Дуглас Кеннеди - Испытание правдой

Его рука скользнула по столу, и наши пальцы сплелись.

— Если я не буду что? — спросила я почти шепотом.

Он крепче сжал мои пальцы:

— Если ты не будешь бороться за свою свободу.

— Я не знаю, как это делать.

— Это легко, — сказал он. — Ты только…

И тут он поцеловал меня, прямо в раскрытые губы. Я не сопротивлялась. Наоборот, весь день мне так отчаянно хотелось поцеловать его, что я просто ошалела. Мы сползли со стульев и оказались на кушетке. Он уже был сверху. Я расставила ноги и тесно прижалась к нему, чувствуя, как отвердел его пенис под тканью джинсов. Он задрал мне юбку. Ногтями я впилась ему в спину, мой язык блуждал в самых глубинах его рта. А потом…

Потом… захныкал Джеффри.

Поначалу я пыталась не обращать внимания. Но когда кряхтение сменилось полноценным воплем, я оцепенела.

— Славно, — выдохнул Тоби, скатываясь с меня.

— Извини.

Я спрыгнула с кушетки, одернула юбку и бросилась в спальню. Джефф успокоился сразу, стоило взять его на руки. Я прижала его к груди, сунула в рот пустышку. Потом села на кровать, укачивая сына, а голова шла кругом, и вездесущее чувство вины все сильнее сжимало свои тиски. Меня охватил панический ужас.

— Ты как там? — позвал Тоби из соседней комнаты.

— Все хорошо, — откликнулась я. — Еще минутку.

Убедившись в том, что Джефф засыпает, я осторожно опустила его в кроватку, накрыла одеяльцем и долго смотрела на сына, вцепившись в решетку кровати для опоры.

Я не могу это сделать… я просто не могу.

Открылась дверь. Вошел Тоби с двумя бокалами вина в руках.

— Подумал, что тебе не помешает, — прошептал он.

— Спасибо. — Я взяла бокал.

Он наклонился и поцеловал меня. Я ответила на поцелуй, но он сразу уловил напряжение.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Да.

— Хорошо, — сказал он, целуя меня в шею. Но я повела плечом и сказала:

— Не здесь.

Мы вернулись в гостиную. Как только за нами закрылась дверь спальни, его руки снова оказались на мне. Впрочем, на этот раз я неясно оттолкнула его.

— Что-то не так? — спросил он.

— Я не могу.

— Ребенок?

— Не только…

Я замолчала, подошла к окну.

— Буржуазное чувство вины? — спросил он.

— Спасибо, — сказала я, не оборачиваясь.

— Послушай… — он подошел и обнял меня, — ты что, не понимаешь неудачных шуток?

Я повернулась к нему:

— Я хочу. Но…

Он поцеловал меня:

— Это совсем не страшно.

— Я…

Снова поцелуй.

— Так что?

— Я должна жить с…

Поцелуй.

— Чувство вины оставь монашкам, — сказал он.

Я рассмеялась. И поцеловала его:

— Ну, тогда я мать-настоятельница.

Он тоже рассмеялся. И поцеловал меня:

— Ты красивая.

— Прекрати.

— Ты красивая.

Снова поцелуй.

— Не сейчас, — сказала я.

Поцелуй.

— А когда? — спросил он. — Когда?

Когда? Вопрос, который мучил меня всю жизнь. Когда Париж? Когда Нью-Йорк? Когда карьера? Когда независимость? И как всегда, наготове был безопасный ответ: не сейчас. Он был прав. Когда? Когда? Когда я наконец рискну?

Поцелуй.

Ты красивая.

Когда в последний раз мне говорил это Дэн?

Снова поцелуй — и я почувствовала, как его рука спускается ниже, задирая юбку.

— Не здесь, — прошептала я, вдруг вспомнив, что мы целуемся прямо у окна.

— Не волнуйся, — сказал он, опуская жалюзи. — Сейчас ночь. На улице никого.

Я выглянула в окно, пока опускались жалюзи, и мне показалось, что я вижу темный силуэт.

— Кого там еще принесло? — прошипела я.

Тоби остановил жалюзи и вгляделся в темноту.

— Привидение, — сказал он.

— Ты уверен?

Жалюзи опустились. Он снова обнял меня:

— Волноваться нет причин.

Поцелуи слились в безудержный поток.

Я взяла его за руку и повела в спальню. Джефф крепко спал. Я повернулась к Тоби и увлекла его на кровать. Уговаривая себя: волноваться нет причин. Никаких причин.

Глава восьмая

В ту ночь мы дважды занимались любовью. Когда Тоби уснул, на часах было три утра. Я же не могла сомкнуть глаз — опустошенная, раздавленная, измотанная, но на взводе. Потому что мой сын спал всего в трех шагах от постели, в которой только что кипела неукротимая страсть… постели, которую до этой ночи я делила только с Дэном.

Как только Тоби провалился в сон, я высвободилась из его сладких объятий и подошла к Джеффу. Он мирно посапывал, ни о чем не догадываясь. В разгар любовных баталий меня вдруг посетила ужасная мысль о том, что Джефф, возможно, сидит сейчас в своей кроватке и наблюдает за этим диким совокуплением. И хотя я понимала, что мозг шестимесячного младенца не в состоянии разобраться, что к чему, одна лишь мысль о том, что я спала с другим мужчиной на глазах у собственного сына…

Я отошла от кроватки, легла в постель и заткнула уши подушкой, чтобы не слышать злого, упрекающего голоса, который, не стесняясь в выражениях, выговаривал мне, чудовищу, за мою аморальную выходку. А «плохая девчонка», что жила во мне, огрызалась: Кончай эту канитель с угрызениями совести. Тоби прав: вину оставь для кармелиток. Что, так и будешь казнить себя за то, что раз в жизни перепихнулась?

Вот что до сих пор не давало мне покоя, от чего кружилась голова — это потрясающее, какое-то космическое ощущение состоявшейся близости с Тоби. И сознание того, что ему удалось пробудить во мне женщину…

Я встала и вышла в гостиную. Схватила сигареты, закурила, потом бросилась на кухню, к шкафчику, где хранила домашний запас спиртного — бутылку виски «Джим Бим». Я нашла стакан, немного плеснула себе. Выпила залпом. Виски обожгло гортань, но не заглушило тревогу. Пришлось искать другое лекарство — я перемыла грязную посуду, оставшуюся после ужина, кастрюли и сковородки, которыми пользовался Тоби. Потом взгляд упал на заляпанный пол, и я притащила ведро, швабру и взялась драить линолеум. Когда и с этим было покончено, я вооружилась губкой и моющим средством и отчистила столешницы, а заодно и ванную комнату. Оттирая въевшееся пятно, я подумала: вот как ты отмечаешь лучший секс, который был в твоей жизни… Тебе не жалко себя?

Каюсь, виновата.

Разделавшись с ванной, я вдруг почувствовала упадок сил. В изнеможении я плюхнулась на диван, закурила и стала молить Бога, чтобы послал мне успокоение. Но чувство вины не поддавалось контролю, словно температура, которую было не сбить ни одной микстурой.

Утром он должен уехать — собрать свой рюкзак и до рассвета покинуть мой дом. Потом мне нужно постирать постельное белье — два раза, не меньше — и тщательно убраться в спальне, чтобы ни одна пылинка не напоминала о нем. И тогда я постараюсь забыть обо всем, что было. Я вычеркну это из памяти.

Черта с два.

Я стукнула кулаком по журнальному столику, пытаясь остановить затянувшийся спор с собой. Бросила взгляд на часы. Четверть шестого. Завтра уже почти наступило, и я знала, что мне предстоит долгий день самобичевания. Еще одна сигарета, подумала я, и попытаюсь заснуть хотя бы на час, пока Джефф не напомнил о себе.

Но когда я закуривала свою четвертую за время предрассветного бдения сигарету, открылась дверь спальни. Пошатываясь, вышел Тоби, совершенно голый и явно в полусонном состоянии. Он сощурился, вглядываясь в меня, словно пытаясь опознать.

— Только не говори мне, что чувствуешь себя виноватой, — сказал он, направляясь к кухонному столу, на котором так и стояла бутылка виски.

— Почему ты так решил?

— О, я тебя умоляю, — улыбнулся он, наливая в стакан бурбон. — Носишься здесь как привидение, гремишь посудой, убираешься… в спальне все слышно. Кстати, ты меня разбудила.

Он взял стакан с виски и подсел ко мне на диван.

— Мне очень жаль, — сказала я.

— Не жалей ни о чем. — Он ласково погладил меня по лицу. — Тем более о сексе. Потому что секс — это всего лишь секс, зато благотворно сказывается на психике. К тому же это своего рода протест против условностей, комплексов, смерти.

— Да, ты прав, — сказала я.

— Совсем не слышу уверенности в твоем голосе.

— Нет, все в порядке.

— Тогда почему бы тебе сейчас не уснуть?

— Потому что… все это для меня внове.

— Только не говори мне, что ты «предала» мужа и теперь мучаешься.

— Я пытаюсь не мучиться.

— Согласись, теперь уже поздновато переживать об этом. Если бы ты не хотела трахнуть меня, то не стала бы.

— Не в этом дело, — тихо произнесла я.

— Тогда в чем? Давай рассуждать философски. Ты хотела меня, хотя и мучилась сознанием собственной вины. Но ты решила, что секс стоит того, чтобы за него страдать. Другими словами, ты пошла на то, чтобы получить удовольствие, с широко открытыми глазами, сознавая, что потом будешь ненавидеть себя за это, что само по себе является своего рода извращенной, мазохистской логикой, ты не находишь?