она. А может быть вашим. Хотите себе оставить? Вам нравится?
Изумительно.
Она стала покачиваться и ерзать на сиденье, тереться о руку Шмидта.
Эй, Шмидти, это здорово. От вас я просто таю. А я, я вам нравлюсь?
Что за вопрос?
Не знаю. Вы меня любите? Ну-ка, скажите!
Ее рука вторглась ему под куртку и между ног.
А ваш малыш определенно меня любит. И никогда не устает. Ну а вы? Совсем не любите меня, ни чуточки?
Не знаю. Может, я не смогу от этого удержаться.
Сильный северный ветер, как иголками, колол лицо песком и гнал волны вспять, превращая океан в светящуюся и безмолвную изморщенную зелено-голубую равнину. Зимние штормы еще сильнее разъели пляж — идти по ровному можно было только у самой воды, по плотному, будто смерзшемуся, песку. Там, где прибой захлестывал подальше, остались влажные пятна, покрытые застывшими хлопьями бурой пены. Шмидт повел Кэрри своим обычным маршрутом на восток. Кэрри опустила левую руку в карман его куртки. Сняв перчатку, Шмидт взял руку девушки и, просунув в ее перчатку большой палец, добрался до ладони.
Ты часто сюда приходишь? — спросил Шмидт.
Летом часто ходила, если выпадало время перед ужином. Или в выходной, когда бывали пикники. Этот пляж мне не особенно нравится, так я ходила вон туда. Она махнула рукой в сторону запруды Питера.
Шмидт живо представил себе такой пикник: грузовички, сумки-холодильники, набитые пивом, древесный уголь для костра, грубые голоса, рабочие парни в безрукавках с жидкими бородками и татуировками на бицепсах. Магнитофон в грузовичке играет на всю катушку — или они привозили с собой набор черных кубиков нормальной стереосистемы с колонками. Правильные шмидты возвращаются с прогулки и предвкушают вскоре первый вечерний стакан белого вина с содовой, украдкой бросают недовольные взгляды и морщат носы, подумав, как намусорят городские. А после того, как съедены все сосиски и попкорн, — или они теперь, не мудря, привозят с собой пиццу? — все, должно быть, трахаются кому с кем придется за машинами или в дюнах. Должно быть, это входит в обязательную программу. Случалось ли ему в это последнее лето Мэри, гуляя здесь об руку с Шарлоттой, пройти мимо пирующей Кэрри?
А я теперь, как ушел на пенсию, каждый день сюда хожу, сказал Шмидт. Летом люблю поплавать.
Шутите? В такие волны? Я бы и близко не подошла. Все равно в колледже я вместо плавания ходила в танцкласс.
Жалость перечеркнула гадкие картины, которые рисовал себе Шмидт.
Я тебя научу, сказал он, сжимая ее руку в своем кармане. Это вовсе не трудно.
Думаете, вы затащите меня в эти волны?
В океане плавать не научишься. Учиться будем в моем бассейне. В выходные, да и в любой день, если у тебя найдется немного времени.
