Максим Матковский - Попугай в медвежьей берлоге
Выслушав весь этот шлак, я переводил: «Извините, пожалуйста, мы просчитались, мы буквально вчера только проверяли готовность крана, кран работал, как швейцарские часы, не могу понять, что могло случиться за ночь, но мы в ближайшие сутки разберемся. И масло вам предоставим, только давайте обойдемся без штрафов, я не хочу ссориться, вы хороший человек и профессионал…»
Форменный цирк! Они кидались бумагами, бурно жестикулировали, кривили рожи, напоминающие средневековые деревянные маски демонов, топали ногами, краснели, зеленели, синели, белели, вспыхивали, затухали, прыгали, выставляли колени, высовывали языки, били ногами мебель, плевались. Что они только не вытворяли!
На третьем и четвертом курсах я учился на кафедре в Военном институте, военные прямо жить не могли без сортирного юмора и упоминаний половых органов, задница являлась для них чем-то сакральным, совершенным и притягательным. Задница то, задница се, очко, дырка, яйца, член! Двух слов они не могли связать без задницы и яиц. То же самое и с инженерами в области электроэнергетики.
Спросишь:
– Привет, как день прошел?
Ответит:
– Отлично, задница в тепле, яйца не мерзнут!
Казалось бы… Только так и стоит переводить брань инженеров, по-другому они бы не нашли общего языка и все бы закончилось дракой, что нередко случалось до меня на станции. Милый директор обожал распускать руки, он мог бить кулаком в нос, он мог душить, несмотря на свой преклонный возраст, он обладал богатырской силой. Кроме этого, если бы я перевел матерщину, они бы сосредоточились не друг на друге, а вымещали бы злобу на мне, ведь кто говорит грязные слова о родственниках и половых органах?! Переводчик! Это из его уст льются гнусные слова! Уверяю вас, однажды я переводил дословно их треп, и они чуть не избили меня, забыв в приступе ярости, что я всего лишь ручной попугайчик, послушная собачка!
Заместитель генерального директора тотчас связался с генеральным директором. Кто только не приехал на станцию Баас! И пожарные, и полиция, и тайные агенты, и специалисты других станций, и директора! И все кому не лень! Был настоящий скандал, арабы обвиняли украинцев, украинцы обвиняли арабов, мне удалось разнять драку между главным инженером Бааса Аббудом и главным инженером контракта Бозылевым. Они орали, словно у них поехала крыша, скакали, словно бойцовские петухи, брызгали слюной, тыкали факи и дули, обещали проделать нечто невообразимое с анальными отверстиями друг друга! А все из-за какой-то тонкой ниточки дыма, которую-то и рассмотреть уже невозможно, дым исчез, но ссора не утихла. Отчаявшись примирить стороны, я отошел в тень. Вместе с Мусой мы наблюдали за вакханалией и посмеивались. Муса меня спрашивал:
– Как думаешь, вон тот толстый побьет того тонкого? Как думаешь, вон тот высокий побьет того карлика? Как думаешь, вон тот лысый побьет вашего рыжего? Как думаешь, вон тот косой побьет того кривозубого? Как думаешь, вон тот выпачканный в мазуте отметелит вон того выпачканного в краске?
Мы сделали ставки, мне не повезло, и я проиграл Мусе пятьсот лир.
– Сегодня я угощаю пивом, – сказал Муса и сунул пять синих соток в нагрудный карман галабеи.
Тем временем конфликтующие уже забыли об изначальной причине конфликта. Арабы обвиняли украинцев в воровстве и пьянстве, украинцы обвиняли арабов в непрофессионализме и онанизме. Наконец, генеральный директор поднял руку и крикнул:
– Хватит! Молчать!
И все разошлись, пожарники и полиция уехали, милый директор подошел ко мне и закурил хамру, до самого вечера с его губ не сходила улыбочка. Он обожал спорить, драться, ругаться – в конфликте он чувствовал себя как картошка в борще.
– Чего это вы тут стоите, пидоры? – дружелюбно поинтересовался он.
После такого отвратительного денька я и отправился на старый рынок за продуктами. Торговцы практически разошлись, мне удалось купить яблок, сыра, пару лепешек и домашнего лябана. Мясные лавки закрылись, и яиц нигде не было.
Я взял такси и поехал с нехитрым провиантом домой. Расплатившись с таксистом монетами, я вышел из машины и увидел грустного специалиста Валика. Молодой паренек двадцати пяти лет выглядел намного моложе своих лет, я бы дал ему восемнадцать. Честный работяга, свинства и обмана я за ним никогда не замечал, возможно, мы бы и сдружились с ним, но он упахивался на станции, как лошадь, ложился спать в восемь, а поднимался в пять. И так каждый день без выходных. Из всех украинских технарей мне было жаль только его. Слова кривого не скажет, нормальный парень, к тому же поговаривали, что он очень старательный и перспективный. Да, и самое главное – Валик с уважением относился к моему проклятому переводческому труду и постоянно удивлялся:
– Не понимаю, как ты эти каракули выучил? Не понимаю, как ты на их языке можешь балакать? Тяжело!
Обычно при встрече он улыбался и бежал жать руку, расспрашивал о том о сем, о командировках в Дамаск и сирийских женщинах, о выпивке и прочих интересующих его вещах. Я с удовольствием отвечал. Мы шутили. Но, увидев меня с кульком провианта, он опустил взгляд и насупился. Хмурый-хмурый, пасмурней самой сливовой киевской тучи в октябре.
Чего это он такой расстроенный, подумал я, ведь завтра он уезжает в Запорожье на перекомандирование, повидает жену и родственников.
– Валик, привет, – говорю. – Что случилось?
Обычное крепкое рукопожатие его сделалось вялым и неуверенным.
– Да так, – грустно отвечает он и чуть не плачет. – Ничего не случилось. Деньги потерял…
– Как потерял?
– Я ж завтра домой еду, решил на базаре кальян купить или что-нибудь еще домой, взял все деньги, кальян купил, а когда в квартиру пришел – денег нет…
– Сколько денег? – спросил я.
– Восемьсот баксов.
– Ничего себе! – присвистнул я. – Зачем все деньги с собой брал?
– Как зачем? Дурак потому что…
– Блин, что же делать?
– Да все теперь. Поеду домой без денег. Сам виноват… дурак…
Мимо как раз проходил хозяин моей квартиры Илияс. Мы поздоровались и разговорились. Я выложил Илиясу неприятную историю, он слушал и кивал.
– В такси забыл? – спросил он Валика.
– Не знаю… – пожал тот плечами.
– Может, на базаре украли?
– Не знаю…
– А ты в обменник ходил?
– Ходил…
– Может, в обменнике забыл?
– Не знаю…
– Может, где на улице потерял?
– Может… Какая разница? Дурак я… будет мне урок.
– Плевал я на такие уроки с колокольни, – выпалил я, раздраженный его унынием.
– Давайте сделаем вот как… – сказал Илияс. – Мы пойдем ко мне домой, посидим, подумаем, я позвоню своему знакомому, он работает в полицейском участке, хороший мужик, он приедет, и решим, что делать, ма щей?[40]
Нет народа гостеприимней, чем сирийцы. Этого у них не отнять.
Мы пошли к Илиясу, его квартира, как всегда, блестела. Он приготовил чай и позвонил своему другу из полиции. Валик обреченно сербал чай и приговаривал:
– Зря это все… зря… не надо звонить… человека тревожить… денежки тю-тю…
Через час приехал знакомый полицейский: небритый, расхристанный, форма грязная, лацканы потрепанные, погоны вот-вот отвалятся, бляха ремня висит на массивном пузе, волосы его торчат в разные стороны. Но зато с автоматом Калашникова, и здоровенный, как медведь, кулачище, что моя голова, таких больших пальцев я в жизни не видел! Не человек, а гора сорняковая. Он еле в дверь вошел. Уселся на диван, изрядно потеснив нас с Валиком. Пахло от него верблюжьим навозом, прелыми травами и матэ.
Из кухни вышел Илияс, они обнялись и расцеловались в щечки.
– Ну что тут у тебя? Иностранцы? Ага, да, я с Арафатом приехал, мы на машине…
– Чего он не зашел? – спросил Илияс. – Друзья, это Абу Карим – лучший полицейский в городе.
Абу Карим заржал так, что стены и стекла в рамах задрожали.
– Ясное дело, денежки таксист спер. Поехали! – сказал Абу Карим и проглотил предложенный чай одним глотком.
И мы поехали на полицейской машине в Старый город, где несчастный Валик и потерял денежки.
Вот какую тактику на ходу разработали Абу Карим и его носатый напарник: они поставили полицейский джип прямо поперек дороги, прихватили автоматы и начали тормозить проезжающие мимо такси. Мы с Валиком скромно стояли в сторонке. Абу Карим выволакивал озадаченных, напуганных таксистов из машин, а Арафат брал их моментально на мушку.
– Вот этот? – спрашивал Абу Карим Валика.
Валик приглядывался к лицам, он сомневался и был напуган не меньше таксистов, ему не хотелось подставлять невиновного человека, ясное дело.
– Может, он? Может, тот? Может, вот этот? – гремел Абу Карим, подводя сразу несколько таксистов. – Как выглядел твой таксист? Переведи ему? Он что, не запомнил?
– Не помню, он был араб…
Глупый-глупый, бедный Валик! Да тут все таксисты – арабы!
– Опиши, как он выглядел?
– У него сзади был волос кучерявый, – сказал Валик.
