Салман Рушди - Стыд
— Мне стыдно за твое поведение. Пора бы и образумиться. Так что, женись.
Арджуманд Хараппа так грозно сверкнула глазами на Гаруна, что тот и не подумал возразить.
— Но на ком? — лишь обреченно спросил он.
— Мало ли приличных девушек, любую выбирай, — и дядя повел рукой — аудиенция окончена.
Гарун повернулся и пошел к двери. Искандер Хараппа крикнул вслед:
— А если политикой интересуешься, то лучше не на черепахах катайся, а при мне работай.
К тому времени Искандер Хараппа уже полностью переродился и являл теперь могущественную силу на политической арене. Он все замечательно рассчитал и уверенно, шаг за шагом, поднимался к цели— недаром Арджуманд всегда верила в недюжинный ум отца. Поначалу он углубился в вопросы высокой международной политики, написал несколько статей, обозначив помощь, которую его родина вправе ждать от великих держав, от мусульманского мира, от прочих азиатских стран; затем последовала серия страстных и убедительных речей — с ними нельзя было не согласиться. Он выступал с идеей «мусульманского социализма», ратовал за прочный союз с Китаем, чем завоевал поддержку масс, и, не занимая никакого министерского поста, фактически вершил внешнюю политику страны. У президента А. не оставалось выбора, и он назначил Хараппу министром иностранных дел. И вмиг взошла звезда Искандера — тому способствовало и личное обаяние, и умение представить чуть ли не Гретой Гарбо любую, самую заурядную и плоскогрудую супругу гостящего зарубежного руководителя.
— Но знаешь, что больше всего меня радует?—поверял он дочери. — Мы начинаем строить шоссе в Китай через Каракорумское плато, и я уж себе в удовольствии не откажу, помытарю министра общественных работ.
Коим был не кто иной, как Миир Хараппа! Его дружба с президентом оказалась бессильной перед растущей популярностью Искандера.
— Наконец-то я этого мерзавца прижучу!—злорадно ухмыляясь, сказал он Арджуманд.
Скоро режим президента А. стал терять поддержку народа, Искандер Хараппа подал в отставку и создал новую политическую партию Народный фронт, стал ее первым председателем и, по сути, содержателем: деньги он брал из своих несметных богатств.
«Меньшой» Хараппа как-то невесело сказал своему другу-президенту:
— Что-то уж очень нахраписто наш бывший министр иностранных дел за дела внутренние взялся!
На что президент пожал плечами и молвил:
— Он знает, что делает, — и добавил:—К нашему с тобой сожалению.
Слухи о взяточничестве и аферах в правительстве лишь подлили масла в огонь — все равно борьбу Хараппы за демократию уже не остановить. Он ездил по деревням, обещал каждому крестьянину акр земли и новый колодец. Его посадили в тюрьму — мощные демонстрации заставили его выпустить. Хараппа произносил речи на разных диалектах: жирные коты и мелкие стервятники опоганили страну. То ли сила его красноречия, то ли портняжное искусство мсье Кардена заставляли слушавших забыть о том, что и сам Хараппа отхватил себе жирный кус земли Синд… Искандер Хараппа предложил Гаруну вести пропагандистскую работу в родном районе.
— Расскажи о своей статье в «Ньюсуике», — напомнил дядя, — это сразу покажет, что ты борец против коррупции.
Гарун Хараппа сразу же согласился, ведь ему предоставлялась возможность расправиться с отцом в его же вотчине.
«Вот так-то, папочка, — радостно думал он, — жизнь долга».
Через два дня после гаруновых революционных призывов с черепашьей спины в Мохенджо зазвонил телефон. Рани Хараппа поначалу не распознала, кто говорит: в трубке хрипело и сипело, какой-то мужчина все извинялся и мялся. Наконец она догадалась, что это Миир-Меньшой, которого она не видела и не слышала со дня налета на усадьбу. Правда, его сын, Гарун, появлялся часто.
— Крути не крути, все одно, — искряхтев и исплевав в трубку все свое унижение, признал Миир. — Мне нужна твоя помощь.
Рани Хараппа исполнилось сорок. Она наконец одолела всемогущую искандерову няньку, попросту говоря, пережила ее. И уже давным-давно забыты дни, когда деревенские служанки могли, бесстыже посмеиваясь, копаться в хозяйкином белье, Рани взяла бразды правления в Мохенджо в свои руки, во многом благодаря неколебимому спокойствию, с которым она украшала вышивкой шаль за шалью, сидя на веранде дома. В деревне решили, что хозяйка вплетает в шали орнамент их судеб, и, пожелай она, враз может испортить жизнь каждому, изобразив на волшебной шали неблагоприятное будущее. Завоевав уважение селян, Рани, как ни странно, примирилась и с остальным в жизни, даже с мужем поддерживала добросердечные отношения, хотя он редко наведывался домой и никогда — в спальню к супруге. Рани уже знала, что с Дюймовочкой у него все кончено и лелеяла надежду (в сокровеннейших уголках своей женской души), что мужчине, избравшему политическую карьеру, рано или поздно придется позвать за собой и жену, дабы утвердиться на высшей ступеньке. Так что ей и пальчиком шевельнуть не придется, Иски сам вскорости объявится рядом. И Рани, уверовав в такой поворот судьбы, поняла, что все еще любит Иски — и не удивилась. С годами ее чувство к мужу лишь наполнилось покоем и силой. В этом они очень разнились с Билькис. От обеих мужья удалились в загадочные чертоги Судьбы, но если Билькис ударилась в сумасбродство (чтоб не сказать сильнее), то Рани доверилась рассудку, отчего и стала сперва могущественной, а потом и опасной личностью.
Когда позвонил Миир, Рани смотрела в сторону деревни: близился вечер, и на улице белые девушки — младшие жены крестьян — играли в бадминтон. В те годы многие селяне ездили на заработки на Запад и те, кто возвращался, привозили с собой белых женщин. Жизнь в деревне, да еще в роли второй жены представлялась им неисчислимым кладезем эротических ощущений. Первые жены относились к белым девушкам как к куклам или любимым кошкам. И, случись какому несчастливцу приехать с заработка без «куклы», он подвергался ругани и поношениям со стороны собственной супруги.
«Деревня белых куколок» прославилась на всю округу. Издалека сходились селяне, чтобы посмотреть на девушек в чистых белых платьях, подивиться, как, крича и визжа, гоняются они за воланом, и под короткими юбочками на бегу мелькают трусики с кружевной оборкой. Первые жены истово болели за своих «дублерш», радова-лись их победам — так радуются успехам детей, — утешали при поражении. И до того приятно было Рани наблюдать, как играют куколки, что она не вслушивалась в слова Миира Хараппы.
— Рани!—вскричал наконец тот, едва сдерживая бунтливую гордость. — Забудь о былом. Ведь дело-то больно важное! Мне срочно нужна жена!
— Что ж, можно понять…
— Ах ты, незадача! Ну не вредничай ты, ради Бога! Не мне жена! Неужто для себя б стал просить?! Для Гаруна. В этом—его спасение.
Столько отчаяния слышалось в сбивчивых словах Миира: как образумить непутевого сына, если не найти ему славную жену?!—что Рани преодолела начальную холодность и сразу же предложила:
— Сватай Благовесточку.
— Так она уже?!.. Ну, женщины, вы время даром не теряете! — воскликнул Миир, неверно истолковав слова Рани.
Так устраивается женитьба: Рани порекомендовала Навеид Хайдар, рассчитывая, что свадьба в доме Билькис будет той на пользу. Телефонные разговоры подруг к тому времени по характеру своему изменились: для Рани они уже не представляли единственную возможность узнать, что творится на белом свете, для Билькис — поделиться последними сплетнями да снисходительно посочувствовать бедняжке Рани (а та смиренно отделяла от многословья подруги скромные крохи событий истинных). Теперь набрала силу Рани, а Билькис, забыв, что она «принцесса», похоронила все устремления (после отставки Резы с поста министра) и нуждалась в поддержке. И поддержка нашлась: неизменно-неколебимо твердая Рани дала и подруге силы выдержать бремя грядущих, все более беспокойных дней.
«То, что ей нужно: окунуться в заботы, — довольная собой, думала Рани. — С приданым, с угощением, со свадебными шатрами ей дел по горло будет. Да и доченьке ее замуж не терпится».
Миир, прежде чем согласиться на брак сына, посоветовался с президентом. Ведь и последнее время семью Хайдар преследовали беды: не затихли еще стародавние слухи о зверствах в К.; да и «индюшачий погром» тоже не удалось скрыть от газет. Но президент, перебравшись в новую столицу, где попрохладнее, чувствовал, что поостыл не только воздух, но и народ, нет былой любви к президенту. А потому он дал согласие на брак: пора, по-видимому, вновь прикрыться героем Ансу —точно теплым одеялом или шалью.
— Я не возражаю, — сказал он Мииру, — поздравьте от меня счастливых молодоженов.
Чтобы обговорить разные свадебные мелочи, Миир даже приехал к Рани в Мохенджо. Держался он скованно и смиренно, старался говорить кротко, но скрывать раздражения не умел.
