Дуглас Кеннеди - Испытание правдой

— Помоги мне, — хихикнула я.

— Так смешнее, — сказал он.

— Зато мне больше работы.

— Это ведь у тебя паранойя насчет кровати.

— Ты же слышал, как она ночью скрипела.

— Нет, я был занят совсем другим делом.

— Очень смешно.

Он уткнулся лицом мне в шею.

— Давай, последний рывок, — сказала я, чувствуя, что уже взмокла от напряжения.

— Хорошо, хорошо, — сдался он и, схватив угол матраса, с усилием рванул его вниз.

Я упала на матрас. Он последовал за мной и тут же вошел в меня. Я отдалась ему, трепеща от страха, что мы слишком шумим, пытаясь забыть обо всем, что нас окружает, гадая, не слышно ли нас внизу, и мысленно посылая к черту всех, кто может нас слышать; так же мысленно я призывала его собраться и сейчас же уехать из города, но в то же время страстно желала, чтобы он остался как можно дольше; я задавалась вопросом, это ли есть любовь, и убеждала себя в том, что совершаю безумие, но молила, чтобы это мгновение длилось бесконечно.

Потом мы очень долго лежали обнявшись, не говоря ни слова.

Он медленно провел пальцем по моему лицу и наконец нарушил молчание:

— Дерьмовая фортуна, не находишь?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты замужем.

Я приложила палец к его губам. И сказала:

— Давай не будем об этом. Сейчас, когда так хорошо…

Но он перебил меня:

— И когда завтра-послезавтра вернется твой муж, как ты собираешься обойтись с этим маленьким приключением? Une petite aventure, как говорят французы; ип reve[36], которая со временем все больше будет напоминать сон?

— Тоби, пожалуйста, не порти…

— Не порти что? Иллюзию того, что все гораздо серьезнее, чем кажется?

Я вдруг очень разволновалась, оттого что наш разговор приобретает такой оборот.

— Это может быть только тем, что есть, и не более, — сказала я.

— «Я всегда зависела от доброты первого встречного»[37], — произнес он, копируя южный акцент.

Его слова хлестнули меня пощечиной.

— Ты меня оскорбляешь.

— Мне очень жаль.

— Нет, тебе не жаль.

— Ты права, мне действительно не жаль. Я просто злюсь. Злюсь из-за того, что ты обрекла себя на тупиковый брак, прозябаешь в этом захолустье. Злюсь, что ты не можешь сбежать со мной…

— Ты хочешь, чтобы я сбежала с тобой?

— Конечно хочу, черт возьми.

— О, Тоби… — Я обняла его.

— Только вот не надо этого «О, Тоби…». Правда в том, что ты не собираешься бежать со мной, потому что не можешь отказаться от…

— От чего я не могу отказаться? — взвилась я. — От «буржуазного комфорта»? От «рабской покорности домохозяйки»? От «потребности чтить традиционные американские ценности»? Я бы бросила этот город, этот брак ради тебя… если бы речь не шла о моем сыне.

— Не надо прикрываться сыном.

— Джеффри — не прикрытие. Ты понятия не имеешь, что значит быть родителем. Какой бы обузой ни казались тебе дети, ты выцарапаешь глаза любому, кто попытается забрать их у тебя. Я никогда этого не понимала, пока сама не стала мамой…

— Мамой, — повторил он с сарказмом. — Так ты видишь себя мамочкой?

— А ты жестокий.

— Только потому, что хочу вырвать тебя из этого состояния самоуспокоенности…

— Кто тебе сказал, что я самоуспокоилась?

— Тебе грозит это, если ты останешься здесь. В то время как я могу предложить…

— Я знаю, что ты можешь предложить. Романтику, страсть, приключения и прочие высокие материи. Неужели ты думаешь, что мне этого не хочется? Неужели ты думаешь, что я не хочу сбежать отсюда? Но чтобы осуществить это, я должна буду оставить своего сына. А я не могу, да и не сделаю этого ни за что.

— Тогда тебе до конца дней играть эту идиотскую роль. Милой женушки доктора.

Я оцепенела:

— Ты не можешь этого знать…

— Люди не меняются, — сказал он.

— Ты максималист?

— Послушай, с чего ты так взвилась? Только не говори, что я задел тебя за живое!

Я поднялась с матраса и начала одеваться:

— Ты всегда такой говнюк?

— А ты всегда так обижаешься на правду?

— Ты не правду говоришь, ты несешь бред и выдаешь его за правду.

— Я выражаю свое личное мнение.

— Да, ты прав, — сказала я, натягивая джинсы. — А хочешь знать мое личное мнение? Так вот: сейчас я думаю, что совершила чудовищную ошибку.

— Когда мы занимались сексом, в это трудно было поверить.

Я в упор посмотрела на него:

— Да, для тебя это был всего лишь секс.

— Хорошо, а для тебя что это было? Любовь?

Последнее слово он произнес с таким презрением, что мне захотелось провалиться сквозь землю. Я промолчала. Просто продолжала одеваться под его насмешливым взглядом.

Приведя себя в порядок, я сказала:

— А теперь мне надо идти за Джеффом.

— И…

— С удовольствием отвезу тебя сегодня вечером в Льюистон. Там есть автовокзал «Грейхаунд».

— Ты выгоняешь меня?

— Просто прошу уехать.

— Все из-за того, что я предложил тебе бежать со мной?

— Не в этом дело…

— Хорошо, значит, из-за того, что я имел наглость поставить под сомнение твои жизненные принципы… посчитал тебя достаточно интересным человеком, с которым можно попытаться связать свою жизнь. И что я получаю в ответ? Ты взрываешься, заявляешь, что я говнюк, и гонишь меня. Может, я этого заслуживаю, не спорю, потому что мой стиль — это вечная конфронтация. Но если речь идет о революционных изменениях — неважно, в политике или в личной жизни, — одно я знаю наверняка: иногда нужно крепко ударить, чтобы человек встряхнулся.

— Меня не надо встряхивать.

— А я считаю, что надо. Но послушай, мне кажется, я говорю тебе то, что ты сама себе говорила десятки раз, и поэтому ты бросаешься на меня как на проводника твоих же идей. Но прежде чем ты опять сорвешься, скажу, что тебе вовсе не обязательно везти меня в Льюистон. Я соберу свои вещи и отправлюсь автостопом. К тому времени, как ты вернешься, меня здесь уже не будет.

— Прекрасно, — сказала я и направилась к двери.

Уже у порога я вдруг остановилась и обернулась.

— Останься до утра, — попросила я.

— Зачем?

— Чтобы я могла подумать.

Спустившись вниз, я намеренно прошла мимо кабинета врача — проверить реакцию медсестры Басс. Она, как всегда, сидела за столом в приемной. Завидев меня, она подняла голову, сухо поприветствовала привычным кивком и снова уткнулась в «Ридерз дайджест». В ее лице не было и намека на то, что она что-то слышала, пока мы с Тоби были наверху. Я шла к ее дому, стараясь успокоиться, разобраться в вихре мыслей и страхов, который кружил мне голову. Конечно, я была полной дурой, что накинулась на Тоби, — ведь, по сути, он сказал правду. Я действительно чувствовала себя в западне. Чувствовала себя связанной по рукам и ногам. Чувствовала себя нелюбимой — и отчетливо сознавала, что только я одна виновата в том, что оказалась в том месте, где никогда не хотела бы оказаться. В то же время мне льстило, меня окрыляло сознание того, что Тобиас Джадсон — звезда радикального движения, кумир левых активисток — действительно хотел сбежать со мной. И он, похоже, искренне пытался убедить меня в необходимости этого шага. Как же он был прав, когда упрекал меня в том, что я самоуспокоилась. И как же мне хотелось поскорее оказаться с ним в постели… желательно, как только уснет Джефф.

Но… Но… Но… Голос разума — унылого и послушного — упорно шептал мне на ухо: будь осторожна, не надо рисковать. Предположим, ты сбежишь с этим парнем. Совершишь немыслимое — бросишь сына, оставив его с отцом, а сама будешь кочевать с ослепительным мистером Джадсоном… Он повсюду таскает тебя за собой. Ты знакомишься с его знаменитыми друзьями. Ты едешь в Вашингтон, встречаешься за ланчем с самим сенатором Макговерном. Потом Чикаго, где ты беседуешь о политике с Эбби Хоффманом[38]. Ты едешь в Нью-Йорк, в Колумбийский университет, где его почитают как бога — эдакий Джон Рид нашего времени. Вы останавливаетесь в отелях мотелях, ночуете на свободных койках в квартирах его друзей у вас секс каждую ночь, причем секс божественный, с оргазмами. Ты присутствуешь на его встречах с редактором «Рэмпартс» или Виктором Наватски из «Нейшн», для которых он пишет статьи. Ты на ланче, где он обсуждает идею своей книги с редактором «Гроув пресс». Родители одобряют твой выбор и не пилят за то, что бросила мужа и сына («Тебе давно пора было совершить что-нибудь экстремальное, — скажет мама. — Если честно, мне тоже следовало бросить вас с профессором, когда тебе было пять лет, я уже тогда знала, что вы испортите мне жизнь»). Тебе завидуют все женщины, которые приходят послушать Тоби (помимо всего прочего, он еще выступает с лекциями, ведь он блестящий оратор). Ты пытаешься блистать в лучах его славы, но втайне понимаешь, что ты всего лишь аппендикс. И каким бы классным ни был секс… какими бы интересными ни были люди, вас окружающие… тебя постоянно будет преследовать одна простая, но страшная мысль: ты не только оставила своего сына, ты предала его, и для него это не пройдет бесследно. Ты обманула его.