Александр Грог - Время своих войн 3-4
— Именно по этой причине у нас никто не верит, что именно он, — говорит Извилина и впервые задумывается — а верит ли он сам? Что это? Акт отчаяния? Все, наблюдающие за Россией со стороны (кто с сожалением, а кто и со злорадством) гораздо лучше видят происходящее — оно для них очевидно. Десять лет непрерывных требований к русской нации покаяться, усиленно насаждаемых средствами массовой информации — словно разом спустили свору собак. Каяться в убийстве царской семьи, каяться в расстрелах периода гражданской, голодомора Поволжья и Украины, лагерях системы ГУЛАГ, заградительных отрядах Отечественной войны… Каяться, каяться, каяться… И, что особо цинично, под требования исходившие от прямых потомков действительно виновных, в своей циничной подлости нашедших «новую–старую» стезю существования. Подобно тому, как всякие Розенберги, Мехлисы, расписывающиеся под призывами газеты «Правда», в 1942 году, вдруг, в одночасье превратились в Орловых и Соколовых, так и во времена новейшие возникли новые псевдонимы от флоры и фауны: Березовские, Дубовские, Гусинские…
— Под больную душу, если рвет на части, и самого Аллаха проклянешь!
Денгизу не нравится, что и как сейчас сказал Сергей, хотя сказал правду. Такое может случиться у слабых людей. Несчастья душу закаляют. И опять подумал — так ли? Должно быть, так. Сколько несчастий на долю русских выпало за какую–то последнюю сотню лет, как не пытались изменить породу, то в ту, то в другую сторону, словно не зная — что самим нужно? — рабы или герои? Как не убивали средь них лучших, явно и тайно, все равно находятся такие, для которых Россия — личное дело, дело Чести. Денгиз давно надеется, что Извилина придет к истинному Богу. Разве он не прочел Коран, а некоторые моменты не цитировал по памяти — дело для шурави удивительное. Самому отъявленному мерзкому преступнику вдвое сокращают его срок, если он выучивает Коран наизусть, а то и отпускают, не требуя понимания от прочитанного… Извилина же Коран понимает, и когда–то удивил, даже весьма озадачил …. который прошел обучение в Медине.
Извилина в бога верит, только никак не может выбрать — в какого именно. Чтобы понять Христа, следует отделить его от христианства… Чтобы…
«К богу ты придешь, — думает Денгиз. — У Бога для тебя тысяча и одна дверь. Закроется тысяча, откроется одна…»
— Змея, которая меня не жалит, пусть хоть тысячу лет живет! — говорит Денгиз.
— Всякая змея движется по запаху своего яда. Сколько времени пройдет, прежде чем она заползет в твой дом? Она уже в нем. Телевизор в доме есть? Значит, яд в доме, в твоих детях. Теперь жди змею.
— Правдивость — чаша весов дружбы, — говорит Денгиз. — Должно быть я слишком налег — переполнил твою. Ты отлил мне. Горек вкус такого вина.
Некоторое время молчат. В молчании тоже много слов.
— Почему не спрашиваешь — зачем сына так назвал? — восклицает вдруг Денгиз, и сам же весело отвечает, коверкая слова: — Мои ругались — почему не совсем русский имя назвал — русский тебе жизнь спас, по обычаю должен следующего сына так назвать. Мои сказали, что не боятся, хотя, чтобы сказать — русский друг имеешь, сегодня надо смелость иметь. Я сказал — слишком много у вас святых, которых Сергей называют. Ты — не святой. Пришел бы в ислам, мог бы стать святым. Подумай!
— Думаю, — честно говорит Извилина, — каждый день и ночь думаю.
— Это — хорошо, — выдыхает Денгиз. — Я тогда сказал: если мне каждого, кто жизнь спасал, русским именем называть, то где столько сыновей взять? И куда наши имена тогда денутся, вы ведь своих сыновей нашими именами не зовете, хоть сто раз вас спасай. Ай–ех! — воскликнул горестно — Да вы сейчас и вовсе сыновей не делаете! Руслан — лучше имя, чем Сергей. «Рус» — это рус, это понятно, а «лан» — это хоть на каком–нибудь горном наречии будет — быстрый и ловкий как лань. Хорошо я придумал?
— Хорошо ты придумал, Денгиз! Уважаю!
Сергей смотрит на Денгиза… В ночь, когда случилось на «Юго — Западной», Сергею, хотя и был за тысячи километров и ничего о том не знал, приснился сон про заложников. Был в том сне Денгиз и он, Сергей, и как–то так было, что они не знали друг друга…
СОН СЕРГЕЯ
«… и спросил он:
— Почему я должен вести тебя к командиру?
— Потому, что у меня есть Честь.
— С чего ты взял, что ты обладатель Чести, а не презреннейший из стада шурави, которое должно умереть?
— Да, я — русский… более русский, чем это дозволено нынешними временами, раз моим богом является Честь.
— Ты можешь это доказать?
— Да… Ведь я сам могу выбрать, когда мне умереть, — сказал мужчина и показал кольцо от гранаты.
— Скажи своему командиру, что я хочу говорить с ним, и он захочет это сделать, поскольку моя смерть в моих руках…
И спросил тот, кому все подчинялись:
— Ты хочешь выторговать свою жизнь?
— Нет. Я хочу пойти и выбрать человека, который останется жить вместо меня. Потом я отдам свою жизнь в твои руки.
— Почему?
— Перед смертью я хочу взглянуть в глаза человека, который останется жить — поклянись мне в этом!
— Хорошо! — сказал командир тех, кого называли террористами.
— Но не клянись именем Аллаха, — предупредил мужчина, — ибо, как я знаю, клятва данная даже святым именем, но человеку, которого ты считаешь неверным, недействительна.
— И как же я должен поклясться?
— Собственной честью. И честью своего Рода.
— Не много ли это будет для тебя — человека без рода, чья память коротка… того, кто, как и все вы, не может назвать даже имени своего прадеда? И почему ты этого хочешь?
— Не много, поскольку я сейчас удерживаю нить жизни своей в собственных руках и волен отпустить ее в любой момент.
— Ты говоришь не так, как говорят ваши…
— Я — воин. И тот враг, которого тебе будет сладостно убить. Возможно, я убил одного из внуков твоего прадеда. А делаю я это только потому, что перед смертью хочу взглянуть в глаза человека, который останется жить, — повторил мужчина.
— Хорошо, — сказал командир тех, кого называли террористами. — Иди и выбери того, кто останется жить. Да будет так — клянусь своей Честью и Честью Рода своего!
— И я клянусь собственной Честью! — сказал мужчина. — Клянусь в том, что приму смерть тогда и так, как ты захочешь.
После вставили обратно усики чеки гранаты в запал, и командир помог ему в этом…
И выбрал мужчина ее среди многих, почти не задумываясь, и спросил он у нее:
— Ты русская? Нет? Впрочем, неважно… Пусть сын твой, когда он родится, будет Русским по духу и обладать Честью. Запомни. Честь! Передай ему это слово…
— Зачем ты ей это сказал? — спросил командир тех, кого звали террористами. — Способна ли она нести твои слова?
— Многие, кто в этом зале, заслуживают смерти, многие заслуживают жизни… возможно, в ком–то из них теплится и Честь… Я стал бы с тобой плечом к плечу, если бы мы вели войну против штатовцев — у них нет чести, в этом я уверен. Но я не могу выступить рядом с тобой против Рода своего, даже если он забыл древнюю гордость свою и достоинство… О Гордости же и Чести ему теперь позволяется узнать, только когда крайняя опасность настигает тех, кто им управляет…
— Значит, ты из рода рабов?
— Разве раб волен распоряжаться своей жизнью и смертью? Разве он разменяет свою жизнь на смерть другого?
— Кто она тебе?
— Никто. Я не знаю ее имени. Как и имен тех, кто вокруг. Но я слишком долго был одинок… и еще просьба…
— Не много ли просьб для того, кто называет себя воином? — усмехнулся командир.
— Эта тебя устроит. Я хочу принять смерть не со всеми, а сейчас и из рук твоих.
— Почему сейчас?
— Не хочу смотреть, как принимают смерть те, в ком нет достоинства — ибо это наполнит мое сердце омерзением. И не хочу видеть смерть тех, в ком достоинство сохранилось — ибо сердце мое переполнится горечью, что они так бездарно потратили жизнь свою.
— Хорошо! — в третий раз сказал командир тех, кого называли террористами, и выстрелил ему в лицо, а мужчина не отвел взгляда и улыбнулся навстречу.
И почувствовал командир, что сердце его наполнилось горечью, и сказал он тому, кто всегда стоял справа от него:
— Дух его сейчас рядом с нею. Иди и сделай так, чтобы девушка та вышла отсюда с семенем твоим — семенем воина! Пусть она называет русским того, кто родиться. Пусть даже родиться воин, с которым придется встретиться моему сыну. И пусть тогда вновь соприкоснется Честь с Честью…
…И была их там тысяча и еще малое число. И умерли все…
А через два дня девушка снова вышла на свою работу — останавливать машины и предлагать свое тело за деньги. И была она, как большинство из них, бесплодна и носила внутри себя заразу…
Дух мужчины, дух командира, дух его помощника встретились над нею, переглянулись… и им мучительно захотелось поскрести затылки, которых не было…»
