Григорий Диков - Пастух
Ее грузное тело было одето не то в саван, не то в ночную рубаху. Седые длинные волосы были распущены, а руки сложены вдоль тела. Казалось, она спала — но внезапно глаза ее раскрылись и из гроба послышался скрипучий простуженный голос:
— Эх, Нил Петрович, ну кому ты доверился? Что, охомутала тебя эта ведьма? С князем моим не вышло, так на тебе отыгралась, верно? Вечно она, дрянь, под ногами путается…
С этими словами графиня приподнялась из гроба и, увидев, что Мими стоит неподалеку, изменилась в лице и зашипела, будто змея.
Зашипела в ответ и Мими. Волосы на ее голове поднялись дыбом и зашевелились. Со старой ведьмой произошло то же самое. Казалось, две страшные кобры распустили капюшоны и начали танец смерти, готовясь к роковому прыжку.
Не сводя друг с друга глаз, Мими и графиня стали медленно подниматься в воздух. Наконец, в один и тот же миг, будто кто-то невидимый подал им сигнал, они ринулись вперед и вцепились друг другу в лицо.
Победителем в первой схватке вышла старая графиня. Мими была отброшена в угол, ухо ее распухло, из носа текла кровь. Обернувшись к Нилу, она завопила:
— Что же ты стоишь, как истукан?! Убей ее!
Ни секунды не задумываясь, Нил схватил оброненный топор и кинулся на старуху. Топор сверкнул, но графиня взмахнула руками, как крыльями, — и силы внезапно покинули Нила. Пальцы его разжались, топор выпал на пол из ослабевших рук. Нил задыхался. Зависшая под потолком старая ведьма тянулась к нему — казалось, будто она душит его за горло. Он рванул на груди рубашку, не хватало воздуха, в глазах стало темнеть.
Поглощенная расправой над Нилом, старуха не заметила, что Мими пришла в себя. Она вскочила обеими ногами на манекен, опрокинувшийся во время схватки. Деревянная нога манекена хрустнула. Мими с треском выломала ногу и, вооружившись ею как копьем, бросилась на соперницу. Старуха оставила Нила и попробовала увернуться, но было уже поздно: острый обломанный конец деревянной палки вошел ей прямо в тучный живот. Графиня захрипела и стала тянуться к Мими, пытаясь ухватить соперницу, но только насаживалась на острие деревянного кола все глубже и глубже.
Еще миг, и старая ведьма упала на пол. Губы ее мгновенно посинели, щеки ввалились. Нил увидел графиню такой, какой и следовало бы выглядеть пятисотлетней старухе, если бы она дожила до этого возраста.
Отступив на шаг, Мими поправила спутавшиеся волосы, подняла с полу упавшую шубу и снова закуталась в нее. Минуту-две она молча смотрела на поверженное и истлевающее на глазах тело соперницы. Наконец, очнувшись от мыслей и едва глянув на Нила, Мими резким голосом скомандовала:
— Что ты встал, как пень? Шевелись, сгребай золото!
Затем развернулась и вышла из склепа в декабрьскую ночь.
32. Захар
Наконец сани были нагружены. Никаких мешков или ящиков на ночном кладбище найти не удалось, зато пригодился гроб, в котором прежде лежала старая графиня, — он один и оставался целым. Нил проследил, чтобы крышку гроба прибили оставшимися гвоздями, а сам гроб накрепко привязали к саням и закрыли сверху ветошью, дабы не привлекать внимания. Его спутники расселись по краям гроба, свесив с саней ноги, а Нил снова устроился впереди рядом с белобрысым братом. Брат развернул сани и стал править в обратном направлении. Задрав голову и крутя ей направо и налево, Нил силился увидеть Мими. Среди покрытых снегом крыш невысоких домиков и фабричных зданий то мелькала, то исчезала неясная черная тень. «Ничего, не потеряется — ей сверху все видно», — думал Нил.
Снег шел не переставая. Дорогу, по которой они приехали к Ваганькову часом раньше, почти замело, но кое-где еще можно было угадать след полозьев. Теперь нагруженные сани ехали медленно, да и белобрысый келарь на сей раз не гнал лошадей. Он знал, что до условленной встречи с Захаром времени у них достаточно.
За четыре дня до поездки в Москву белобрысый запиской предупредил Захара, что барину может срочно потребоваться его помощь. В записке подробно указывалось, что именно надлежало делать. К ней также прилагались деньги — пятьсот пятьдесят рублей. Трижды в день — утром, днем и вечером — Захар был обязан проходить мимо фонарного столба, что на углу Таврического сада, и проверять, не нацарапан ли там условный знак. Увидев знак, Захар должен в тот же день купить билет на поезд до Москвы, пусть даже и в первый класс. По приезде ему следовало нанять повозку на санном ходу — из тех, что в любое время дня и ночи стоят на площади перед Николаевским вокзалом, — и договориться с возницей о почасовой оплате, объяснив, что путь предстоит неблизкий. В условленном месте Захар должен был ждать с полуночи до трех часов утра.
Все эти меры предосторожности Нил предпринял по настоянию брата. Впрочем, он и сам понимал, сколь опасна для него была Москва, охваченная восстанием и наполненная войсками. Полиция, несомненно, уже знала его прежний адрес в Санкт-Петербурге и разослала словесный портрет Нила по всем полицейским участкам. О возврате в столицу поездом не могло быть и речи — тем более теперь, когда в руках у Нила находилось золото графини. Поэтому, по плану белобрысого, Нилу надлежало выехать из города в наемном экипаже и укрыться в каком-нибудь заштатном городке на западе Московской губернии. Со временем к нему должна была приехать и Мими.
Решение вызвать из Петербурга Захара объяснялось и другой причиной: слуге Нил безгранично доверял, а вот нынешние помощники вызывали у него подозрения. Белобрысый брат управлялся с ними вполне умело, но Нил продолжал опасаться этих оборванцев и про себя называл их не иначе как «мазуриками». Ремесло у мазуриков было неопределенное: любой из них мог быть полицейским провокатором и одновременно состоять в банде, грабившей запоздалых кутил на выходе из ресторанов. К тому же нынешнее положение Нила было очень уязвимо. Золото, которое везли на санях, могло стать для мазуриков слишком большим искушением, поэтому во время всего пути Нил настороженно прислушивался к тихому разговору у себя за спиной, пытаясь угадать их намерения.
Впрочем, ничего кроме жалоб на озябшие ноги и разговоров о трактире на Хитровке, где им предстояло ночевать, он не услышал. Нил успокаивал себя тем, что волшебный его голос имеет над ними силу. Кроме того, в кармане пальто белобрысого брата лежал револьвер, который, в случае чего, мог бы стать весомым аргументом.
Сани медленно тащились по снегу, полозья поскрипывали, сидевшие в санях вскоре совсем замолчали и начали дремать. Наконец повозка въехала на улицу, отделявшую районы города, занятые восставшими, от остальной Москвы. Еще час назад улица была совершенно пуста и баррикада из нескольких перевернутых телег никем не охранялась. Однако сейчас, подъехав к баррикаде на расстояние сорока-пятидесяти шагов, белобрысый вдруг резко откинулся назад, потянул вожжи на себя и остановил лошадей. Потом повернулся к Нилу и шепотом сказал:
— Похоже, там кто-то есть — глянь!
Действительно, рядом с телегами, на обломках досок, положенных на снег, сидели и грелись у костра одетые по-фабричному люди — дружинники, частью вооруженные. Они тоже заметили сани, несколько человек поднялись и быстрым шагом двинулись навстречу. Недолго думая, белобрысый келарь хлестнул лошадей и стал разворачиваться. Это ему почти удалось, но внезапно сзади из переулка на улицу выбежало еще около дюжины человек. Сани оказались окружены.
Один из подбежавших, высокий бритый мужчина в картузе и черном бушлате, схватив лошадь под уздцы, крикнул:
— А ну, стоять! Кто такие?
На тыльной стороне его руки можно было различить синий якорь — видать, человек этот прежде служил матросом.
Нил спрыгнул с саней и заговорил, подражая деревенскому говору:
— Да мы, это, заблудились, мил человек… Церковь ищем, нам покойника надо отпеть. Дед наш Феоктист перед смертью наказал его отпеть в церкви Георгия Победоносца, что в Грузинах. А где эти Грузины, мы и ведать не ведаем… Тут у вас в Москве стреляют, лошади испугались и понесли… Может, покажете дорогу?
Не отрываясь, Нил смотрел дружиннику прямо в глаза. На миг ему показалось, что тот готов подчиниться его воле. Однако то ли под влиянием событий этой ночи, то ли по какой-то другой причине голос Нила не имел былой силы внушения. Человек в бушлате тряхнул головой, будто отгоняя от себя надоедливую муху, и раздраженно крикнул:
— А ну, хорош врать! Слезай все с саней — сейчас дознание учиним!
Нил, белобрысый и их помощники нехотя слезли с саней. Люди, сидевшие у баррикады, сгрудились вокруг и молча, пристально разглядывали их. В руках у некоторых были факелы. Выражение их усталых, покрытых копотью лиц не сулило ничего хорошего: дружинники не спали уже несколько ночей и были напряжены до предела.
