Сергей Каледин - Записки гробокопателя
Внизу был город, кладбища не было.
По ту сторону проспекта опрокинутыми лестницами тянулись на запад железнодорожные пути, пролезая кое-где под одинокими не собранными в составы вагонами. «Бесхозы», — определил Воробей.
В той стороне за телебашней на Алтуфьевке его дом. Там и до колонии жил. Туда и после колонии вернулся. Как ни хотел, а пришлось. Воспитатель в колонии Петр Сергеевич — такой мужик классный был — перед самым освобождением совсем уж было собрался его усыновить, отцу написал по-хорошему. Но папаня, сука, отказал. И чего ему? С мачехой уже не жил, привел бы другую бабу, да терся с ней. Не-е-ет, заупрямился, козел старый. И главное, только пришел — через неделю выселили отца по тунеядке. А к Петру Сергеевичу назад в сыновья проситься неудобно. Остались они с братом Васькой вдвоем в комнате.
Воробей смотрел на нарядные от разноцветных машин улицы и вспоминал, как вернулся из колонии…
Сколько ему было? Пятнадцать, шестнадцатый… Взяли с Васькой вермута, пошли в садик. Васька рассказывал, как отец с мачехой над ним эти годы мудровали. Напьются, дверь на ключ и давай хлестать… А за что? Да просто так — поглядел косо или не так ответил.
Выпили они с Васькой в садике, пошли домой.
Отец как раз макароны варил, концы из кастрюли торчали… Васька подошел и без разговоров отца в торец, а потом тубарь взял и обеими руками… Отец захрючил — вырубился. Сам-то Воробей тогда отца не бил, боялся опять загреметь. Потом, правда, делал его крепко. Когда тот с высылки из Собинки приезжал денег просить.
Сейчас-то хорошо, тридцать лет, жив, слава Богу, и монета завелась. И Витька растет, так все ничего… А с Петром Сергеевичем точняк лучше было б. Мужик был!.. Как он их, шпану из колонии, на экскурсии возил! По Москве автобус наймет — и поехали. И чтоб хоть один сбег… А ему было бы, если б кто утек… не по инструкции.
Воробей высунулся в проем напротив, глянул вниз: ни памятников, ни крестов — сплошная шевелящаяся зелень.
Обернулся назад. Машины без удержу неслись навстречу друг другу…
Телевизор куплю цветной, Вальке шубу… «Жигули» нельзя, был бы слух другое дело… Может, дачу купить?.. А что? Подкопить год-другой — и можно. Валька на даче с Витькой, пить меньше будет… Яблонь посажу. Вот только бы с судом обошлось…
Воробей посмотрел на часы: пора. Ребята к трем обещались всех засунуть: пять захоронений — недолго.
6
Станислав Вербенко, Стасик, жил в раю.
Формально Стасик был такой же подсобник, как Воробей, как Борька-йог, как все, — со своим сараем на хоздворе, со своими простыми подсобными обязанностями. Соблюдавший по мере возможности кладбищенскую дисциплину. Но по существу Стасика на кладбище не было. Он устроил себе другую географию.
К забору хоздвора примыкали ветхие сарайчики послевоенной постройки. Принадлежали они законным хозяевам, проживающим в недовыселенных двухэтажных, барачного типа домах кладбищенского тупика.
Стасик выбрал сарай покрепче — с окнами, электричеством — и пошел к хозяину договариваться. И договорился. За умеренное вознаграждение Стасик получил в пользование сухое, теплое шестиметровое жилье с маленьким тамбуром и навесом сбоку.
Одной стеной сарай поддерживал догнивающий кладбищенский забор, в остальном же не имел с кладбищем ничего общего.
Стасик разыскал мощную, звенящую уставшими пружинами кровать, приволок ее в домик, напротив кровати соорудил топчан, раздобыл столик, навез из дома тряпья, утварь кухонную, электроплитку, приемник и зажил с размахом. Позднее он отгородился от мира глухим дощатым забором со стороны тупика и оборудовал в нем дверь под замок.
Внешней демократичностью и гостеприимством он давно уже создал себе популярность и пресек зависть, а со временем добился, чего хотел: без серьезной нужды к нему не перлись.
В трезвом состоянии мозги его работали великолепно, не зря же он кончал физмат и преподавал (пусть недолго) математику в средней школе.
На кладбище он уже работал давно. Беззубый частично, вислоносый, с жеваным от водки лицом. Стройный, правда, как пацан.
Успел он и срок отбыть, за что — толком никто не знал, а сам он не трепался.
Сегодня Стасик принимал гостей. Где же еще, как не у Стасика. Воробью тридцать не каждый день.
Воробей постучал.
— Стась, это я!
Стасик открыл дверь, засмеялся, но, увидев за спиной Воробья Мишку, оборвал смех и, как всегда, лениво спросил:
— А этот здесь при чем?
— Ладно, ничего, — буркнул Воробей и полуобернулся к Мишке. — Заходи.
Стасик разводил пары. Он достал специальное, продырявленное во многих местах корыто, поставил его на кирпичи и сейчас жег в нем чурки: готовил угли для шашлыка.
Мишка поставил возле корыта ведро с шашлыком. Разложил на столе хлеб, зелень. Пойло Воробей занес пока в домик — от соблазна.
Нагнувшись над корытом, Стасик жмурился от дыма, искоса поглядывал на Мишку.
— Алеша!.. Толкни его, Михаил. Воробей! Ну, как тебе тридцать, не жмет? Чего себе подарил?
— Телевизор цветной, — ответил Воробей. — Еще не купил, но куплю.
— Ну и правильно, — кивнул Стасик, — водяру не пьешь, баб не слышишь… Теперь только телевизор смотреть в цветах… А я чего отмочил на свое тридцатилетие. — Стасик нанизывал шашлык на шампуры. — Заказал стол в «Нарве». Гостей назвал — одних баб бывших, некоторых через справочное выловил. Ребят не приглашал, с ними после гудели… Девок назвал, не соврать, штук семнадцать. Пришли парадные, в платьицах, брюк почти не носили еще. Я их знакомлю. Все солидно: они — «очень приятно», ну, трезвые все да и не врубились еще, по какому принципу я их сгреб. Выпили шампуньского по бокальчику. Одна учительница, со мной работала, речь сказала — ну, я вам доложу!.. А на столе рыбка, салатики, фрукты в вазах — по прописям, короче. Поддали еще — девки заудивлялись: а что это ты, Станислав, друзей не привел? Сколько красавиц, а кавалеров нет… Я рюмочку допил, встаю, сейчас, думаю, сообщу им…
Договорить Стасику не дали — постучали в забор.
Мишка покрутил пупырчатую головку замка, отворил.
— Ого! — крикнул Стасик. — Гость попер!
Компактный дворик Стасика быстро заполнялся приглашенными. Петрович, заведующий, невысокий простолицый блондин в синем пиджаке с металлическими пуговицами, подошел к Воробью и с уважительной комичностью пожал его багровую, громадную, с изгрызенными ногтями руку. Маленькая, отвыкшая от инструментов директорская лапка скрылась без остатка в мослатой клешне Воробья.
— Поздравляю тебя с днем рождения, Воробей! Здоровья тебе желаю, успехов, ну и чтоб все остальное было в норме. Подарок тебе по традиции не покупали, сам разберешься. — Петрович достал из кармана сложенную вдвое пачечку бумажек.
Воробей, не выдержав редкой для себя торжественности, потупился:
— Спасибо.
А вчера наоборот — Воробей «поздравлял» Петровича. Много не много, а червончик в неделю будь любезен. Зажмешь раз-другой — и Петрович тебя зажмет: хорошему клиенту не порекомендует, с халтурой шугать начнет.
Продавщицы из цветочного магазина, Зинка с Малявочкой — тоже, кстати, Стасиковы приятельницы, — возились с огромным подарочным букетом, не находя под него сосуд. Стасик нырнул под навес, где держал лопаты, ведра, банки, побренчал там и вылез с голубым эмалированным ведром.
— Давай сюда — в вазу.
Ведро с цветами утвердили в центре специально для гуляний найденного стола с пузырящейся от времени фанеровкой. Привез его небрезгливый Стасик с помойки на тележке ножками вверх, катил две троллейбусных остановки под законный смех пешеходов. Стол был удобен и для долбежки — гравировки по мрамору и граниту. Это Стасик умел тоже.
Девки из «Цветов», Райка-приемщица и Петрович с Воробьем сели за прибранный стол. Остальные — кто где.
Стасик ворошил угли в корыте. Охапыч с Кутей покуривали на бревне у забора. Кутя, как всегда по торжественным случаям, прицепил орден. Борька-йог тихо, ни к кому не обращаясь, нес неинтересную ахинею: цитировал каких-то тибетских попов и старых китайцев. Поди проверь. Рядом с ними сидел Финн. Имени у него и то путем не было, все Финном звали. Вроде живал он там. Трудился в командировке — электромонтером, что ли. Клеклый он был какой-то, мокроватенький. И глаза бутылочные.
Может, Финн трепал про Финляндию, а может, и нет, во всяком случае в выходной иногда зайдет на кладбище подпить легонько — одет под иностранца: пальто замшевое, джинсовый костюм, часы на руке с тремя головками, на другой браслетик, как у хиппаря натурального, кепочка кожаная.
У Мишки на его жизнь был свой взгляд. Приблизительно такой. В Финляндии он был. Только не монтером. А оттуда его попросили за пьянку. Специальности никакой, учиться поздно да и нечем: потная лысинка, а под ней пусто — все пропито. Прослышал от кого-нибудь, что на кладбище кормушка хорошая, подмазал кого надо, часики пообещал или рубашечку и пристал к покойничкам. А тут не тут-то было. Ни силенки, ни хватки, ни умения — ничего нет. В компанию не берут, механикой кладбищенской не делятся. А из ничего ничего и получается: оградку за пятерку покрасить да скамейку сколотить — вот и вся его халтура.
