Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1
Вилли встал, опираясь на стол:
- Я только хочу поблагодарить вас за беседу, как-то легче стало на душе и ещё обиднее за плен.
Гевисман тоже встал.
- Благодарите лучше судьбу, что она не загнала вас к русским. Скоро поймёте, что здесь вы не у врагов, а у союзников. Не делайте удивлённых глаз, я не оговорился. С американцами нам предстоит восстанавливать Европу и Германию и снова против русских. Это неизбежно, и кто скорее это осознает и возьмётся, засучив рукава, за это святое дело, забыв старые ссоры, разжигаемые паралитиком, тот нужен будет всем, станет свободным, с широкой перспективой быстрой и удачной карьеры, и почему бы не нам с вами быть в числе первых? За Америкой – будущее, она истинный и единственный победитель в войне. Русским ещё долго придётся восстанавливаться, англичане и французы разорены и потеряли свой мировой приоритет. Миром теперь будет править сильная и богатая Америка. А Германия должна, обязана стать её союзницей. У Америки есть сверхоружие, с которым она очень быстро завоюет весь мир.
- Что-то вроде наших ФАУ? – поинтересовался Вилли.
- Ха-ха-ха! – весело рассмеялся Гевисман. – Страшнее и эффективнее. Вот оно, - он сунул руку во внутренний карман френча, достал какую-то бумажку и положил её на стол. Это был доллар.
- 8 –
Лёжа потом бессонной ночью на своей койке в душном бараке и вспоминая весь этот необычный разговор, Вилли думал: «Неужели всё впустую, и у власти снова будут гевисманы и шварценберги? И снова всё сначала? За что же тогда отдали свои жизни Виктор и Герман и тысячи других таких же простых немцев? Ведь не за то же, чтобы кроваво-коричневые мерзавцы снова имели возможность схватить мир за горло?» Конечно, благодаря одному из них Вилли прожил войну довольно сносно и уж, во всяком случае, значительно лучше, чем большинство граждан рейха, но и ему не хотелось повторения той жизни. Тянуло к свободе, к независимости. И раздул эту тягу, как это ни странно, Гевисман этой ночью. Уж если он, погрязший в нацистском дерьме по уши и заложивший свою душу дьяволу, видит для себя, как он говорит, «широкие перспективы», то почему бы им не быть и для Вилли? Но что он может предложить янки? Что он вообще может? Знает дешифровальное дело. Неплохо разбирается в математике. Довольно хорошо знает русский язык. Стоп! А ведь этого, пожалуй, немало, если американцы выбрали себе врага в лице красных. Гевисману в этом нельзя не верить, у него верный нюх. Но надо пока держаться с ним, пусть вытащит отсюда, а там посмотрим. О верной службе больше и речи быть не может.
Днём при неожиданной встрече Шварценберг бросил:
- Вы нашли своего шефа?
- Скорее, наоборот, - ответил Вилли.
- Жаль, - посетовал штурмбанфюрер. – Я думал, вы будете с нами. В любом случае, вы напрасно опасаетесь моих парней: они ни на кого не таят зла без причины.
Не глядя, набычив голову, он проследовал мимо так, что Вилли пришлось посторониться, и ушёл твёрдой походкой, не ожидая благодарности. «Значит, Гевисман и Шварценберг не ладят между собой»,- сообразил Вилли. «Почему? Уже началась борьба за богатого дядюшку или что-то другое?»
В тот же день, укладываясь на ночь, Вилли спросил как бы между прочим:
- Шмидт?
- Да.
- А что затевает наш Гевисман?
- Я думал, вы это знаете. Вы же с ним секретничаете по ночам.
- Сожалею, но он только мешает мне спать.
- А я знаю только то, что он в контакте с американской администрацией.
- Зачем же его стерегут так усиленно?
- Тут не разберёшь: то ли стерегут, то ли охраняют.
Прошло ещё несколько дней. Солнце уже так пригревало, что на вошебойном конвейере можно было не только работать, но и просто сидеть, впитывая целительные лучи. Воробьи уже поделили подруг и гнездовья и деловито готовились к пополнению чирикающего народа. Нестерпимо хотелось на волю за колючую проволоку. Ноги сами подымали с насиженных досок и чурбаков и гнали вдоль забора по вытоптанным дорожкам, глаза жадно шарили за колючей проволокой, пытаясь высмотреть, как там, на свободе. Кончался месяц, как он здесь, и ничего пока не менялось.
На выходе из сортира, в который все ходили часто от нечего делать, вдруг столкнулся с Гевисманом. Впервые.
- Здравствуйте, Вилли, - поздоровался тот. – Сегодня приходите после вечерней бурды. Один. Часовой будет предупреждён. Если его не окажется на месте, стукните трижды.
И вправду, часовой, всё тот же негр, не обратил на него никакого внимания, лишь мельком отметив его появление, и тут же уютно скорчился в кресле, задрав ноги на спинку стоящего перед ним стула. Вилли постучал.
- Можно?
- Входите, Вилли.
Гевисман встретил его у порога с протянутой рукой. С каждой встречей он вёл себя всё более демократично. И уж совсем неожиданными были бутылка виски, вскрытая банка тушёнки и нарезанный хлеб на столе.
- Проходите и садитесь.
Сел и сам, взял в руки бутылку.
- Вы не возражаете?
Не дожидаясь ответа, стал разливать по кружкам коричневую жидкость.
- Разве я смогу? – ответил Вилли с опозданием.
Он не спрашивал о причинах застольной встречи, не приучен был к этому, знал, что причина выяснится тогда, когда надо будет Гевисману, хоть спрашивай, хоть молчи. Заворожённо глядел, как хозяин вываливал в миску, такую же, как у всех, тушёнку из большой двухкилограммовой банки, та жирно заполнила миску доверху, свешиваясь волокнами мяса в сале через край, и очень хотелось поправить, чтобы ничего не выпало. Вилли сглотнул жёсткую слюну и перевёл взгляд на Гевисмана. Тот поднял кружку:
- Прозит!
Вилли взял свою, рука его немного дрожала. Чем он должен будет заплатить за это пиршество? Что оно недаром, он понимал, но его понимание ничего не меняло. Ему оставалось только как зайцу лезть в пасть змее против своего желания.
- Прозит, господин штурмбанфюрер!
Выпили.
- Не стесняйтесь, Вилли, ешьте. Не думаю, что тушёнка – ваша обычная еда.
Он засмеялся.
- Пользуйтесь случаем. Это лучший из советов, что я могу дать вам теперь. Ты не воспользуешься, другой перехватит.
Пожевали немного. Давно не пробованная тушёнка почему-то вдруг не доставила удовольствия, несмотря на совет: желудок брал, глаза видели, а насторожённый мозг мешал им. Наконец, Гевисман спросил:
- Что новенького?
Вилли рассказал о встрече со Шварценбергом.
- У меня сложилось впечатление, - добавил он, - что он вас почему-то недолюбливает.
Гевисман откинулся на спинку стула.
- Недолюбливает? – переспросил он. – Он меня ненавидит! Этот упрямый нацистский болван никак не хочет понять необходимости союза с американцами и пытается снова возродить партию, спасти её функционеров. Он возится с этим отжившим человеческим хламом и топит себя и всех, кто ему верит.
Снова налил в кружки, рывком выпил, уже спокойно объяснил:
- Он пользуется деньгами партии, которые упрятаны в сейфах швейцарских гномов, и доступ к которым ему доверили через секретный код – выкупает на них у американцев своих дружков, чтобы избавить от виселицы. А потом переправляет с чьей-то помощью куда-то подальше от Германии, а может, и здесь прячет, в стране. Он думает, что партия, которая утопила народ в крови, разорила и продала, а главное, потерпела поражение - кто же любит битых и доверяет им? – может возродиться. Блеф!
Вилли вспомнил, как Гевисман убеждал его в обратном перед тем, как оставить наедине с миной в ящике.
- Он спасёт, конечно, своих наци, - с сарказмом говорил раздосадованный шеф, - да и то наименее одиозных, но это не путь к возрождению Германии, эти люди ей больше не нужны, балласт. Ей нужны новые энергичные парни, не обременённые виной за прошлое, и помощь самой могучей страны мира – Америки. Мы пошли со Шварценбергом разными дорогами, и уверен, что его дорога – в тупик. Ладно, хватит об этом. Выпьем лучше за успехи на нашей дороге. Кстати, вы заметили, что этот лагерь специфический? Сюда отсеивают всех тех, кто может быть полезен американцам, - пояснил он.
Они снова выпили и заели тушёнкой. Вилли чувствовал, что приближается главный разговор, тот, ради которого его подготавливали прежними встречами, беседами-проверками и этой выпивкой. Насторожённость не давала ему пьянеть, да и пил-то он мало, чуть пригубил налитое, в то время как шеф не оставлял ни капли на дне своей кружки, и это тоже было необычно. Наверное, тот тоже волновался.
- Но назваться союзником – этого мало, - разъяснял шеф. – Надо что-то и вложить в общее дело, иначе будешь в нём вроде бедного родственника, которого вышвыривают за дверь, когда приходит время делить дивиденды.
Вилли сидел, сгорбившись и опустив зажатые между колен руки. Вероятно, его мозгами, шкурой, руками, ногами задумал Гевисман добыть свою долю в деле. Он чувствовал себя невинно преданным суду и ожидал незаслуженного, но неизбежного наказания. Скорее бы оно было названо. И всё же пусть судья потянет ещё немножечко. Что ж, всё старо как мир! Защитили, обогрели, обласкали, заговорили, напоили, накормили, пора и платить. Зачем он медлит?
